Х. ЧУЖГА, ПРОЕЗДОМ
С каждым лагпунктом, где я побывал - а их, сейчас посчитаю,
было девять - связана какая-нибудь мелодия. С Чужгой, где мне
предстояло пробыть недолго, это, как ни странно, гавайский
вальс-бостон:
Honolulu moon, now very soon
Will come a-shining
Over drowsy blue lagoon...
Нет, гавайцев там не было. Хотя население ОЛПа-9 было интер-
национальным: русские, западные украинцы, поляки, эстонцы, литов-
цы, латыши, немцы...
Вместе с Ираклием Колотозашвили, научившим меня словам и ме-
лодии "Honolulu moon", мы поражались бесстыдству властей: собрали
в лагеря чуть не пол-Европы, хитростью и обманом выманили из за-
падных зон Германии власовцев и вообще всех побывавших в немецком
плену (кажется, это будущий министр ГБ, генерал Серов, ездил по
Тризонии, уговаривал), а по радио гремят бодрые патриотические
песни:
...Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех!..
...Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна!..
И еще:
Бананы ел, пил кофе на Мартинике,
Курил в Стамбуле злые табаки,
В Каире я жевал, братишки, финики, -
Они, по мненью моему, горьки.
А для тех, кто не сразу понял, почему вдруг финики горьки,
разъяснялось повтором строки:
Они вдали от Родины горьки!..
Нет, лучше уж споем в бараке про луну над Гонолулу... Хотя
врать не стану: и те мелодии мне нравились.
Колотозашвили был кавэжединец. Для тех, кто не знает, вкратце
объясню: КВЖД, железную дорогу построенную русскими в Маньчжурии
еще при царе, советская власть после некоторого упирательства про-
дала китайцам. Часть русских специалистов вернулась домой еще в
тридцатых - и почти все они были посажены в пору ежовщины. А до
тех, кто оставался в Китае, чекисты добрались после победы над
Квантунской армией в 1945 году. Если мне не изменяет память, это
именно Колотозашвили, прибыв в Каргопольлаг, встретился со своим
родным братом, арестованным до войны и уже досиживающим срок.
Принял, можно сказать, эстафету.
Меня Ираклию рекомендовал запиской другой кавэжединец, Виктор
Иванников. С тем мы подружились на 15-м; он был страстным любите-
лем театра. Проживший всю жизнь в Китае Виктор лицом был похож на
китайца. И не он один: на китайца смахивал наш интинский друг, по-
ручик Квантунской армии Свет Михайлов; похож на сына поднебесной и
московский профессор-китаист Владислав Сорокин. Мы с Дунским иска-
ли и не смогли найти объяснения этому феномену.
Но Ираклий Колотозашвили был похож на того, кем был: на ин-
теллигентного грузина. Он сейчас в Москве, время от времени мы пе-
резваниваемся.
Настоящий джентльмен, с изысканными манерами и петербуржским
говором, он пользовался на Чужге всеобщим уважением.
Сразу же по прибытии на Чужгу я очутился на общих. Наша бри-
гада прокладывала железнодорожную колею. На мою долю выпало разно-
сить по всей длине участка шпалы. Они, на беду, были местного про-
изводства, нестандартные. Двое работяг "наливали" - брали шпалу с
земли и наваливали мне на спину. Я горбился под чугунной тяжестью,
но кое-как дотаскивал ношу до места. Один только раз попалась та-
кая, что я не совладал: она пригнула меня чуть не до земли и я, не
дойдя шагов десяти, сбросил ее - под неодобрительные взгляды соб-
ригадников. Ничего, подняли, налили, и я понес эту гадину дальше.
С непривычки я здорово уставал, и Ираклий, который на Чужге
был влиятельным придурком - экономистом, кажется - посоветовал мне
передохнуть. С его помощью я попал на несколько дней в лазарет.
За эти несколько дней произошло два чрезвычайных события.
В мою палату положили с высокой температурой - 39 с лишним -
совсем молодого парнишку. Врачиха никак не могла поставить диаг-
ноз: не кашляет, в легких чисто, стул нормальный - а температура
держится и даже растет. Загадка разрешилась на третий день. Мало-
летка пошел в уборную (она была в помещении), долго не возвращался
- и вдруг из под двери вытекла струйка крови. Вышибли дверь и уви-
дели: парень лежит без сознания в луже крови.
Оказалось, он сделал себе мастырку: продернул под кожей на
икре нитку, вымоченную в какой-то гадости. Образовалась чудовищная
флегмона, а он молчал - боялся, что подлечат и опять выпишут на
общие. И вот прогнила стенка артерии, хлынула кровь.
Врачиха, не имевшая большого лагерного опыта, когда в первый
раз осматривала, выстукивала и выслушивала больного, раздела его
только до пояса - заставить снять штаны она не догадалась. А как
догадаешься, если не признается, где болит?.. Теперь его уложили
на спину, обработали рану и подвесили ногу к потолку. Так он про-
лежал до конца моего пребывания в лазарете.
А за стенами санчасти тем временем происходили события, не
менее драматические.
Как все войны на свете, здешний вооруженный конфликт начался
с пустяка: какой-то блатарь стал заедаться на разводе с работягой
из бригады лесорубов. За того вступились товарищи, и агрессор, по-
лучив по морде, отступил. А вечером, когда лесорубы вернулись с
работы, подстерег своего обидчика в сенях барака и рубанул его то-
пором. По счастью, топор при замахе стукнулся о низкую притолоку и
удар не получился, пришелся вскользь. Раненого отвели в лазарет,
перевязали - но на этом события не кончились, а только начались.
Дело в том, что в лесорубной бригаде все ребята были, как на
подбор: крепкие, дружные, уверенные в себе. Лесоповал - это, на-
верно, самая тяжелая из всех тяжелых работ. Особенно зимой: сто-
ишь, согнувшись в три погибели, и лучковой пилой в одиночку пилишь
и пилишь толстенную сосну. Причем высокий пенек оставлять нельзя,
а снега навалило столько, что вязнешь по пояс. А рабочий день
длинный, а норма большая... Я сколько-то времени поработал на
подхвате, сучкорубом - и то, вернувшись в зону, еле доползал до
нар, валился спать. Да что там говорить! Ясно, что на лагерном
пайке в лесу долго не протянешь...
Так вот, та бригада, о которой речь, состояла сплошь из "по-
сылочников" - в большинстве своем прибалтов. Вкалывали они на со-
весть, и лагерное начальство их подкармливало: подкидывало к до-
машнему салу из их посылок три дополнительных (три порции каши),
950 граммов хлеба вместо гарантийки (650 гр.) и, изредка - преми-
альные "запеканки" (та же каша, только густая и слегка поджаренная
на противне).
- Три пекканки рамбовал! - похвастался как-то Петьке Якиру
его приятель финн-лесоруб. (Т.е., получил и утрамбовал три запе-
канки. Но я отвлекся).
Бригадой лесорубов начальство гордилось: это была как бы тру-
довая гвардия Чужги. Так они и воспринимали себя. И давать своих в
обиду не собирались.
Блатных на Чужге было много; их боялись и предпочитали с ними
не заводиться - но только не эта бригада.
Бригадир пошел на вахту и предупредил, что в зоне будет руб-
ка. Просил не вмешиваться: сами разберемся!.. Надзор обещал соблю-
дать благожелательный нейтралитет.
В санчасти, узнав о готовящейся варфоломеевской ночи, всполо-
шились. Особенно волновался заключенный фельдшер, Паша-педераст.*)
Его нежной душе ужасна была мысль о предстоящей сече. Он заранее
заготовил перевязочный материал; в палатах и в коридоре лазарета
поставили дополнительные койки, устелили пол матрасами. В том, что
урки, с их беспредельной жестокостью, одержат верх над фраерами,
никто не сомневался.
Часам к одиннадцати в санчасть доставили первого раненого.
Его волокли за руки и за ноги, стриженая голова стукалась об пол,
а на шее болтался здоровенный медный крест. Естественно, это был
не священнослужитель, а блатной. Не думаю, что кто-нибудь из воров
верил в бога, но носить кресты и выкалывать на спине или на груди
распятие было так же модно, как надевать на зубы - даже на здоро-
вые - "рыжие фиксы", т.е., золотые, а то и латунные коронки.
Итак, первым пострадавшим оказался урка. Мы ждали, что же бу-
дет дальше. А дальше было то же самое: одного за другим в санчасть
приносили и приводили израненных, избитых в кровь воров; некото-
рые, правда, прибегали сами. Прибегали они и на вахту, спасаясь от
разъяренных преследователей: к лесорубам присоединились и другие
работяги, у кого с ворьем были старые счеты. Блатных били, чем по-
падя: лопатами, дрынами, случайными железяками.
В лазарете, понятное дело, в эту ночь никто не спал. К расс-
вету мы убедились с удивлением и радостью, что среди фраеров пост-
радавших не было. А из блатных испугом отделался только один: он
забежал на кухню, залез в пустой котел и накрылся сверху крышкой.
Так и просидел до утра.
Не так давно один приблатненный московский юноша, услышав от
меня эту историю, не поверил:
- Фраера? Воров?!. Не могло этого быть.
Могло, не могло, а было.
Примечания автора:
*) К немногим преимуществам лагеря я бы отнес свободу, кото-
рой там пользовались те, кого сейчас называют "представителями
сексуальных меньшинств". Паша-педераст ни от кого не скрывал своих
пристрастий. Ему нравились рослые мужественные мужчины. Лешка Ка-
дыков, командированный на Чужгу в качестве бесконвойного тракто-
риста, со смехом рассказывал:
- Представляешь, Валерий Семеныч, Паша хотел, чтоб я загнал
ему дурака под шкуру.
Леша это предложение отклонил, а другой тракторист, кажется,
Серега Мартышкин, пошел Паше навстречу.
XI. ШТРАФНЯК
Сражение на Чужге вошло в историю Каргопольлага. Из работяг
никого не наказали: зачинщиками выгоднее было считать не победите-
лей, а побежденных. Воспользовавшись поводом, администрация ОЛПа-9
решила сплавить блатных на штрафной лагпункт Алексеевку. С их эта-
пом ушел на штрафняк и я.
На Алексеевку свозили нежелательный элемент со всех лагпунк-
тов Каргопольлага - в основном, воров-рецидивистов. Это был особый
мирок, не похожий ни на "комендантский", ни на 15-й, ни даже на
Чужгу. О нем есть, что порассказать. Но поскольку пребывание на
новом месте начинается, по лагерным законам, с бани, с бани я и
начну.
Водопровода у нас не было. Горячую воду напускали в огромную,
трехметровой высоты, кадку с краном. У крана дежурил доходяга дне-
вальный: его обязанностью было следить за соблюдением нормы. Каж-
дому моющемуся полагались две шайки воды, не больше. Деревянные
шайки были довольно вместительны - но все равно не хватало. И дне-
вальный за небольшую мзду - скажем, за щепотку табаку - разрешал
набрать лишнюю шайку. А без взятки не разрешал.
Там я впервые постиг основу чиновничьего благоденствия: глав-
ное - иметь возможность запретить. Взятку берут не за содействие,
а за непротиводействие.
Авторитетные воры, разумеется, пользовались водой в неограни-
ченных количествах. Каких только татуировок я не насмотрелся в
алексеевской бане! Кроме обязательных распятий, кинжалов, обвитых
змеей, орлов с голой дамой в когтях и клятвенного обязательства
"Не забуду мать родную", очень популярна была композиция из колоды
карт, бутылки и тюремной решетки с пояснительной подписью: "Вот
что нас губит". Реже попадалась другая композиция: на одной ягоди-
це мышка, на другой кошка с протянутой лапой. При каждом шаге мышь
норовит юркнуть в норку, а кошка пытается ее поймать.
Наколки на запястье, на тыльной стороне ладони и на фалангах
пальцев удивить никого не могут; а вот татуировку на лбу я видел
только один раз: "заигранному" вору, т.е., не имевшему, чем расп-
латиться, его партнеры по стосу (штосс пушкинских времен) выкололи
на лбу слово из трех букв. По прошествии времени он эти три буквы
попытался вытравить - но все равно, "икс" и "игрек" явственно
