"Уровень жалоб второй: много стал себе позволять,
высказывает свое мнение..." - подумал я.
Цира неподвижно сидела на диване. Из-под отека смотрела
"Киллера". Киллер неторопливо отрывал головы клеркам какой-то
мебельной компании. Выстроил их у стенки и брал по одному.
Пришла кошка - посмотреть, что случилось. Залегла у Циры
на коленях, завела песенку. За кошкой, то и дело заваливаясь,
приковыляли котята. Кошка спрыгнула с цириных колен и
направилась к потомству - наводить порядок. Котята пищали и,
замирая, писали.
Затем пришел Мурзик.
- Ну-ка, - сказал он и взял Циру за подбородок. Начал водить
по ее личику мокрой тряпкой. Кровь смывал.
- Это все, Цирка, ерунда, - приговаривал мой раб. - Вот раз
был у нас на Андарранской буровой такой случай...
- Заткнись, Мурзик, - сказал я. - "Киллера" смотреть
мешаешь.
Цира молчала.
Мурзик елозил тряпкой по Цире и напевал ей утешительное
про то, как на Андарранской буровой один мужик другого
суковатым поленом отделал - и то ничего.
А еще раз - это уже на железке, Трансмеждуречье - был на
шпалоукладке один лютый убийца, так его невзлюбил один другой
лютый убийца, и вот вышла между этими двумя убийцами смертная
драка...
Подобных случаев Мурзик знал великое множество.
- Заткнешься ты или нет! - повысил я голос.
Мурзик тяжко вздохнул и замолчал. В тишине раздавался
только хруст отрываемых киллером голов и чавканье киллеровых
челюстей.
Мурзик отложил тряпку, налил Цире горячего чаю и, взяв
девушку за шею, принялся вливать в нее чай. Чай тут же пролился
и запачкал беленькую блузку.
- Ой, - сказала Цира.
Мурзик растерялся. Отставил чашку. Сел рядом и некоторое
время тупо смотрел в экран.
- Кто тебя, Цирка? - вдруг спросил Мурзик вполголоса, с
угрозой. Видно было, что он все это время только и думал, что о
цирином обидчике. - Ты нам скажи, а мы уж с господином решим,
как быть. Обиду просто так не оставим, не подумай...
Цира громко, зло рассмеялась.
- Кто? Учитель Бэлшуну, вот кто! И ты, Мурзик, его пальцем
не тронешь! Не получится! Он тебя в жгут скрутит, прежде чем ты
к его дому подойти успеешь! Нет, с учителем Бэлшуну разбираться
буду я сама.
- Ты чего... - изумился Мурзик. - Ты думаешь сама с таким
здоровым мужиком разобраться?
И скромно посмотрел на свои кулаки.
- Почему он избил тебя? - спросил я.
- Прознал, что я сумела вызвать в тебе Энкиду. Не знаю уж,
как прознал. Зависть, Даян, обыкновенная зависть. Он-то сам
дальше какого-нибудь банщика и не лазил...
Она вздохнула. Потрогала тонкими пальчиками оплывший глаз.
- Ты, Цира, веко не тронь, - со знанием дела сказал Мурзик.
- Не то грязь занесешь. Сперва гноем пойдет, а после на глаз
перекинется. Глаз может пленкой зарасти, а то и вовсе гноем
взбухнет да и вытечет. У нас так было на руднике...
- Заткнись ты со своим рудником! - плаксиво закричала Цира.
Мурзик вздохнул. Всем своим видом показывал, что Циру
понимает и от души ей сочувствует.
- Самое безотказное средство, Цирка, это помочиться на
тряпочку и к глазу приложить.
Цира так поразилась, что даже жалеть себя забыла. Немо
глянула на Мурзика здоровым глазом.
Он покивал.
- Дело советую, Цирка. Сам так спасался, а меня один
старый забойщик научил. Иди в туалет и того... Или, если писать
не хочешь, давай я для тебя помочусь... Я давно уж ссать хочу,
только компанию покидать неохота. Да и тебя в беде бросать -
дело последнее, девка ты душевная, ласковая... А что в жизни тебе
не повезло - так повезет еще, - ни с того ни с сего добавил
Мурзик.
Я думал, что Цира отходит его по морде за дерзость. Но она
встала.
- Тряпку дай какую-нибудь, - сказала она Мурзику. - Да не
эту, чистую.
И горделиво направилась в туалет.
Полстражи спустя, когда "Киллер" иссяк, я выключил
телевизор. Цира сидела рядом, придерживая влажную тряпочку у
больного глаза. От Циры несло мочой.
- А ночевать где будешь, Цирка? - деловито спрашивал
Мурзик.
- У вас, - ответила Цира. И повернулась ко мне. - Ты ведь не
против, Даян?
Ну да, конечно, я не против, чтобы рядом со мной спала Цира
с подбитым глазом.
- Может, еще и Мурзика в постель возьмем? - спросил я.
- А что?
- И кошку, - добавил я.
- И кошку, - фыркнула Цира. - Какой ты, Даян,
несовременный. Да мне все равно, я и на полу могу спать...
- Ну вот еще, - встрял Мурзик. - Не, Цира, тебе на полу не
годится. Тебе сегодня и так досталось...
* * *
...И была гора Хуррум, на том самом точнехонько месте, где
много позднее по рекомендации Хеттского геологоразведочного
управления объединения "Халдейугольпром" были начаты
масштабные разработки угля.
И была эта гора Хуррум отцом и матерью божеству Хуваве.
Сама вложила в недра свои Хуваву, сама выносила его и в
положенный срок разверзла чрево и исторгла его из себя, дабы
поставить хранителем себе на вековечность.
Собою был этот Хувава страшен. Глядела древность из
горящих глаз его. И было у него много рук, а ног - и того больше. И
окружен был лучами света, сиянием одевали его. И такова была
елда его, что любую набедренную повязку рвала, а зубов во рту у
Хувавы было втрое больше против положенного.
И отправились Гильгамеш и Энкиду этого Хуваву убивать. То
было героическое деяние - опасное без меры, невыполнимое почти,
бесполезное и жестокое. И рубили руки Хуваве, и ноги рубили ему.
И выкололи ему глаза. И вспороли ему живот. И не стало
защитника у горы Хуррум, и пришли туда геологи и рекомендовали,
и пришли туда бульдозеры и иные машины и вспороли чрево горе
Хуррум, и стала там добыча угля, а прежде было обиталище
бессмертных кедров, их родина.
И знал Энкиду, что один из двоих умрет за это деяние. И не
хотел Энкиду, чтобы умер Гильгамеш. Ибо Гильгамеш был царь, а
Энкиду - друг и побратим царя. А для чего у царей побратимы?
Побратимы у царей для того, чтобы в смерти их заменять.
И пришла смерть, чтобы забрать Гильгамеша. А Гильгамеш
спал.
И вышел навстречу смерти Энкиду. И сказал...
Я слушал Мурзика, и слезы текли у меня по лицу. Я весь
трясся. Я тоже был некогда Энкиду. Я тоже помнил, как спал
Гильгамеш - мой друг, мой царь, мой побратим. Во сне был он как
дитя - доверчив и беззащитен.
И смотрела на него смерть холодными пустыми глазами.
А я не спал. Я шевельнулся рядом и вылез из-под шкуры,
которой мы вместе с ним укрывались.
Я взял копье и вышел ей навстречу...
Мурзик раздувал ноздри, кривил губы, беспокойно мотал
головой. Цира то и дело поправляла его, чтобы не свалился. Она
стояла в головах, сосредоточенная и строгая, как всегда. Только
сегодня строгость несколько нарушал заплывший глаз и опухшая,
как бы съехавшая набок, к отеку, мордашка.
- Говори, говори, друг мой, мы с интересом слушаем тебя.
Говори...
- Помните, господин, как мы вышли ей навстречу, этой суке-
то? - обращался ко мне Мурзик. - Ну вот, вышли мы к ней и
говорим: "Ну ты, сука! Что приперлась, так твою мать!.." А она
стервища... да что я вам рассказываю, вы ведь знаете...
- Ты Цире расказывай, - сказал я сквозь слезы.
- А... Ну вот, Цирка, ты слушай, слушай. Мы, значит, с
господином выходим. Копьецо у нас в руке. Эх, такое копье сейчас
мало кто поднять-то может, не то что метнуть... Здоровенное, из
целого кедра, поди, выстругано... И говорим ей: "Что, блядь,
приволоклась? Тебя-то уж всяко не звали!" А она, значит,
помалкивает. На Гильгамеша, на побратима нашего, глазеет, аж
слюни пускает... Такая сволочина... Ну, мы ей - р-раз промеж глаз
копьем! Получи, нурит, гранату! Она только зашипела. Мы -
хохотать. Понравилось? Еще - нна!
Тут Мурзик увлекся и перешел на наш родной язык. Я-то
понимал, о чем он. А Цира не понимала. Я вполголоса переводил
для нее, чтобы не обижалась:
- И зашипела смерть, и отступила на шаг, а мы с Мурзиком -
то есть, великий герой Энкиду - наступать стали. И сказала смерть
великому герою Энкиду: "Хорошо же, Энкиду. Будь по-твоему. Я
возьму твою жизнь, а Гильгамеш останется на земле, среди людей".
- Нн-хао! Ах-ха-ха! Йо-ио-ло, Гильгамеш! Эль-эль-эль-эль!
Энки-ллахх! Энки-ллах!
- Ведь это Энки поставил Хуваву на горе сторожить. Мы
оскорбили богов. Но зато мы порадовали других богов. О, мир
полон богов и полон героев, радостно это и не жаль умирать ради
Гильгамеша... - переводил я для Циры.
Мурзик тяжко вздохнул.
- Это всего лишь твоя прошлая жизнь, - сказала Цира. - Я
хочу, чтобы ты знал, что в любой момент можешь вернуться в свое
нынешнее воплощение и продолжать земное бытие.
- А на фига мне это бытие, - пробормотал Мурзик, - коли
Энкиду помер... и сотник мой тоже, я же знаю... Я помню, как он
помер... Сам его и тащил, а кишки за ним по земле волочились...
Меня на другой день убили, попали стрелой в глаз. Я даже детей
по себе не оставил. Вот и Энкиду - он тоже...
- Мурзик! - гневно сказал я. - Что еще за разговорчики? Я
тебе как твой господин приказываю! Ты обошелся моей матери в
хорошенькую кучу сиклей, мерзавец! Забыл? По тебе давно
экзекутарий плачет! Допрыгаешься...
- Ну... - замялся Мурзик.
- Мурзик, мы, твои друзья, хотим, чтобы ты вернулся к нам, в
это прекрасное место, - сказала Цира. Очень строго. И добавила: -
Арр-гх-энки!
- Ну ты, Цирка, даешь... - сказал Мурзик-Энкиду. И завопил: -
Эль-эль-эль! Еб-еб-еб!
- Не богохульствуй, Энкиду! - прикрикнула на него Цира.
- Ах-ха! Я Энкиду! Я убил сторожа, поставленного богами! Я
плюнул смерти в харю! Мы с сотником перепили трех харранских
подпоручиков - уложили их под стол и сняли у них с поясов
кошели! Мне ли тебя, девка, бояться! А, Цира, девка с кривым
глазом! Энн-ахха! Кх-л'гхама!
- Мы хотим, чтобы ты вернулся в свое земное бытие, в свое
нынешнее воплощение, Мурзик, - настойчиво сказала Цира. Я
видел, что она покраснела. - Ты нужен нам здесь, в этом
прекрасном месте. По счету "гимл"... алеф... бейс... гимл!
Мурзик громко закричал, задрожал всем телом и распахнул
глаза. Рванулся с дивана. Мы с Цирой едва успели его подхватить.
- Стой, ты куда!..
- Она заберет!.. Она заберет его!.. я не успею!..
- Кого?
- Гильгамеш... Ой.
- Это я, - сказал я. - Даян.
- Ой, - смутился Мурзик и обмяк на диване.
Я сел рядом с ним на диван. Цира ушла в ванную - мыться.
Она была вся мокрая.
Я крикнул ей в спину:
- Я велю Мурзику подать тебе горячего молока!
- Мурзика не трогай, - бросила она на ходу. - Пусть
отлежится. Лучше сам ему молока дай.
Еще не хватало. Чтобы я какого-то Мурзика молоком поил.
Мурзик тихонько сказал:
- Не надо, господин. Она просто так сказала.
Я разозлился:
- Что ты себе, Мурзик, позволяешь? Давно я тебя не порол!
И ушел на кухню искать молоко.
Кошка страшно засуетилась. Стряхнула с себя котят,
повыдергивав у них из пастей соски, и принялась виться. Я показал
ей дулю и отнес молоко Мурзику.
Мурзик выхлебал.
- Ну, - сказал я. - Что же это получается, а?
Мурзик виновато заморгал.
- Получается, - продолжал я с мрачным видом, - что мы с
тобой, Мурзик, оба являемся воплощением Энкиду.
- Так оно не может такого быть... - сказал Мурзик. - Энкиду-
то был один. А нас с вами, господин, как ни верти, все ж таки
двое. Душа - не пополам же она разорвалась...
Я помолчал. Забрал у него грязный стакан, поставил на пол.
Кошка тут же всунула туда рыло и стала осторожно нюхать.
- Кыш! - сказал я, отгоняя настырную тварь.
Мы помолчали немного. Я спросил:
- Когда сегодня "Киллер-6"?
- В середине восьмой стражи.
