же романизировавшимися". Галлы, которые вовсе не были порабощены римлянами, не
были также третированы германцами, как низшая и рабская раса. "Германцы грабили
и узурпировали, но не производили перемещения в массе собственности". Они ничего
не изменяли ни в личных, ни в имущественных отношениях. Когда франки начинают
господствовать и заменяют римское могущество своей монархией, римское право
постоянно получает перевес над германским. Когда монархия франков оказывается
бессильной обеспечить безопасность лиц, имущества и труда, начинают искать
других гарантий, и в Галлии водворяется феодальный строй, так же как он возникал
под влиянием аналогичных причин в предшествующих обществах. Этот строй, честь
открытия которого немцы хотели приписать своим предкам, был не случайной
особенностью средневековой Европы и чем-то "германским", но одной из нормальных
и общих форм социального развития человечества22. Какое значение имеют тут расы?
Истинное объяснение надо искать здесь в законах социологии.
Несмотря на известные преувеличения, в которых можно упрекнуть Фюстель де
Куланжа, его основное положение остается верным, и мы должны именно в социологии
(существование которой как отдельной науки, он, впрочем, не признавал) искать
наиболее глубоких причин национального развития, составляющего часть
общечеловеческого. Но с этой точки зрения германское влияние в Галлии имело
действительно второстепенное значение. Фюстель де Куланж, так же как и другие
историки, не принял, однако, в соображение этнического влияния франков. Именно
потому, что они проникали в среду галлов мало-помалу и постепенно смешивались с
населением, завоевывая его, так сказать, физиологически, они должны были внести
новые элементы в состав французского народа. Белокурая и длинноголовая раса
мало-помалу была ослаблена в нем и истощена как военными экспедициями, так и
быстрым размножением массы брахицефалов, кельто-славян. Франки, подобно
норманнам, только поддержали или усилили пропорцию долихоцефалов во Франции, но
этим они, быть может, избавили нас от слишком кельтического темперамента. Их
кровь, вероятно, усилила дозу энергии, инициативы, серьезности и твердости,
входившую в состав галльского характера.
На основании многочисленных останков, собранных в меровингских кладбищах, можно
заключить, что франки были высокого роста, массивного телосложения, с очень
развитыми мускулами. Черты их лица были иногда грубы, а самые лица немного
широки и приплюснуты, скулы довольно выдающиеся, орбиты глаз углублены и низки,
носовые отверстия шире, чем у какого-либо другого европейского народа, за
исключением финнов и лапландцев. Они очень длинноголовы; их тип встречается на
берегах Эльбы; его можно проследить на восток до Галиции. Галлы, также очень
длинноголовые, имели большую черепную вместимость, а их лица и носовые отверстия
были уже; они походили на фризов.
Быть может, не безопасно было бы изменить пропорцию этих трех своего рода
химических эквивалентов, какими являлись кельтская кровь, германская и
средиземноморская. Физиологическая гармония расы обусловила умственную гармонию.
Мы должны избегать двойной ошибки: приписывать римлянам этническое влияние на
наш национальный характер, в то время как им принадлежит только умственное и
политическое влияние; и приписывать франкам или германцам значительное моральное
и социальное воздействие на Галлию, тогда как за ними следует признать главным
образом этническое влияние, проявлявшееся впрочем в довольно узких пределах.
Влияние французского климата вполне соответствовало влиянию расовых элементов.
Не слишком холодное и не слишком жаркое небо должно было благоприятствовать
нервно сангвиническому темпераменту, страстному и в то же время уравновешенному,
в котором флегматический элемент сообщает некоторую неустойчивость воле, а
серьезность северянина уравновешивается живостью южанина.
У шестиугольника, составлявшего Галлию, три стороны омываются морем, а три
другие -- континентальные; одна из последних, всегда открытая, держала Галлию в
постоянной тревоге и мешала ей замкнуться в себя. Климат Галлии представлял
также шесть различных оттенков, начиная с влажного климата Бретани и сурового
климата Арденн и кончая сухим и солнечным климатом Прованса. Таким образом,
Галлия подвергалась влиянию двух морей, одного туманного и другого -- всегда
голубого, так же как влиянию горного воздуха и воздуха равнин. При всех других
равных условиях, такого рода климатические условия благоприятствуют развитию
уравновешенного расового характера. В общем, это -- умеренный климат, средний
между северным и южным, так же как сама Галлия служила соединительным звеном
между германскими или англосаксонскими и латинскими народами. Ее внутренняя
разнохарактерность не лишена, однако, единства и имеет свой центр тяжести. Три
ее главных речных бассейна с соответствующими тремя низменностями, которые
сравнивали с тремя колыбелями народов, сообщаются между собой легко переходимыми
горными перешейками. Лион, а затем Париж должны были сделаться главными центрами
экономической и политической жизни. Если принять во внимание, наконец, что раса
белокурых долихоцефалов, по-видимому преимущественно океаническая, раса смуглых
брахицефалов -- континентальная и горная, а колыбелью расы смуглых долихоцефалов
служит Средиземное море, то легко будет заметить естественную гармонию между
почвой и климатом, с одной стороны, и этими тремя этническими группами, с
другой, так же как понять возможность обращения этой тройственности в единство.
Еще древние восхищались географическим положением Галлии. "Можно подумать, --
говорит Страбон, которого нельзя считать плохим пророком, -- что божественное
предвидение воздвигло эти цепи гор, сблизило эти моря и направило течение этих
рек, чтобы сделать когда-нибудь из Галлии самое цветущее место в мире".
Это смешение климатов, из которых ни один не отличался крайней резкостью, и это
смешение рас, из которых ни одна не пользовалась исключительным и безусловным
влиянием, избавляло Галлию, более чем какую-либо другую страну, от роковых,
непреодолимых последствий чисто физического характера, обусловленных
географической средой или этническим происхождением; в то же время она была
доступна всем влияниям в духовной области и сделалась страной общественности по
преимуществу. При ее универсальных способностях, она восприняла все идеи, уже
приобретенные человечеством, и затем, в свою очередь, проявила инициативу и
творческую деятельность.
КНИГА ТРЕТЬЯ
ФРАНЦУЗСКИЙ ХАРАКТЕР
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПСИХОЛОГИЯ ФРАНЦУЗСКОГО УМА
Попытаемся выяснить истинную историческое лицо французского ума со всеми его
достоинствами и недостатками, и постараемся определить, изменилось ли оно в
настоящее время.
С точки зрения впечатлительности, мы по-прежнему остаемся легко возбуждаемой
нацией, о которой говорил Страбон, и немцы упрекают нас за нашу Erregbarkeit.
Это -- вопрос темперамента. Физиологическое объяснение этого факта надо,
по-видимому, искать в крайней, наследственной напряженности нервов и чувственных
центров. Прибавим к этому, что у нервных сангвиников замечается врожденная жажда
ко всем возбуждениям приятного характера и физическое отвращение ко всем
тягостным и угнетающим впечатлениям. Можно поэтому ожидать, что у французов
чувства, возбуждающие и усиливающие жизненную деятельность, будут играть
преобладающую роль, в ущерб чувствам, останавливающим или задерживающим порыв и
требующим усилия, а в особенности ведущим к более или менее продолжительному
понижению жизнедеятельности. Вследствие этого мы, подобно нашим предкам, всегда
легко доступны удовольствию и радости во всех их формах, преимущественно же
наиболее непосредственных и не требующих усилий. В общем, мы остались менее
способными к сосредоточенной страсти, нежели к восторженному порыву; я понимаю
под последним быстрое и иногда скоропреходящее возбуждение под влиянием
какой-либо великой идеи и вызываемого ею чувства. Измените идею и дайте уму
другое направление, представивши новые соображения, и направление чувства также
изменится, потому что оно было не столько проявлением внутреннего бытия, сколько
результатом идейного стимула.
Второй чертой французской впечатлительности является и до настоящего времени ее
центробежный, экспансивный характер; это, по-видимому, главным образом кельтское
свойство. Впрочем оно довольно часто встречается у нервно-сангвинического
темперамента, который характеризуется не замкнутостью и интенсивностью чувства,
а скорее стремлением к его израсходованию, его внешнему проявлению. Отсюда можно
вывести важное следствие. Соедините вместе большое число людей, обладающих
такого рода впечатлительностью, требующей внешнего исхода, необходимым
результатом этого будет их быстрое и интенсивное воздействие друг на друга; это
значит, что между ними быстро установится взаимная симпатия, и все эти люди
будут охвачены одними и теми же чувствами. Сильное развитие социального
инстинкта во Франции, без сомнения, объясняется также интеллектуальными и
историческими причинами, но его первоначальнй зародыш следует искать, по нашему
мнению, в быстрой заразительности экспансивной чувствительности, при которой
способность поддаваться влиянию и оказывать влияние на других доходит до высшей
степени. В самом деле, существует ли на свете народ, на которого сильнее бы
влияла коллективная жизнь, чем на французов, постоянно ощущающих потребность в
общении и гармонии с окружающими? Одиночество тяготит нас: единение составляет
нашу силу и в то же время наше счастье. Мы не способны думать, чувствовать и
наслаждаться в одиночку; мы не можем отделить довольства других от нашего
собственного. Вследствие этого мы часто имеем наивность предполагать, что то,
что делает счастливыми нас, способно осчастливить мир, и что все человечество
должно думать и чувствовать, как Франция. Отсюда наш прозелитизм, заразительный
характер нашего ума, часто увлекающего другие нации, несмотря на прирожденную
флегму одних из них н на недоверчивую осторожность других. Обратную сторону
этого свойства составляет известная доброжелательная тирания по отношению к
окружающим, заставляющая нас во что бы то ни стало добиваться, чтобы они
разделяли наши чувства и мысли. Часто также те из нас, кто обладает менее
властной натурой, выбирают наиболее краткий путь и, недолго думая, начинают сами
разделять мысли и чувства других.
Народы бывают оптимистами, когда они обладают очень развитым
мускульно-сангвиническим темпераментом, а также когда они окружены веселой,
радующей сердце природой; они склонны тогда жертвовать будущим, в котором они
никогда не сомневаются, ради настоящего момента. Эти черты характера часто
встречаются во Франции и теперь. Вместе с хорошим расположением духа мы легко
проникаемся надеждой, верим в себя, во всех и во все. Француз любит смеяться.
Впрочем веселость в высшей степени общественное чувство. Она предполагает два
условия: во-первых, преобладание экспансивности над сосредоточенностью; немец и
англосакс не отличаются смешливостью; второе условие -- возможность смеяться и
даже смеяться над другими, не опасаясь с их стороны злопамятства и мести; иногда
шутки обходятся слишком дорого; испанец и итальянец не любят смеяться.
Воля сохранила у французского народа тот порывистый, центробежный и
прямолинейный характер, каким она отличалась уже у галлов. Физиолог сказал бы,
что импульсивный механизм берет в нем верх над задерживающим. Как и у наших
предков, храбрость часто доходит у нас до дерзости, а любовь к свободе до
недисциплинированности; но так как наша воля проявляется скорее в виде внезапных
порывов, нежели медленных усилий, то мы скоро устаем хотеть и в конце концов
возвращаемся к заведенному порядку, к повседневной рутине. Недостаток
непосредственной воли заключается в чрезмерной внезапности решений, отсюда
