Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Demon's Souls |#15| Dragon God
Demon's Souls |#14| Flamelurker
Demon's Souls |#13| Storm King
Demon's Souls |#12| Old Monk & Old Hero

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Психология - Альфред Фуллье Весь текст 565.29 Kb

Психология французского народа

Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 19 20 21 22 23 24 25  26 27 28 29 30 31 32 ... 49
могло бы быть объяснено лишь неисправимой прозаичностью кельтской расы. Но мы 
знаем, что, напротив того, кельтским расам свойственна глубокая любовь к поэзии. 
Если галл и франк ведут преимущественно деятельную, исполненную опасностей 
воинственную жизнь, то бретонец Арморики, Ирландии или Валлиса охотно 
погружается в созерцание идеального мира. Он отличается интенсивной внутренней 
жизнью; вместо того чтобы искать проявления во вне, он обладает способностью 
"пассивной сосредоточенности", способствующей внутреннему творчеству. В 
действительности кельты, а именно ирландские, отличаются изумительно богатым 
воображением, более фантастическим, менее мрачным и диким, чем германское. Их 
оригинальными достоинствами являются драматический дар, большая мягкость 
чувства, более тонкая насмешка и, наконец, чувство формы. Даже в древнейшем 
цикле поэм о Конхобаре и Кушулаине, сложившемся четырьмя столетиями ранее цикла 
Карла Великого и пятью столетиями ранее цикла Артура Галльского, уже можно 
восхищаться, помимо неистощимой фантазии, искусству драматизировать рассказ, 
умению расположить его в виде сцен, заставить действовать персонажей и говорить 
сообразно argute loqui Цезаря. Затем, среди диких рассказов о войнах, 
встречающихся в поэтических произведениях всех рас, здесь проявляются более 
нежные и великодушные чувства, насмешка, уже довольно тонкая, много шуток и 
остроумия. Наконец, рассказчики умеют хорошо расположить действие и придать 
рассказу более гармоничную форму, нежели в скандинавских или саксонских песнях. 
Кельтская муза не раз вдохновляла европейские народы. Прежде всего, по мнению 
таких компетентных судей, как Поуэль (Powel) и Вигфюссон (Vigfusson), песни Эдды 
много обязаны своим вдохновением и образностью кельтам западных островов и 
ирландским бардам; затем являются поэмы об Артуре, Мерлине и Круглом Столе, 
вдохновлявшие всех поэтов от севера и до юга, в Королеве Фей Спенсера 
чувствуется влияние ирландских романов; а он был предшественником Шекспира, Мэб 
и Титания которого снова переносят нас в страну фей. Сон в летнюю ночь неотвязно 
преследовал ум Шекспира. Ариель, Просперо и Миранда -- продукты кельтского 
воображения. Лир и Кимбелина носят кельтские имена. Наконец, влияние 
шотландского барда Оссиана заметно отразилось на Гёте, Байроне, Шелли, 
Шатобриане и Гейне. Можно сказать, что в английской и даже немецкой поэзии 
слились два великих течения, кельтическое и германское; но ранее всего это 
слияние произошло во Франции, хотя здесь оно не было так полно и позволяет 
различить оба потока: франко-романский и бретонский. Первый создал эпопею. 
Воспевать богов и героев было древним обычаем германцев: так делали соратники 
Хлодвига, а позже Карла Великого. В песне о Роланде чувствуется нравственное 
величие, какое было неведомо даже Греции: мы находим там новое понятие чести, 
требующее жертвовать жизнью ради императора или служения Богу. Кроме того, поэт 
не ограничивается прославлением победителя: он воспевает героизм побежденного; 
сила впечатления удваивается чувством сожаления. Таким образом первоначальная 
германская суровость смягчилась во Франции, проникнувшись кельтским духом. Но у 
последнего был и собственный расцвет: менее энергичный и более нежный, он 
выразился в любовном романе. Рассказы о Тристане и Изольде, о глубокой 
исключительной страсти, наполняющей всю душу и поглощающей всю жизнь, были 
большой новинкой в литературе и поэзии. Затем появляются рыцарские романы об 
Артуре и Круглом Столе, о Ланселоте и его Жениевре. Любовь и честь становятся 
тогда двумя великими двигателями человеческого существа; начинается "царство 
женщины". Наконец в романах о Граале, с их Персевалем и Галеадом, проявляется 
экзальтированный мистицизм; требуемая им чистота и целомудрие становятся 
"сущностью рыцарского совершенства". Подобно тому как из героических поэм 
развивается история, бретонские песни послужили зародышем идеалистического 
романа. Без сомнения, в нашей галльской стране этот романический идеализм 
"составляет исключительное явление; но он все-таки существовал, и французские 
романы разнесли его по всей Европе. 
Тем не менее, по мнению англичан и немцев, француз -- слишком безличное 
существо, слишком предан общественной жизни, чтобы чувствовать и создавать 
действительно поэтические произведения, особенно лирические; самая его 
цивилизованность, доведенная до излишества, оказывается несовместимой с 
возвышенной поэзией. Несомненно, что общественная жизнь, а особенно придворная, 
задерживала в течение многих веков расцвет лиризма во Франции. Но разве мы не 
имели в свою очередь великих лириков, хотя под внешностью романтизма они 
сохранили классическое понимание формы? Кроме того, у общественной жизни имеется 
также своя поэзия: поэта интересует не только индивидуум, поглощенный собой, 
замкнутый в свое одиночество; чем более развивается общество с его великими 
сторонами и его трагическими бедствиями, тем более поэзия должна становиться 
общественной и общечеловеческой. 
Наша литература, вообще говоря, не натуралистическая и не мистическая; даже 
принимая одно из этих двух направлений, она остается интеллектуальной и 
общественной: это ее две постоянные черты. Вторая из них была выяснена в 
мастерских этюдах Брюнетьера; поэтому мы остановимся преимущественно на первой. 
В силу своей интеллектуальности, наша литература склонна рассматривать жизнь и 
людей с той стороны, которая делает их наиболее понятными для ума; но такой 
стороной является прежде всего сознательная, в которой человек существует для 
самого себя и, став понятным для себя, делается понятным и для других. Наши 
писатели наиболее выставляют на вид именно все те страсти и идеи, которые 
доходят до самосознания и которые психологи называют "побуждениями"и "мотивами". 
Но где же те глубокие основы бессознательного существования, проявлениями 
которых служат эти побуждения и мотивы? Бессознательная жизнь, коренящаяся в 
самой натуре человека и более или менее ускользающая от мысли, занимает в 
произведениях наших писателей ограниченное и второстепенное место. Действующие 
лица наших драматических произведений всегда сознают себя чувствующими и 
действующими; им даже случается с большой ученостью рассуждать о своих страстях 
и поступках; они также как бы говорят на свой манер: я мыслю, следовательно я 
существую, и я существую лишь постольку, поскольку я мыслю. Так как 
бессознательное является в то же время непроизвольным, то отсюда можно сделать 
еще и то заключение, что наши романисты и поэты должны очень ограничивать, в 
своей психологии, роль всего, что ускользает от воли. Они на первый план 
выдвигают борьбу свободы с какой-либо хорошо знакомой ей страстью. Эти два 
противника вступают в битву с приподнятыми забралами, как рыцари на турнире. 
Темные и глухие силы, влияние которых представляет собой действие природы на 
человека, как бы исчезают; все становится человеческим; физическая среда сразу 
уступает место социальной. Чувство природы очень медленно развивалось во 
французской литературе: до такой степени все было поглощено интеллектуальной и 
общественной жизнью, имеющей дело исключительно с человеком. Хотя Стендаль 
говорит, что цепь снежных гор на парижском горизонте изменила бы всю нашу 
литературу, но это очень сомнительно: если бы общество осталось тем же при этих 
горах, то изменились бы в нашей поэзии разве только некоторые описания, 
сравнения и метафоры. 
Другой чертой действующих лиц в наших литературных произведениях является 
определенность и законченность их характеров, вследствие чего последние получают 
ясную и легко определимую форму. Само развитие характера, его образование, путем 
последовательных метаморфоз, редко изображается во Франции. Выражаясь терминами 
механики, можно сказать, что во французской литературе характеры являются в их 
статическом, а не динамическом состоянии. Отсюда их согласие с самими собой, их 
логическая последовательность, их постоянство, почти никогда не изменяющее себе. 
К трем знаменитым единствам: действия, времени и места мы прибавили еще одно: 
характера! Но что можно представить себе, возражали на это, более 
"переливающегося различными цветами и разнообразного", менее систематического, 
столь неопределенного в своих очертаниях, даже столь противоречивого, как 
реальный характер? Разве это не область темного и неопределенного? На это можно 
ответить, что даже самые нелогичные характеры все-таки следуют своей внутренней 
логике; тем не менее остается верным, что наши романисты и поэты слишком часто 
довольствуются лишь несколькими элементами проблемы, вместо того чтобы охватить 
ее во всей ее сложности. Подобно тому как в поэме Данта каждый человек обладает 
одним постоянным качеством, хорошим или дурным, которым определяется его место в 
раю или аду, во французской литературе всякая душа определяется и 
классифицируется по ее добродетелям или порокам. 
Немец или англичанин гораздо скорее заинтересуются противоречием двух душ, 
живущих в одной, и их внутренней борьбой. Корнель создал трагедию воли, Расин -- 
трагедию страсти; но воля у Корнеля это тот же всемогущий: разум, сознающий себя 
и уверенный в себе. 
Над моими страстями -- мой верховный разум, говорит Полина. 
Я господствую над собой так же, как над вселенной, говорит у Корнеля Август. 
Когда раздадутся приговоры разума, сердце повинуется; оно даже может внезапно 
перейти от ненависти к любви: 
Ненависть, которую я считала бессмертной, готова умереть. Она уже мертва... 
Никомед -- это апофеоз разумной воли; это -- чисто французская вера в силу 
обдуманного решения воли: мы лучше понимаем душевные революции, нежели эволюции. 
У Расина уже не воля господствует над страстью, а страсть над волей; но борьба 
между ними по-прежнему остается сознательной; она изображается даже в момент 
наиболее острого морального кризиса. Согласно замечанию Дидро, сплошь да рядом 
приписываемому Гёте или Наполеону, "данный сюжет пригоден для сцены только в его 
критическом моменте". 
Третья характерная и существенно французская черта наших драматических 
произведений заключается в том, что не только всякая страсть и всякое желание 
принимают в них идейную форму, но и всякая идея переходит в действие. Здесь, как 
и во всем, мы не отделяем плана от его выполнения. Тип Гамлета неизвестен на 
нашей сцене; наши герои никогда не мечтают: они чувствуют, хотят, говорят, 
действуют; перед нашими глазами развертывается цепь решений и актов, до тех пор 
пока ряд кризисов не приводит к окончательной катастрофе. 
По самому своему определению, драма лучше всех других родов литературы 
воспроизводит эволюцию жизни; если у нас не было ни Шекспира, ни Гете, ни 
Шиллера, то Корнель, Расин и Мольер создали у нас три вечно истинные формы этого 
рода искусства, изображающего жизнь, если не в ее образовании, то по крайней 
мере в действии. Мы уже видели, что, в то время как немецкие или британские 
поэты изображают большей частью постоянные и противоречивые влияния естественных 
порывов в вечно движущимся и колеблющимся характере, французская трагедия рисует 
нам уже сложившиеся характеры и ставит их в положение, вызывающее с их стороны 
то или другое решительное действие, причем страсти вспыхивают как логическое 
следствие данного характера. Если Вольтер имел основания восхищаться "борьбой 
сердца" в произведениях Корнеля и особенно Расина, то это сердце всегда является 
уже сформированным и руководится проницательным умом. 
Комедия еще более, нежели трагедия, доставляла французскому уму возможность 
выводить на сцену вполне развившихся людей, с их ясно выраженными пороками и 
смешными сторонами; комедия исключает долгую подготовительную, душевную работу. 
Кроме того, она дает картину общества, в которой сталкиваются и переплетаются 
человеческие недостатки. Всеми этими причинами объясняется высокое развитие 
Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 19 20 21 22 23 24 25  26 27 28 29 30 31 32 ... 49
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 
Комментарии (3)

Реклама