- Как?
- Как? - Мой раб усмехнулся. - А компартия у трудящего
человека на что? Да я и взносы им заплатил за полгода вперед...
* * *
В тот день, когда Мурзик получил вавилонское гражданство,
неожиданно началась весна.
Стоял мокрый, скучный месяц нисану. То и дело принимался
идти дождь, иной раз в воздухе снова появлялись сырые хлопья
снега, тающие на асфальте. Так тянулось уже почти две седмицы
без всякого просвета.
Когда мы вдвоем направились в Литамское управление
регистрации актов гражданского состояния, небо было затянуто
толщей облаков. Я шел впереди. В одном кармане у меня лежала
коробочка с серьгой, в другом - деньги. Мурзик шагал следом. Он
тащил увесистую сумку с документами. Таблички глухо
позвякивали.
Я повернулся к Мурзику.
- Ты бы их хоть в планшет положил.
У меня был специальный фирменный планшет с карманами
для табличек. Ицхак позаботился обеспечить сотрудников своей
фирмы.
Мурзик сказал, что он их положил. В планшет. Какие влезли.
Мурзик был непривычно бледен.
- Что с тобой? - спросил я резким тоном. Потому что и сам
почему-то нервничал.
- Ну... боязно как-то, - сказал мой раб, отводя глаза.
Я остановился.
- Месяц нисану еще не истлеет, как мы перестанем
существовать. Сольемся, блин, в едином герое Энкиду.
Мурзик нехотя подтвердил: ну да, сольемся.
- Так что ты ерзаешь? Отклонения сказываются...
непатологического характера?
Он пожал плечами.
- Я не нарочно... Да и нужно ли это - ну, освобождать меня?
Может, оставить нам эту затею, господин? И так вон сколько сил
да денег угрохали...
- Ты что, Мурзик, с ума сошел? Хочешь влиться в нашего
общего предка, пребывая в рабском состоянии?
- Ну и что? Мало ли куда я вливался в этом состоянии - ни от
кого еще не убыло...
Я наорал на него, и разговор заглох.
Процедура превращения моего раба в вавилонского
гражданина заняла ровно четверть клепсидры. Два полуголых
вышколенных холуя с электрическими факелами в руках
пригласили нас в церемониальный зал.
Зал был довольно убого разрисован по стенам масляными
красками: круглые белые цветы на синем фоне. Грубая имитация
узоров с ворот Иштар. По углам стояли гипсовые быки Мардука,
покрашенные золотой краской, и искусственные фикусы в кадках.
Хорошо кормленая тетя в одеянии, имитирующем одежды царя
Хаммурапи, поднялась нам навстречу из-за стола и для начала
сурово спросила меня, уверен ли я в своем решении отпустить
этого раба Хашту на свободу.
Я кашлянул и сказал, что да, уверен.
Тогда она обратила взоры на Мурзика. Тот аж присел и
оглянулся на меня, будто ища поддержки. Я погрозил ему кулаком
- исподтишка, конечно.
- Освобождаемый раб Хашта, - проговорила тетя, - полон ли
ты решимости, став вавилонским гражданином, жить, трудиться и
умереть на славу и ради пользы Великого Города?
- Да, - сказал Мурзик. Я знал, что он говорит правду.
Мы все - мы, Энкиду, - были полны решимости.
Тетя выдержала небольшую паузу и разразилась речью о
правах и обязанностях Вавилонского Гражданина. Речь была
скучная. Скучно было тете, скучно было и мне. Один только
Мурзик внимал, приоткрыв рот, но не думаю, чтобы он много
понимал.
Наконец тетя угомонилась и торжественно провозгласила
Мурзика Вавилонским Гражданином, прозвонив при том в
колокольчик. Нам с гражданином Хаштой было велено зажечь две
свечи. Мы повиновались. Тетя воззвала к Бэл-Мардуку, приняла от
нас документы, ввела данные в компьютер и выдала Мурзику
удостоверение личности.
После этого она загасила свечи пальцами и величаво указала
нам на дверь.
Мы вышли.
- Что? - спросил меня Мурзик, растерянно вертя в руке
глиняную табличку и две бумажных копии. - И это все?
- А тебе мало? - огрызнулся я. - Хотелось боя быков и
человеческих жертвоприношений?
Мурзик помолчал немного. Пожал плечами. Поглядел на себя
в зеркало, висевшее в вестибюле. Видимо, никаких перемен в себе
не обнаружил и растерялся окончательно.
Я вытолкнул его из дверей управления, и тут мы увидели, что
облака над Городом разошлись и проступило солнце.
И тотчас же все заиграло. Небо наполнилось лазоревым
сиянием. Далеко за Рекой вспыхнула золотом башня Этеменанки.
Глубокой синевой заиграли изразцы у храма Иштар.
По Евфрату медленно шел лед. Ослепительно-белые льдины
проплывали по черной, будто маслянистой воде, с легким шорохом
касались берегов, потрескивали и шумели, налетая на быки мостов.
- Ух ты!.. - прошептал Мурзик.
Я потащил его в косметический салон - прокалывать ухо.
Мурзик не сразу догадался, куда мы идем, а сообразив - замялся.
- Что? - сурово спросил я.
- Ну... - пробубнил он. - В общем, там... это... А зачем это, а?
Я вытащил из кармана золотую серьгу в форме полумесяца и
покачал у него перед носом.
- Помнишь, Хашта?
- Это... мне, что ли?
- Разве ты не такую носил?
- Ну... - не стал отпираться Мурзик.
- Идем, надо ухо проколоть.
Я почти силой приволок его в косметический салон и
заплатил за нехитрую операцию. Сам зашел в бордель-бистро,
открытый для клиентов, вынужденных коротать время в ожидании.
Мурзик вернулся ко мне через полстражи, довольный. Серьга
покачивалась у него в ухе. Я заметил, что даже выражение лица
моего бывшего раба изменилось.
- Хочешь? - спросил я, кивая на бистро.
Мурзик честно сказал, что проголодался, а в бистро ему
сегодня не хочется.
Я натянул штаны, заплатил девчонке пять сиклей сверх
положенного по прейскуранту и вышел вместе с Мурзиком из
салона.
Мы поели гамбургеров на площади Наву. Уютный ресторан
был построен пять лет назад, на месте рабских бараков. Во время
мятежа мар-бани здесь погибли десятки вавилонских граждан,
отброшенных толпой на колючую проволоку под током.
Потом поели еще мяса из открытой жаровни в квартале
Литаму. Взяли пива.
И еще пива.
И еще...
К вечеру мы набрались. Бездумно бродили по весеннему
Вавилону, обнявшись и передавая из рук в руки бутылку,
немузыкально горланили песни времен мурзикова сотника,
пытались снимать девочек, озорничали и в конце концов чуть не
утонули в Евфрате.
Потом Мурзик сказал, что знает одно чудесное место, где
можно отдохнуть, и мы пошли в скверик с памятником пророку
Даниилу. Я улегся на скамью, а Мурзик направил взор на
задумчивого чугунного пророка и с вызовом продекламировал:
- Когда рабочий класс освободится, то сдохнет вавилонская
блудница!
- Хашта... - сказал я, простертый на лавке. - А я не хочу...
чтоб блудница... сдохла.
- Сдохнет! - упрямо сказал Мурзик. И ногой топнул. -
Непременно сдохнет!
- А я не хочу! - выкрикнул я со слезой. - Кого я ебать буду,
если она... сдохнет?.. Я дохлую... не буду...
- Другая народится, - утешил меня Мурзик. И плюхнулся
рядом со мной на скамейку.
Я сел, хватаясь за него. Повис у него на плечах тяжелой
тряпкой. И мы снова запели, раскачиваясь в такт:
- Ах, Анна-Лиза, Анна-Лиза, кому вы, блядь, теперь сдалися...
* * *
Я проснулся в своей постели. Голова у меня болела. Рядом со
мной на столике стоял стакан с апельсиновым соком. Плохо
соображая, я схватил стакан и жадно приник к нему.
На кухне заворочались. Донесся тихий смех.
- Анна-Лиза? - крикнул я.
- И эти две потаскушки тоже, - отозвался голос Мурзика.
Женский голос захихикал.
- Одна! - крикнула женщина из кухни. - И не Анна. И не
Лиза.
- Цира!
Ну конечно, она. Тискалась с Мурзиком на его неудобной
складной кровати.
Я сел на диване, подтянул трусы и взялся за свои джинсы.
- Мурзик, - сказал я укоризненно, - у тебя когда-нибудь
бывает похмелье?
- Не, - сказал Мурзик, появляясь в комнате. Цира,
приплясывая сзади, висла у него на плечах. - Ну как, полегчало?
Я застегнул последнюю пуговицу на ширинке.
- Принеси еще сока, а?
Мурзик повернулся к Цире. Та отлепилась от его спины и
упорхнула на кухню.
- Открой ставни, - сказал я.
Мурзик подошел к окну и снял ставни. Хлынул веселый
весенний свет. Золотая серьга блеснула в ухе моего бывшего раба.
- Это ты меня домой донес? - спросил я хмуро. И поднял с
пола рубашку.
- А кто еще?
Цира уселась рядом со мной на диване и подала мне стакан с
холодным соком. Стакан запотел. Я начал пить, из-за холода почти
не разбирая вкуса. У меня сразу заломило зубы.
Цира погладила меня по спине и удобно устроила голову у
меня на плече.
- Что надо? - спросил я.
- А просто так... - сказала Цира и вздохнула.
Так началось утро нашего последнего дня.
* * *
К полудню я окончательно пришел в себя. Мурзик скормил
мне две противопохмельные таблетки, на всякий случай принял
одну сам (я настоял). Пока мы собирались, Цира сидела, поджав
ноги, на диване - в пушистом свитерке, в голубеньких джинсиках -
и играла с котятами.
Наконец все было готово. Я остановил клепсидру, чтоб зря не
капала, выпустил кошку с потомством на лестницу, написал маме
записку, и мы трое вышли на улицу.
Цира шла посередине, цепко держа под руки Мурзика и
меня. Мы добрались до офиса фирмы "Энкиду прорицейшн",
поднялись на второй этаж. Сегодня у нас был выходной - день
Шамаша. Поэтому никого из посторонних в здании не было.
Нас встретил Ицхак. Он был немного бледен и дергался
больше обычного - нервничал.
- Проходите наверх, ребята, - сказал он. - В лабораторию.
Луринду готовит там кофе.
- Что с шестым Энкиду?
- Мы с Булькой вчера нажрались, - сообщил Ицхак. - Я
притащил его в офис.
- Как он?
- Пока спит.
- Пора будить.
- Рано, - сказал Ицхак. - Перед трансом разбудим. Не то
сбежит или гадости говорить начнет. И без него на душе херово.
- Ну-ну, Иська. Ты нашу душу не трогай. Это не только твоя
душа. Это душа великого героя...
Изя посмотрел на меня с отвращением и отвернулся.
Мурзик отцепил от своего локтя Циру и тихонько сказал:
- Это... господин, я за своей кривоногой пошел. Ждет ведь. Да
и время не терпит.
- Иди, Хашта, - сказал я.
А Цира только поглядела тоскливо.
И мы с Цирой поднялись в лабораторию. В лаборатории стоял
крепкий кофейный дух. На диванчике, среди сорванных со стены
схем и графиков, вычерченных самописцем, дрых Буллит.
Луринду, до глаз налитая кофе, повернулась в нашу сторону
и улыбнулась.
- Как настроение, братья Энкиду? - спросила она.
Цира ответила ей кислым взглядом. Плюхнула на диван, рядом
с Буллитом, свою сумочку. Не спросясь, налила себе кофе.
Сморщилась: горький.
- И мне, - попросил я.
Цира налила и мне.
Буллит вдруг громко всхрапнул и взметнул руками. Цирина
сумочка повалилась на пол. Цира метнулась к сумочке, прижала ее
к груди.
- Что там у тебя? - спросил я. - Яйца?
- Индикатор.
- Зачем ты его взяла, Цира?
- На всякий случай.
Мы помолчали. Цира допила кофе, вытащила рамку и
поднесла ее к спящему Буллиту. Рамка уверенно завертелась.
- Да, все сходится... - сказала Луринду. И вздохнула.
Внизу раздался грохот. Мы переглянулись. Несколько
мужских голосов загомонили, перебивая друг друга. Голоса были
незнакомые. И недружественные.
Я оставил девушек наедине с Буллитом и сбежал по лестнице
в офис.
Два дюжих молодца в заломленных на затылок кожаных
кепках втащили в офис большой мешок. В мешке что-то яростно
дергалось и рычало.
Молодцы, кроме кепок, имели на себе стеганые ватные штаны
синего цвета и такого же цвета ватники. У одного ватник был
перепоясан солдатским ремнем. Он пнул мешок ногой в кирзовом
