устоять перед его наглостью и волей своего отца. Так, размышляя, дошел я
до прохода в стене, за которым начинался спуск к берегу Гвадалквивира,
облокотился на гребень низкого парапета и невольно залюбовался красотой
ночи.
Ночь была поистине прекрасна - я помню ее до сих пор. Те, кто знает
Севилью, могут подтвердить, что нет ничего восхитительнее вот такой
августовской ночи, когда над древним городом сияет луна, отражаясь в
широких водах Гвадалквивира.
Пока я так стоял и любовался луной, снизу по ступенькам поднялся
какой-то человек, прошел за моей спиною и углубился в темноту улицы.
Сначала я не обратил на него внимания, но когда до меня донеслись голоса,
оглянулся и увидел, что мужчина разговаривает с женщиной; они встретились
в верхней части улочки, спускающейся к проходу в стене. Очевидно, это было
любовное свидание. Подобные вещи всегда интересны, особенно для того, кто
молод, поэтому я с любопытством стал наблюдать.
Вскоре я убедился, что любовники не проявляли друг к другу никакой
нежности, особенно мужчина. Он все время отстранялся и отступал назад,
приближаясь ко мне, словно спешил поскорее спуститься к лодке, на которой,
по-видимому, приплыл. Меня это удивило, потому что даже на расстоянии и
при свете луны я разглядел, как хороша его дама. Лица мужчины я не видел:
он все время пятился, и широкополое самбреро заслоняло его совершенно.
Постепенно они приблизились настолько, что я начал разбирать
отдельные слова. Кавалер все так же отступал, а дама следовала за ним и
умоляла:
- Нет, не верю, ты не покинешь меня! Ты ведь взял меня в жены, ты
клялся, обещал... Неужели у тебя хватит духу бросить меня после этого? Я
отказалась для тебя от всего! Мне грозит опасность. И ведь я...
Тут она перешла на шепот, и я не расслышал последних слов.
- Восхитительная! - заговорил мужчина. - Я обожаю тебя по-прежнему,
но мы должны на время расстаться. Не жалуйся, Изабелла, ты и так мне
многим обязана. Я вытащил тебя из могилы, я научил тебя жить и любить. С
твоими достоинствами и твоими прелестями ты, конечно, сумеешь извлечь
пользу из этой науки. Я не могу тебе дать денег, потому что у меня нет
лишних, но я дал тебе опыт, который стоит дороже. Сердце мое разрывается,
ибо нам придется ненадолго проститься. Но, как говорят:
Там, где солнце ярче,
Поцелуи жарче!..
- А я, пока...
Но тут мужчина снова понизил голос, и больше я ничего не смог
разобрать.
Когда он заговорил впервые, дрожь пронизала меня с головы до ног. Эта
сцена сама по себе была достаточно трагичной, но взволновала меня не она,
а голос, этот голос! Он напомнил мне... нет, я, наверное, просто
ослышался!
- О, не будь таким жестоким! - воскликнула дама. - Неужели ты
оставишь меня одну, зная, в каком я положении и какая опасность мне
угрожает? Умоляю, возьми меня с собою, Хуан!
С этими словами она схватила его за руку и прильнула к нему. Мужчина
довольно грубо оттолкнул ее, но тут широкополая шляпа свалилась от толчка,
и луна осветила его лицо. Это был Хуан де Гарсиа собственной персоной.
Ошибиться я не мог. То же самое, жестокое, изрезанное морщинами лицо,
шрам на высоком лбу, тонкогубый язвительный рот, остроконечная бородка.
Случай снова свел нас, и теперь-то я его убью или он убьет меня.
Сделав три шага вперед, я обнажил шпагу и остановился прямо перед
ним.
- Что такое? - воскликнул он, в изумлении отступая назад. - Похоже, у
тебя, голубка, есть телохранитель! Что угодно сеньору? Может быть, сеньор
явился на защиту опечаленной красотки?
- Хуан де Гарсиа, я явился, чтобы отомстить за убитую женщину. Может
быть, вы помните берег реки, далеко отсюда, в Англии, где вы встретили
одну знакомую вам даму и оставили ее мертвой? Если вы забыли, то, может
быть, вспомните хотя бы эту шпагу, которой я вас убью!
И с этими словами я взмахнул над головой некогда принадлежавшей ему
шпагой.
- Матерь божья! Тот самый английский парень...
Но тут он остановился.
- Да, я Томас Вингфилд, который избил вас и связал. Теперь я хочу
исполнить свою клятву и довершить то, что начал тогда. Защищайтесь, Хуан
де Гарсиа, иначе я заколю вас на месте!
Сегодня эти слова, произнесенные самым решительным и мрачным тоном,
кажутся мне какими-то театральными, но когда де Гарсиа их услышал, он
сразу стал похож на затравленного волка. Я видел, что он не хочет драться,
и не из трусости, ибо, надо отдать ему справедливость, он не был трусом, а
из суеверия.. Как я узнал позднее, он боялся со мной драться, ибо считал,
что ему суждено умереть от моей руки. Именно поэтому он и пытался убить
меня, когда встретился со мной в первый раз.
- Дуэль имеет свои законы, сеньор, - галантно возразил де Гарсиа. -
Драться без секундантов, да еще в присутствии женщины не принято. Если вы
полагаете, что я вас чем-то оскорбил, хоть я по правде не понимаю, о чем
идет речь, и не знаю имени, которым вы меня называете, я встречусь с вами
в другой раз, где и когда вам будет угодно.
В продолжение всей этой речи он озирался, пытаясь найти путь к
отступлению. Но я его оборвал:
- Мне угодно встретиться с вами сейчас. Защищайтесь или я вас заколю!
Тогда он обнажил свою шпагу, и мы сошлись.
Схватка была отчаянной. Звон стали огласил всю тихую улочку. Искры
так и сыпались от сталкивающихся клинков. Сначала преимущество было на
стороне де Гарсиа, потому что ярость ослепляла меня, но постепенно я взял
себя в руки и начал драться увереннее. Я хотел его убить, и я знал, что
убью его, если нам ничто не помещает. Он был более искусным дуэлистом, чем
я. До нашей встречи близ Дитчингема я вообще не видел испанской шпаги, но
на моей стороне были справедливость и молодость, стальная рука и
ястребиный глаз.
Медленно, шаг за шагом, я теснил его, и чем увереннее и опаснее
становились мои выпады, тем беспорядочнее он защищался. Я уже дважды ранил
его, один раз в лицо, и прижал спиной к стене прохода, спускавшегося к
реке. Он больше не нападал, только отбивал мои выпады. И в эту минуту,
когда победа была уже в моих руках, случилось несчастье. Женщина, которая
до сих пор стояла в стороне, со страхом наблюдая за нами, увидела, что ее
неверному любовнику угрожает смертельная опасность, и вцепилась в меня
сзади, испуская пронзительные крики о помощи!
Я мгновенно стряхнул ее, но де Гарсиа успел воспользоваться своим
преимуществом: сделав подлый выпад, он почти проткнул мое правое плечо.
Теперь мне в свою очередь пришлось перейти к обороне, защищая свою жизнь.
Крики женщины привлекли внимание стражников, они неожиданно появились
из-за угла, свистками призывая подмогу. Увидев их, де Гарсиа быстро
отступил, повернулся и побежал вниз по проходу к реке. Дама тоже куда-то
исчезла, и я остался один.
Стража приближалась. Капитан с фонарем в руке уже устремился ко мне,
чтобы схватить меня. Рукояткой шпаги я ударил по фонарю, фонарь упал на
мостовую, разбился и запылал, как костер.
После этого я, в свою очередь, повернулся и бросился бежать, потому
что мне вовсе не улыбалось предстать перед городским судом за ночную
драку. Но, спасаясь от стражи, я совсем забыл, что и враг мой тоже сбежал!
Трое стражников погнались было за мной, однако они были слишком
тучными и скоро выбились из сил: пробежав с полмили, я от них отделался.
Остановившись, чтобы перевести дыхание, я только тут вспомнил о де Гарсиа.
Где его теперь искать?
Сначала я хотел вернуться, однако сообразил, что на прежнем месте его
уже, конечно, нет, а меня стража может схватить, опознав по свежей ране, К
тому же и рана начала давать о себе знать. Поэтому я повернулся и побрел
домой, проклиная свою судьбу, женщину, которая вцепилась в меня как раз
тогда, когда я уме был готов нанести смертельный удар, а заодно и свое
неумение драться. Удар следовало нанести раньше! Дважды я мог это сделать
и дважды не решался из-за излишней осторожности. Я хотел бить только
наверняка, и вот упустил такой случай! Кто знает, когда еще он повторится?
Как я теперь найду де Гарсиа в этом огромном городе?
Мне только сейчас пришло в голову, что он наверняка скрывается здесь
под вымышленным именем, как тогда в Ярмуте. Горько мне было думать о том,
что отмщение было так близко, и я снова сплоховал.
Добравшись, наконец, до дому, я решил обратиться за помощью к моему
хозяину дону Андресу. До сих пор я ему об этом деле не говорил, потому что
всегда предпочитал действовать самостоятельно, и он даже ничего не знал о
моем прошлом. Но сейчас я прямо отправился в комнату, где он обычно
принимал пациентов. Оказалось, однако, что Фонсека лег спать и просил его
не будить, потому что чувствовал себя нездоровым... Поэтому я кое-как сам
перевязал рану и тоже улегся в постель, весьма недовольный собой и своим
невезением.
Утром я зашел в комнату моего хозяина. Он не вставал с постели из-за
внезапных болей, послуживших началом болезни, которая свела его в могилу.
Когда я начал приготовлять для него лекарство, он заметил, что я плохо
владею правой рукой, и спросил, что случилось. Воспользовавшись случаем, я
решил ему все рассказать.
- Хватит ли у вас терпения выслушать мою историю? - спросил я. - Мне
нужна ваша помощь.
- А, обычный случай, - ответил он. - Врач не может исцелиться сам.
Говори, племянник, я слушаю.
Тогда я присел к нему на кровать и поведал обо всем без утайки. Я
рассказал ему историю знакомства матери и отца, рассказал о своем детстве,
о том, как де Гарсиа убил мою мать, и о том, как я поклялся ему отомстить.
Напоследок я описал все, что случилось прошлой ночью, когда мой враг
ускользнул от меня. Пока я говорил, Фонсека, закутанный в богатый
мавританский халат, сидел в кровати, поджав ноги, опираясь подбородком на
колени, и пристально разглядывал мое лицо своими проницательными глазами.
Но пока я не замолчал, он не произнес ни слова, не сделал ни единого
жеста.
- Ну и дурень же ты, племянничек! - заговорил он наконец. - Причем
редкостный дурень! Обычно юнцы грешат излишней поспешностью, а ты
поплатился из-за чрезмерной осторожности. Из-за этой сверхосторожности ты
упустил удобный скучай во время поединка прошлой ночью, из-за нее ты
ничего не рассказал мне раньше я упустил еще лучшую возможность. Неужели
ты не знаешь, что я не раз помогал в подобных делах совершенно чужим людям
и никогда не выдавал их секретов? Почему же ты не посоветовался со мной?
- Не знаю, - пробормотал я. - Мне хотелось сначала попытаться
самому...
- Гордыня до добра не доводит! А теперь слушай мена, племянник. Если
бы я узнал эту историю месяц назад, де Гарсиа был бы сейчас уже мертв. Он
умер бы самой жалкой смертью, и не от твоей руки, а от руки закона. Я
знаком с этим человеком со дня его рождения и знаю о нем вполне
достаточно, чтобы дважды его повесить. Для этого мне стоило только
заговорить. Больше того. Я знал твою мать, мой мальчик, и теперь-то я
понимаю, почему твое лицо сразу показалось мне знакомым: ты на нее очень
похож. Ведь это я подкупил стражников инквизиции, чтобы они выпустили
твоего отца, хотя его самого я так и не видел. И побег к Англию подготовил
тоже я. Что касается де Гарсиа, то я раз пять держал его в своих руках, и
каждый раз он носил другое имя. Однажды он сам явился ко мне в качестве
клиента, но я не захотел пачкать руки и не взялся за ту мерзость, которую
он мне предлагал сделать. Де Гарсиа самый грязный из всех известных мне
