дело. Мне пришло в голову, что один из камней, только что извлеченных из
стенной кладки - наилучший свидетель, какого только можно пожелать.
Возможно, он расскажет мне не только о том, что происходило в башне в ту
злополучную ночь, но и сообщит некоторые подробности о существовании
господина Урмаго внутри стены.
Сначала меня постигло еще одно разочарование: камень наотрез отказался
"давать показания". Он, если можно так выразиться, вообще не шел на контакт.
Через десять минут я взмок от напряжения, но так и не увидел ни одного
эпизода, имевшего место в этом грешном помещении. Вконец раздосадованный, я
наконец оторвал свой взор от камня и сердито уставился на противоположную
стену - не потому, что обнаружил там что-то интересное и вообще без
каких-либо задних мыслей, просто потому, что она была напротив. И вот тут у
меня наконец получилось, да еще как!
Не так давно сэр Джуффин мимоходом заметил, что тому, кто хочет узнать
"прошлое вещей", лучше всего остановить свой выбор на небольшом предмете.
Чем меньше его размеры, тем, дескать, легче добиться результата. Затевать
дискуссию на эту тему я тогда не стал - не до того было. Но признаться, я
был изрядно удивлен, поскольку не раз развлекался на досуге, учиняя "допрос"
мебели в собственной гостиной, чтобы выяснить, что творилось дома в мое
отсутствие. И никаких особых трудностей не испытывал, даже когда выбирал в
качестве объекта огромный обеденный стол, или свое монументальное кресло,
явно рассчитанное на задницу великана. Очевидно, и в этой области я
оставался оригиналом: то ли давало себя знать мое нездешнее происхождение,
то ли приносила пользу моя принадлежность к загадочному отряду млекопитающих
под названием "Вершители" - признаться, я не слишком над этим задумывался.
Получается - и хвала Магистрам, чего еще желать-то... Но вот разговорить
целое жилое строение, или хотя бы его часть, вот как эту стену, например -
такой фокус мне до сих пор не удавался. Впрочем, я и не очень-то пытался,
если честно. Безуспешно попробовал пару раз "объясниться начистоту" со своим
домом, и бросил, заключив, что сие чудо мне пока не по зубам.
Но теперь все было иначе. Мне не пришлось прилагать никаких усилий, не
понадобилось проявлять некое подобие инициативы, Какое там: я даже не успел
подумать, что следует попробовать. Целый ворох ярких картин, чужих
воспоминаний о недавних событиях, обрушился на меня, как груда конфетти и
серпантина на гостя, немного опоздавшего к началу карнавала: он, вроде бы,
знает, что это непременно случится - какой же карнавал без цветной мишуры! -
но совершенно не готов к тому, что все произойдет так быстро. Это было не
слишком похоже на знакомую мне процедуру. Кадры сменяли друг друга с такой
скоростью, словно это был слайд-фильм, демонстрировать который взялся
какой-нибудь непоседа, да еще и сразу после солидной внутримышечной инъекции
адреналина. Последовательность событий явно не соответствовала реальному
ходу вещей, зато кадры были хороши, словно над ними поработал опытный
оператор: я видел то наполненные страхом и безумной тоской глаза юной
ведьмочки Ули, в отчаянии заламывающей тоненькие руки, то немного
испуганную, но все еще легкомысленную улыбку на круглом румяном лице ее
невезучего братишки Урмаго, то их обоих сразу - две копны волос, черных и
каштановых, склонившихся друг к другу, две пары пересохших от волнения губ,
с которых срывался горячий шепот: чужие, незнакомые мне слова заклинаний.
А потом, в самом конце, уже совершенно обалдевший от переизбытка
драгоценной информации, я увидел главный эпизод этого длинного и почти
бессвязного "фильма". Урмаго с закрытыми глазами и улыбкой лунатика медленно
пересекал комнату по узкой сияющей тропинке на пыльном полу - или это был
просто бледный лунный луч, пробравшийся в башню сквозь полуприкрытые ставни
крошечного окна? Он подошел к стене и плавным, удивительно красивым
движением погрузил широко разведенные, словно открытые для объятий, руки в
камень, который вдруг утратил свою обычную структуру - теперь стена дрожала
и переливалась в тусклом свете далекой луны, как будто была сложена из
застывших как желе, но еще не затвердевших сгустков темной тягучей жидкости.
Передо мной на мгновение мелькнуло лицо Урмаго крупным планом, отрешенное,
счастливое и в то же время откровенно безумное, как у одержимого. И наконец,
я увидел последний кадр: парень погрузился в стену целиком, увяз в ней всем
телом, и только тогда, очевидно осознал, что происходит, испугался и
отчаянно забился, задергался всем телом, как мошка, увязшая в смоле, которая
когда-нибудь станет янтарем. Мое чуткое второе сердце, будь оно неладно,
взвыло, переполнившись его паническим ужасом и сокрушительной тоской живого
тела, которое внезапно осознало собственную роковую уязвимость... Мой разум
умолк, захлебнувшись в горьком мутном потоке чужого отчаяния, а я начал
действовать - наверное потому, что это был единственный способ не обезуметь
окончательно и бесповоротно.
Повинуясь какому-то дикому, неконтролируемому порыву, я вскочил на ноги
и бросился вперед, к стене, ничего не соображая, не представляя даже, во что
именно я намерен погрузиться: в настоящую твердую каменную кладку, или в
постепенно оживающие обрывки чужих воспоминаний о событиях прошлого. Уже
позже я оценил, насколько точно был выбрано время для моего безрассудного
прыжка: в тот самый момент настоящее стало мягким и податливым, так что
сквозь него можно было нащупать прошлое... а я взял такой хороший разгон,
что с треском разорвал истончившуюся ткань реальности. Я не настолько силен
в теории, чтобы убедительно объяснить, что со мной произошло. Знаю только,
что каким-то образом я слился с собственным видением и повторил нелепое, но
чудесное путешествие Урмаго, затеянное его неугомонной сестренкой - к этому
моменту я уже не сомневался, что именно ее алчное любопытство подгоняло эту
парочку юных чародеев-любителей. Ребята хотели научиться проходить сквозь
стены, и это им, можно сказать, почти удалось. Ровно наполовину.
В человеческом языке нет слов, подходящих для того, чтобы адекватно
описать мои тогдашние ощущения. Исчезли все привычные системы координат:
больше не было времени, и поэтому иногда мне кажется, что я оставался
пленником стены целую вечность, хотя вряд ли секундная стрелка часов, если
бы таковые имелись в моем распоряжении, успела бы совершить свой коротенький
прыжок от одного деления к другому. Не было даже пространства в привычном
понимании этого слова. Можно сказать, я сам стал пространством, и в то же
время четко осознавал, что мое тело больше не занимает никакого места - даже
крошечной точки размером со след ангела - одного из тех, мириады которых
способны поместиться на кончике иглы, если верить весьма спорным гипотезам
невменяемых средневековых теологов.
Самое удивительное, что мне совсем не было страшно. Вообще-то, я -
отнюдь не величайший герой всех времен и народов. Как был ходячим хранилищем
разнообразных фобий, так им и остался. Многочисленные передряги, в которые
мне доводилось влипать с удручающей регулярностью, не прибавили мне
храбрости, скорее уж наоборот: иногда я вздрагиваю, заметив, как своевольно
шевелится в дальнем углу комнаты моя собственная тень - слишком уж
независимыми от моей воли кажутся мне ее движения! Теперь-то я совершенно
точно знаю, что окружающий мир - еще более опасное место, чем это может
показаться поначалу... Но тут я оставался спокойным и вялым, как пляжник,
задремавший на солнцепеке после пары бутылок пива. Я даже не пытался
что-либо сделать, а просто наслаждался совершенно новым для меня чувством
глубокого покоя, который - я почему-то знал это без тени сомнения! - был
окрашен в ровный сумрачно-серый свет.
И еще я знал, что я здесь не один. Интеллектуальное знание того факта,
что где-то в этой стене должен находится пропавший Урмаго, в тот момент не
имело никакого значения. Его присутствие не было для меня благополучно
доказанной логической теоремой. Я просто ощущал близкое присутствие такого
же существа, как я сам - странного сгустка бесконечности и неописуемых
ощущений. Каким-то образом я подобрался к этому сгустку: меня побуждал к
этому слабый, отстраненный, словно даже и не мой собственный, интерес,
совершенно не похожий на агрессивное жизнерадостное любопытство,
свойственное представителям органической жизни. Наверное, морская волна, с
убаюкивающим шипением растекающаяся по берегу, испытывает похожий нежный
щекочущий зуд, соприкасаясь с влажным следом своей предшественницы.
А потом странное очарование моего нового существования было грубо
нарушено. Мой вечный, верный и могущественный опекун, меч Короля Менина, уже
давно не напоминавший мне о своем существовании, решил немедленно пресечь
сие сомнительное удовольствие, и тогда бесконечное пространство, наполненное
изумительными ощущениями - существо, которым стал я сам - взорвалось от
острой боли, которая основательно встряхнула мое сбрендившее сознание и
вернула все на свои места. Я снова стал счастливым обладателем человеческого
рассудка, мгновенно оценил ситуацию, взвыл от неконтролируемого животного
ужаса и совершил инстинктивный, почти неосознанный рывок куда-то вперед.
Только когда мне в лицо ударил холодный ночной ветер, я понял, что все
осталось позади: я прошел сквозь эту грешную стену, и моя рука сжимала чужую
ладонь, холодную и влажную, а воздух сотрясался от пронзительного крика,
способного мертвых поднять из могил - я и сам не знал, чьи голосовые связки
потрудились над созданием этого шедевра. Неужели все-таки мои? Во всяком
случае, повод для воплей у меня имелся, и какой великолепный повод! Мы
падали вниз, чуть ли не с самой вершины высоченной башни, этого проклятого
"фамильного замка Кутыков Хоттских", построенного умелыми руками великанов
эхлов, будь они неладны...
"Хана тебе, парень! - с ужасающей отчетливостью подумал я. - Вот теперь
точно хана, и никакой меч Короля Менина..." Завершить фразу следовало
словами "тебе не поможет", но этого я просто не успел. Мое тело снова
погрузилось в какую-то странную среду, мягкую, влажную и колючую, но скорее
дружелюбную, чем враждебную. Я напрочь не понимал, что происходит, но успел
по-детски обрадоваться тому, что не было ни удара, ни боли - вообще никаких
неприятных ощущений, к которым следует готовиться, если уж падаешь на землю
с высоты девятиэтажного дома. Потом меня поглотила милосердная темнота - эх,
умел бы я терять сознание по заказу, проделывал бы это по нескольку раз на
день: хлоп, и никаких проблем!
А когда я пришел в себя, мир успел стать простым и понятным. Моя голова
тут же заработала в нормальном режиме: ничего выдающегося, конечно но для
повседневных нужд - именно то, что надо! Я сразу понял, что мне отчаянно, и
как мне тогда казалось, необъяснимо повезло: я упал не на землю, а в
огромный стог сена. Впрочем, назвать эту гору "стогом" было бы несколько
некорректно: уже выбравшись оттуда, я выяснил, что она достигала окон
третьего этажа. Разумеется, я не подозревал о существовании этой горы: она
находилась на заднем дворе, в который я еще не успел забрести, да и в окна
во время странствий по дому я не выглядывал: не до того было! Но тогда мне
было не до размышлений: прежде всего следовало убедиться, что мое тело
по-прежнему согласно функционировать в нормальном режиме, и в случае
положительного результата попытаться как-то выбраться наружу, покинуть
