Сейчас я хорошо понимал, почему дядя Агигульф предпочитает в роще
кровь проливать. Спина у меня с отвычки болела, пот глаза выедал. Дед
поучал без устали. Наконец, когда совсем невмоготу стало, как раз Ильди-
хо пришла с корзиной. Принесла хлеба и холодного молока. Я поел раньше
всех. Отец мой Тарасмунд отпустил меня на реку искупаться, наказав вер-
нуться побыстрее. Дед хотел было запретить мне идти на реку, но Тарас-
мунд настоял, и дедушка Рагнарис отступился. Сказал: ладно, пусть уж
идет. Заодно велел мне в опустевший кувшин из-под молока воды набрать.
- Да прежде вымой кувшин-то, - добавил дедушка.
Зол был дедушка Рагнарис, что дяди Агигульфа нет. Наказал мне гнать
его сюда, ежели у брода встречу. А если дядя Агигульф неподчинение явит
и приказа дедова ослушается, - доложить. Он, дедушка Рагнарис, дядю Аги-
гульфа хоть в Скандзе достанет. Руки-то у дедушки длинные.
А Гизульфа со мной на реку не отпустили.
У реки я быстро скинул одежду и в воду рухнул. Поплескался немного и
скоро выскочил, потому что вода была уже холодная. Река наша с полуночи
вытекает. Дедушка говорит, вода холодной становится, когда в краях пол-
ночных льдистые великаны купаться начинают.
Тут в кустах на берегу вдруг зашевелилось что-то, застонало. Поначалу
я испугался, но потом разглядел, что это Двала, хродомеров раб. Он спал,
оказывается, в кустах. А утром сегодня Хродомер говорил нашему дедушке
Рагнарису, будто посылал куда-то Двалу по делам.
Вспомнив об этом, я подобрался к кусту и вылил на сонного Двалу кув-
шин холодной воды.
Двала страшно закричал, будто его ножом полоснули. Вскочил - борода и
волосы клочьями, рожа сонная, глаза недовольные. Не понравилось ему, что
разбудил его.
Я подбоченился, как сделал бы дядя Агигульф, и рявкнул на раба:
- Эй, ты! Давай, к хозяину ступай! Не то все Хродомеру расскажу!
Мне завидно было смотреть, как Двала сладко спит в кустах, в то время
как я на поле надрываюсь.
И поплелся раб, только взором меня наградил сердитым.
А я на его место в кустах устроился и стал о гизульфовом сынке меч-
тать. Удобно там, в кустах, лежать было. Двала себе там гнездо свил и
нагрел, травы натащил. Лежать мягко.
Мечтал я о том, как мы пугать этого сынка будем. Все ему покажем - и
кузницу, и озеро с деревней брошенной, и царя-лягушку, и порты раба-ме-
за. Многому дядя Агигульф нас научил.
Потом смотрю - Марда идет. Как мимо проходила, я ее за юбку ухватил и
рядом сесть понудил. Марда в куст полезла охотно, а после почему-то так
на меня поглядела, будто обманул ее кто. Будто не меня там увидеть ожи-
дала.
Я и говорю ей:
- Марда! Как есть мы с тобой теперь родичи, хочу тебе имя предложить
для сынка твоего.
Марда удивилась, глаза раскрыла. Я ей имя сказал, что вымечталось
мне:
- Вультрогота!
Марда от хохота на меня повалилась. Вся затряслась. Я из-под Марды
выбрался - и что в ней Гизульф нашел? Тяжелая, как мешок с камнями, и
костлявая, одни локти да коленки. Рассердился, что так дерзко с родичем
своим хихикает.
- Не смей, - говорю, - Марда, хихикать!
Она из кустов выбралась и так, со смехом, убежала. Дура.
Я ей вслед крикнул:
- Фанило!
Это прозвище такое у Марды было - "Грязнулька".
Сидел я, сидел - отдыхал для последующих трудов. И сморило меня. За-
рылся я в гнездо, еще Двалой до меня свитое, и сам не заметил, как зас-
нул сладко.
Проснулся, когда солнце сместилось и в лицо стало бить сквозь листву.
Сел я в кустах, от сонной мути отряхнулся. На брод поглядел.
И обомлел.
К броду с того берега трое всадников спускалось. Двое с копьями, на-
конечники издалека блестят. По правую руку от себя курган Аларихов оста-
вили. А с кургана никто в село не мчится предупреждать о беде. Видать,
заснул дозорный.
Сердце у меня екнуло: чужаки!
Бежать надо, предупреждать. Вскочил в кустах - ноги как ватные. Отле-
жал ноги, пока спал.
Заковылял сперва, а потом, прыть обретя, помчался что было духу. Сра-
зу на поля побежал, потому что там все были. Бегу и кричу:
- Чужаки, чужаки!
И мнится мне топот копыт за спиной и острие копья, вонзающегося в
спину.
Меня Хродомер остановил. Спросил строго, что, мол, блажу? Что за чу-
жаки? Кого это я видел?
Я сказал:
- Трое на конях. Двое с копьями. Прямо к броду шли.
Тут Хродомер на своих кричать стал, дедушка Рагнарис - на своих. Че-
ловек десять вооруженных навстречу тем чужакам вышли. Я жалел, что дяди
Агигульфа нет, что он все еще в роще засадничает. Уж дядя Агигульф один
бы со всеми троими справился!.. А может, дядя Агигульф бьется сейчас с
полчищами чужаков. Только эти трое и прорвались, прочие же полегли. И
Валамир, небось, пал. Валамир не такой герой, как дядя Агигульф. Валами-
ра и убить могут... Тогда мы Марду к себе возьмем... А дядьку-раба вала-
мирова хорошо бы не брать, не то они с дедушкой Рагнарисом на нас в один
голос ворчать начнут...
Когда я спохватился от мыслей своих, то припустил за остальными - бе-
жали все с полей, чтобы чужаков в село не допустить. Успели. На околице
вышли им навстречу, встали стеной.
Чужаков не трое, а четверо оказалось - двое на одном коне ехали. Тот,
четвертый, мальчиком был, зим семь или восемь ему, по росту судя.
Тот, что с мальцом на одном коне сидел, на землю соскочил и вперед
вышел, чтобы с нашими говорить.
И тут мы увидели, что это Ульф.
Сильно изменился Ульф. Поджар всегда был, а стал тощий, будто облез-
лый. Лицо серое, волосы серые, не то седые, не то пыльные. Когда с лоша-
ди слезал, за бок держался и морщился. Глядел мрачнее обыкновенного. И
всегда Ульф невеселым был, а тут будто с того света возвратился.
Мальца с коня снял и Рагнарису передал. Это Филимер был, несносный
сын моей сестры Хильдегунды. Я его сразу признал и невзлюбил за то
Ульфа, что Филимера притащил. Мало нам, что ли, Ахмы-дурачка, что в до-
ме, смердя, помирал?
Рагнарис Филимера принял и сразу на ноги его поставил, на руках дер-
жать не стал. Сильно подрос Филимер, тяжелым стал. И глядит зверенышем,
а прежде с любопытством глядел и без всякого страха.
Ульф сказал, что беда большая случилась. И поговорить о том нужно ему
со всем селом, чтобы все знали. Дескать, тинг собрать надо.
Дедушка Рагнарис отозвался, что где Ульф - там и беда, так что удив-
ляться нечему. И добавил ехидно: понимает он, конечно, невдомек великому
воину Ульфу, из рабства вандальского бежавшему, что у достойных людей
страда в разгаре. Все бы ему, великому воину, будущему скамару Ульфу, по
тингам глотку драть да в одной шайке с вандалами бродяжничать. Или до
того поистаскался Ульф, что забыл - хлебушек-то с хрустящей корочкой на
деревьях не растет, а в речках пиво не плещется. Все это трудом достига-
ется, напомнил Ульфу дедушка Рагнарис.
Ульф только зыркнул злобно, но смолчал.
Тогда дедушка Рагнарис на спутников ульфовых головой мотнул. Спросил:
мол, эти тоже с тобой?
Ульф сказал дерзко:
- Со мной!
Дедушка Рагнарис проворчал:
- Небось, такие же бедоносцы, как ты.
На то Ульф сказал, что насчет бедоносцев не знает, но один из них
кузнец.
Тем временем спутники ульфовы спешились и ближе подошли, коней в по-
воду ведя.
Который из двоих кузнец, я сразу понял. Лицо у него темное, с копотью
въевшейся, и руки такие, что вовек не отмоешь. Оттого и волосы снеж-
но-белыми казались, и густые, сросшиеся брови. Нос у того кузнеца с ши-
рокими ноздрями, будто не то принюхивается, не то гневается. Грудь боч-
кой, ноги кривые. На прокопченном лице диковатые глаза посверкивают. Я
сразу эти глаза запомнил, потому что они покрасневшие были, как будто
кровь близко подступает.
Впрочем, кузнеца из двоих угадать - семи пядей во лбу не нужно было
быть, потому что второй из спутников ульфовых девкой оказался. Я таких
прежде и не видывал.
Дюжая девица ростом с воина, одетая как воин и вооруженная как воин.
Сама белобрыса, глаза серые, холодные, рот будто мечом прочеркнули -
тонкий и прямой. На кой она такая Ульфу сдалась?
У девицы на щеках углем руны начерчены. Потом уж я узнал - мстить она
хотела и о том богов оповещала. На одной щеке руна размазана. Пот, ви-
дать, отирала и не заметила, как знак порушила.
Старейшины наши как спутников ульфовых разглядели, так аж зашипели от
злости. Хродомер Рагнарису учтиво молвил, чтобы сам разбирался с гостя-
ми, которых сынок дорогой к нему в дом привел, а уже потом к остальным
на погляд вел, ежели жив еще останется. Не иначе, как долго по весям
шастал, пока таких вергов выискал. Небось, их ни одна стая скамарская не
брала, одному только Ульфу и пригодились. И вечно-то Ульф, как собака в
репьях, отребьем себя обвешивает.
Рагнарис хотел было Хродомеру возразить, уже и краской налился, и рот
раскрыл пошире, да Ульф опередил его. Никакой почтительности в Ульфе не
осталось (и прежде-то немного ее было). Руку на рукоять меча положил, а
Хродомеру собачий лай прекратить велел и выслушать, что ему, Хродомеру,
опытные люди скажут.
Что-то пережил Ульф такое, что и на Хродомера бы руку поднять не по-
боялся.
Слава об Ульфе и прежде такая ходила, что никто с ним драться бы не
захотел. И потому замолчали, дали Ульфу сказать.
- Звать их Визимар и Арегунда, вандалы они. А дома у них нет.
Рагнарис затрясся и глаза опасно сощурил - не любил вандалов. Тем бо-
лее - бездомных.
Но Ульф опять упредил его, добавив:
- Не сегодня-завтра и мы такими станем.
Дед наконец дар речи обрел. Будто запруду прорвало, когда заревел
страшно и зычно:
- Ничуть не сомневаюсь, коли такое вандалище да с такой вандалицей к
нам под крышу привел. Они, глядишь, всю солому с крыши сжуют и бревнами
закусят, тебя же, дурака, над собственным твоим очагом поджарят.
Я, глядя на вандалов, был согласен с дедушкой. И все наши были с ним
согласны. Дед продолжал:
- Чего больше-то с собой не привел? Что поскупился, мало взял? Все
племя бы ихнее вандальское, свирепое да лукавое, сюда тащил! Никогда в
тебе, Ульф, надлежащей рачительности не было...
И тут до деда дошло, что без семьи Ульф домой явился. Ни Гото, ни
Вульфилы с ним не было. И спросил дед:
- А твои-то где, жена да сын?
И сказал Ульф тем же голосом:
- Мертвы они.
Дед только рот раскрыл, словами подавился.
Тут отец мой Тарасмунд вмешался и сказал дедушке Рагнарису:
- Пусть сперва поедят с дороги.
Пока к дому шли, Гизульф мне потихоньку сказал, что я в кустах до-
вольно долго спал. Марда передала нашим, что видела меня у реки и что
сплю я без задних ног. Отец хотел было Гизульфа за мной послать, чтобы
разбудил и работать вел, но дедушка Рагнарис сказал: пусть спит. Мол, и
вепрь не в одночасье матереет.
Гизульф очень обижен был.
Ульф как в дом вошел, сразу запах от Ахмы почуял и спросил, кто поми-
рает. Ему сказали, что Ахма-дурачок помирает.
- От чего помирает? - спросил Ульф.
Ему ответили, что по глупости на меч напоролся. Ульф спросил, кто же
дурачку меч дал. Тарасмунд отвечал, что сам Ахма меч взял, когда пир го-
товить надумал, всю птицу перебил, собаку зарезал у тестя своего - все
гостей выкликал.
Ульф насупился и сказал, что дурачок-то правильно гостей выкликал.
Видать, боги его надоумили. А нас те же боги последнего ума лишили, коли
не услышали мы голоса их.
Вандалы все помалкивали.
Ильдихо как увидела девицу Арегунду, так плюнула в сердцах. И мать на
эту Арегунду с неодобрением поглядывала. Сестры же мои, Галесвинта со
Сванхильдой, смехом давились.
Арегунда сидела прямая, как будто копье проглотила, в одну точку
смотрела перед собою. Кузнец камору оглядывал, брови хмурил.
Как за трапезу сели, дедушка Филимера рядом с собой посадил. Сверху
на них дедушкины боги закопченные угрюмо смотрели.
