мысли. Сказала:
- А ты просто выбей раму.
Я разбежался и вышиб хлипкое окошко сапогом. Помог Ирочке вы-
лезти и велел скорей бежать в барак, пока не вернулся Пелевин. А
сам остался ждать неприятностей. Ирочка удивилась:
- А ты чего ж?
Это трудно объяснить, но я ведь высаживал окно для нее, а не
для себя: очень не хотел чтоб эту девочку застали на месте прес-
тупления. И когда она выбралась наружу, решил, что дело сделано;
как-то не подумал, что могу уйти тем же путем. Такой вот заскок. В
оправдание своей глупости могу напомнить известный эпизод из биог-
рафии Ньютона. Великий физик велел прорезать в двери своего каби-
нета специальное отверстие для кошки, чтобы она могла приходить и
уходить, не отрывая его от работы. А когда у нее родились дети,
попросил сделать еще три маленьких лаза - для котят. Аналогия не
полная, но тоже пример странной блокировки интеллекта. Не знаю,
кто объяснил Ньютону его ошибку, а я последовал Ирочкиному совету,
выбрался из учкабинета и помчался в барак - не к себе, а к друзь-
ям, организовывать алиби. Прошло благополучно... А Пелевина, кста-
ти сказать, через месяц убили - не в зоне и, разумеется, без вся-
кой связи с моим приключением. Пробили голову железнодорожным мо-
лотком - видимо, зуб на него имели не только зеки.
Особых злодеев среди лагерных начальников я не встречал. Были
хуже, были лучше, попадались и тупые злобные скоты, но на настоя-
щего злодея никто не тянул.
А на 15-м нам, считаю, с начальником просто повезло. Это был
шестидесятидвухлетний младший лейтенант Куриченков. Как и вся кар-
гопольская "вохра" он был из местных. Начинал надзирателем, и дос-
лужился до должности начальника лагпункта. Когда вышло распоряже-
ние аттестовать всех, кто был на офицерских должностях, старику
навесили на погон одну звездочку - на большее образования не хва-
тило (по-моему, там и пяти классов не было).
Году в девяностом мы с режиссером Миттой побывали в моих мес-
тах - искали натуру для фильма о сталинских лагерях "Затерянный в
Сибири". Подходящего ничего не нашли: теперешние "учреждения" выг-
лядят совсем по-другому. Но меня поразило, что начальником малень-
кого лагпункта (сейчас это называется как-то иначе) был полковник,
а в подчинении у него ходили подполковники и майоры. Видимо, из-
лишки офицерского состава армия сбывает теперь в исправитель-
но-трудовые заведения. А в наше время на весь Каргопольлаг имелся
только один полковник - Коробицын, начальник управления. Интерес-
но, в каком звании нынешние начальники управлений? Наверно, гене-
ралы армии, а то и маршалы...
Наш младший лейтенант был мужик не злой и справедливый. К
мелким нарушениям режима не придирался; больших строгостей при его
правлении не было. Как-то раз он вызвал меня к себе в кабинет и
посоветовал поменьше заниматься бабами.
- Конечно, без греха один бог, - хмуро сказал он, глядя мимо
меня. - Но надо поаккуратней, чтоб разговоров не было.
Насчет того, что без греха один бог, Куриченков говорил со
знанием дела. Его старушка жена, такая же низенькая и круглолицая
как он, жаловалась заключенной медсестре Лиде, что дед никак не
угомонится, седьмой десяток пошел, а все лезет, лезет. (Совсем как
Нехама в бабелевском "Закате": "Ему шестьдесят два года, бог, ми-
лый бог, и он горячий, как печка!" Только Нехама не окала). На на-
ших девчонок старик тоже поглядывал, а было ли еще что - про это
не знаю.
Полной противоположностью начальнику был его заместитель Куп-
цов, тоже младший лейтенант. Это равенство в чинах Куриченкова на-
верняка ранило: заместитель был моложе его лет на сорок с лишним -
наглый крикливый мальчишка. Но приходилось терпеть: родной брат
Купцова, майор, был по каргопольским меркам большой шишкой, на-
чальником оперчекистского отдела, кажется.
В отличие от Куриченкова, Купцов-младший вечно искал повод
сделать кому-нибудь из зеков пакость. Мне - маленькую: привел в
бухгалтерию парикмахера Витьку и приказал:
- Этого кудрявого остричь!
(А кудри-то и отросли сантиметра на три, не больше). Другим
приходилось хуже.
В очередь с прочими придурками я иногда дежурил в адм. корпу-
се. Из-за перегородки доносился голос вольнонаемной телефонист-
ки: "Мостовича! Мостовича! Дай Кругличу!" Иногда она принималась
напевать:
Мама, цаю, мама, цаю, цаю, кипяценого,
Мама, дролю, мама, дролю, дролю заклюценного!..
(В тех краях смешно путают "ц" и "ч", меняя их местами. Я
своими глазами видел бумагу, адресованную в Цереповеч).
Но мне и более интересные вещи случалось слышать во время тех
дежурств. Например, спор Купцова с командиром дивизиона охраны
старшим лейтенантом Наймушиным.
Во время шмона на вахте у девчонки за пазухой обнаружили три
килограмма унесенной с поля картошки.
- Судить будем! - кричал Купцов. - Судить!
А Наймушин, фронтовой офицер, урезонивал его:
- Не пори хуевину. Ну, получит девка по году за килограмм.
Это хорошо?.. Дай десять суток - и хватит с нее.
На том и порешили... И другой их спор я запомнил.
Расконвоированные зеки обязаны были возвращаться в зону к оп-
ределенному часу. И вот на поверке выяснилось, что один, бескон-
войник-прораб, отсутствует.
- Сбежал! - кричал Купцов. - Давай, объявляй его в побеге!
А Наймушин отвечал негромким ленивым голосом:
- Не пори хуевину. Куда он сбежит? Ему через неделю на осво-
бождение идти.
- А где он?!. Ты знаешь?
- Знаю. На Островное пошел, к своей бабе. Прощаться.
У прораба действительно на Островном, лагпункте "мамок", го-
товилась рожать его подруга.
Вообще-то побеги изредка случались: "ваше дело держать, наше
дело бежать". Уйти с 15-го было не слишком сложно. Нестрогий ре-
жим, вместо сплошного забора - проволочное ограждение. Один моло-
денький вор по-пластунски подлез под колючую проволоку - и с кон-
цами. Поймали его случайно: в Вологде на базаре столкнулся нос к
носу с оперативником, знавшим его в лицо.
Второй побег я описал со всеми подробностями в сценарии "За-
терянный в Сибири". Семеро блатных договорились спрятаться от раз-
вода; их отыскали и вывели "доводом" - т.е., отправили догонять
свою бригаду в сопровождении одного вохровца. Это входило в их
планы. В лесу один из воров, симулируя мучительную боль в желуд-
ке, повалился на землю и стал кататься по хвое. Подкатился к ногам
конвоира, обхватил его за сапоги и повалил. Налетели остальные,
обезоружили стрелка - он и не сопротивлялся, только просил не уби-
вать. Большинством голосов - шесть против одного - решили не пач-
кать рук кровью. Запихали ему в рот кляп, привязали к сосне и дви-
нулись дальше. Ножом, отобранным у вохровца, вожак строгал палоч-
ку; шел и строгал, а остальные держались чуть поодаль - такая ни-
чем не приметная компания деревенских парней. Но подлость натуры
взяла свое: не слушая уговоров, вожак вернулся и тем же ножом пе-
ререзал связанному конвоиру горло. Дикое, совершенно бессмысленное
убийство... Их поймали в той же Вологде, поэтому привезли обратно
живьем и судили. Этим всем дали по четвертаку.
Ст. лейтенант Наймушин, не в пример Купцову, "понимал сорт
людей". Блатные одно, бесконвойный прораб-бытовик совсем другое...
Ко мне Наймушин испытывал - не знаю, почему - явную симпатию.
Может быть, ему нравилось, что в моем голосе он не слышал заиски-
вающих ноток, какие неизбежно появляются, когда зек разговаривает
с начальством. (Когда я обещал Куриченкову вести себя скромнее,
эти нотки в моем голосе были, сам слышал. Но от командира дивизио-
на охраны я мало зависел: ведь не собирался же я уйти в побег?)
И Наймушин часто заходил в бухгалтерию специально, чтобы поболтать
со мной. Подсаживался к моему столу, расспрашивал о Москве, о моей
прошлой жизни. Как-то раз сказал:
- Вчера вечерком хотел зайти потолковать. Заглянул в окошко -
а ты сидишь, с Ленкой разговариваешь. Ладно, думаю, не стану им
портить настроение.
Эта Ленка Ивашкевичуте, хорошенькая литовка, как-то раз мыла
полы на вахте. Наймушин, чтоб не мешать, присел на край стола. По
Ленкиным словам, он был сильно выпивши. Сидел и вполголоса разго-
варивал сам с собой:
- На хуя мне жена, которая детей рожать не может?.. Брошу,
пойду крутить мозги заключенной.
Мне показалось, что Ленка ничего не имела бы против, если б
это ей он пошел крутить мозги: крепко сколоченный, с неулыбчивым
смуглым лицом, старший лейтенант был очень хорош собой.
Жену его Августу мы тоже знали, она работала кассиром. Заклю-
ченные получали не зарплату, а что-то вроде красноармейского де-
нежного довольствия "на махорку" - несколько рублей, меньше деся-
ти, по-моему.
Кроме этих денег и зарплаты вольным, Августа, случалось, вып-
лачивала вознаграждение местным доброхотам за содействие в поимке
беглеца - как все равно премию за истребленного волка.
Один такой ловец, узнав, что сумму вознаграждения урезали
против прежних лет чуть ли не вдвое, объявил:
- Хуй я им буду ловить! За такие деньги пускай сами имают!
Августа не выдержала, крикнула из своего окошка:
- Иди, иди! Скажи спасибо, что и это получил.
А я подумал про сибирского беглеца из старой песни:"Хлебом
кормили крестьянки меня, парни дарили махоркой"... Где те кресть-
янки, где те парни?!.
Семейные проблемы Августы у нас в бухгалтерии широко обсужда-
лись: ее любили. Она действительно не могла иметь детей и от этого
страдала. Ее грустную улыбку не портил даже сплошной ряд стальных
зубов. Августа охотно брала наши письма, чтобы отослать их, минуя
лагерную цензуру; приносила из дому пирожки, угощала. Думаю, ни
она, ни ее муж не принимали всерьез обвинения и срока, которые нам
навесили - кому трибунал, кому "тройка", кому ОСО.
Во всяком случае, меня, с моим режимным восьмым пунктом, Най-
мушин на свой риск выпустил за зону, когда Шура Юрова - Солнышко -
уже свободной гражданкой пришла к нашей вахте, попрощаться. Так
что теперь я могу похваляться, что и у меня был роман с вольняшкой
- правда, короткий, не длиннее часа. (Нас приютил у себя в инстру-
менталке бригадир "газочурки" однорукий Виктор Соколовский. До че-
го же лихо управлялся он с пудовыми чурбанами, закидывая их единс-
твенной рукой под циркульную пилу! Я бы и двумя не смог).
А еще раньше старший лейтенант разрешил мне сходить с брига-
дой РММ на чужой ОЛП: там в центральном лазарете лежала другая Шу-
ра, Силантьева. Я навестил ее, принес передачку.
В конце лета случилось ЧП, и я - опять-таки властью Наймушина
- был отправлен без конвоя на сенокосную подкомандировку.
ЧП было несерьезное: бухгалтер подкомандировки Сашка Горшков
вообразил, что у него триппер. Он впал в панику, не мог работать;
сидел целыми днями и разглядывал воспаленное место. Начислять пи-
тание сотне женщин, посланных на сенокос, стало некому. На выручку
бросили меня. Отправили без охраны: в разгар страды конвоиров не
хватало. Дорогу взялся показать бесконвойный нормировщик Носов.
До подкомандировки было километров двенадцать. Мы шли лесом,
собирая по дороге ягоды. Заглянули к лесничихе, попили парного мо-
лочка. И я впервые понял, как замечательно красив северный лес, в
котором я прожил уже три года. Раньше не замечал - и когда через
месяц возвращался с сенокоса вместе с бригадой, в сопровождении
конвоира с винтовкой ("под свечкой") опять стал равнодушен к кра-
сотам природы.
На сенокосе я был царь и бог. Жил в отдельной кабинке, пил
молоко - не такое вкусное, как у лесничихи. Коровы были доходные,
настоящие лагерницы. Некоторые при всем желании не давали и двух
литров в день - меньше, чем коза.
На сенокосе к моим бухгалтерским обязанностям неожиданно до-
