задницы...
Я послушно вернулся на свое место, с трудом сдерживая запрещенную
правилами бунабского этикета улыбку: комментарии кырба-ате касательно моей
внешности здорово подняли мое настроение, слегка подпорченное официальным
заявлением ндана-акусы Анабана о моем патологическом уродстве - как все-таки
странно устроен человек: вроде бы, я отлично понимал причину такого
недоразумения, тем не менее, мне все равно было обидно, и только беседа с
пушистыми ворчунами кырба-ате поставила все на место.
- Ну что? - нетерпеливо спросил Хэхэльф.
Я кратко пересказал ему содержание нашей беседы. Хэхэльф не обратил
никакого внимания на рассуждения зверей о моей внешности, его заинтересовало
совсем другое.
- Слушай, Ронхул, это просто здорово! - просиял он. - Если уж кырба-ате
говорят, что у тебя все будет хорошо, значит так оно и есть: они редко
что-то предсказывают, но никогда не ошибаются. На то они и Мараха! В свое
время они так же небрежно предсказали мне, что я уеду с Хоя и буду
возвращаться сюда только погостить - тогда это был большой вопрос, поскольку
мой батюшка благополучно нарушил взятые им обязательства, и по правилам меня
не то что отпускать домой - оставлять в живых не следовало... Разумеется,
ндана-акуса не собирался меня убивать: к этому моменту он успел потратить
слишком много времени на мое обучение, чтобы просто так взять и уничтожить
результаты своих усилий. Но отпускать домой меня он тогда не собирался...
Извини, Ронхул, но вечер воспоминаний закончен: я должен рассказать нашему
хозяину о твоей беседе с кырба-ате.
Они довольно долго шушукались, потом Хэхэльф повернулся ко мне.
- Ты не поверишь, но ндана-акуса спрашивает, когда тебе будет угодно
отправиться в путь, к Варабайбе. Обычно он сам принимает решения, и не дает
себе труд советоваться с другими заинтересованными лицами - а тут спросил!
Понимаю, что ты скажешь: "завтра же!" - и полностью разделяю твое
нетерпение. Но я тебя умоляю: сделай несчастное лицо, чтобы ндана-акуса
увидел, как тебе не хочется покидать его гостеприимный дом. А то затаит
обиду, мне же потом и расхлебывать...
Я послушно скорчил скорбную рожу: никаких проблем! Достаточно было
вспомнить суровых Вурундшундба и их прогноз касательно моего светлого
будущего в каких-то неподдающихся описанию "Гнездах химер", чтобы загрустить
почти по-настоящему: невзирая на оптимистические пророчества мохнатых
мудрецов, моя судьба по-прежнему висела на волоске... Пока Хэхэльф
рассказывал ндана-акусе о том, какие чудовищные сожаления мы оба испытываем
в связи с необходимостью отправиться в путь прямо завтра, я мрачнел все
больше и больше, пока не понял, что еще немного, и какая-нибудь из бунабских
красоток решит, что я вполне подхожу для семейной жизни: по крайней мере,
мой основной недостаток - "улыбчивый рот" - был полностью ликвидирован.
- Он сказал: "завтра - так завтра!" - бодро сообщил мне Хэхэльф. -
Пожалуйста, постарайся заплакать! Ндана-акусе будет приятно увидеть, что
предстоящая разлука разрывает твое сердце.
- Заплакать сложно, - неуверенно протянул я, но сделал все, что мог:
закрыл лицо руками и издал несколько сдавленных всхлипов, а когда отнял руки
от лица, мои глаза были по-настоящему мокрыми - я ухитрился незаметно, но
очень сильно надавить на их внутренние уголки.
- Сойдет, - похвалил меня Хэхэльф. - Ты просто на лету схватываешь!
Ндана-акуса с интересом посмотрел на мое несчастное лицо и, кажется,
преисполнился сочувствия: во всяком случае, бедняга Хэхэльф был вынужден в
течение получаса переводить мне его глубокомысленные рассуждения о
мимолетности приятных мгновений, которые, тем не менее, можно сохранить в
каком-то таинственном уголке своего сердца...
Вечер завершился концертом художественной самодеятельности - за все
хорошее надо платить! Впрочем, я напрасно выпендриваюсь, поскольку музыканты
оказались настоящими профессионалами, а их репертуар чуть было не довел меня
до тяжелого нервного срыва. А мне-то казалось что я уже готов к любым
неожиданностям!
Сначала происходящее показалось мне просто забавным: на поляне
появились печальные серьезные люди в более чем странной одежде: у меня
создалось впечатление, что эти ребята решили надеть на себя все содержимое
своего гардероба сразу: на них были и штаны, и длинные цветастые юбки с
элегантными разрезами: чтобы открыть восхищенному взору сторонних
наблюдателей расписную ткань штанов, и коротенькие "пляжные" топики, берущие
начало под мышками и выставляющие на всеобщее обозрение узкую полоску
загорелого поджарого живота. Не удовлетворившись этим, ребята потрудились
украсить себя многочисленными пестрыми лентами, косынками и шарфами, тяжелая
рука какого-то местного дизайнера приложилась даже к агибубам, почти
утонувшим в ворохе ярких тканей. Некоторые из них пришли налегке - чуть
позже выяснилось, что это были певцы, а четверо принесли с собой музыкальные
инструменты. Один вооружился неким подобием банджо и смычком, другой -
маленькой, почти игрушечной, голубой дудочкой, третий притащил с собой сразу
два барабана: длинный и узкий, словно изготовленный из куска водопроводной
трубы, и короткий, напоминающий пухлую подушку ндана-акусы. Больше всего
меня удивил загадочный музыкальный инструмент, похожий на своего рода
"бант": два расклешенных "стаканчика", соединенных между собой узкими
концами. В месте соединения имелось своеобразное утолщение, слегка
напоминающее узел банта.
- Этот инструмент называется "сум", - пояснил Хэхэльф. - Играть на нем
- самая сложная наука: лично у меня так ничего и не получилось...
- А прочие инструменты? - лениво поинтересовался я.
- Длинный барабанчик называется "балух", короткий - "инайма"; смычковый
инструмент - "ладуба", а голубая дудочка - это бунабская флейта "ута". Вот
на уте я в свое время играл неплохо! - он мечтательно умолк, а потом
прибавил: - У бунаба совершенно необычная музыка, мелодичная, берущая за
душу и ни на что не похожая. Недаром, эти ребята, бузы, считаются не просто
музыкантами, а "маленькими жрецами" , сам сейчас оценишь!
Еще бы я не оценил... Когда ты оказался в чужом мире, и пробыл там
достаточно долго, чтобы смириться с этим фактом, и привыкнуть к тому, что
здесь тебя окружают по большей части незнакомые и непонятные, в лучшем
случае - труднообъяснимые вещи и явления, и вот сидишь себе на траве после
сытного ужина среди самого что ни на есть коренного населения, и вдруг
местные музыканты хватают свои в высшей степени экзотические инструменты и
начинают исполнять знакомую тебе чуть ли не с раннего детства песню - тут не
надо быть великим меломаном, чтобы испытать глубочайшее потрясение. Над
садом ндана-акусы Анабана звучала "Summer time" Гершвина - такое ни с чем не
перепутаешь, даже когда печальные голоса певцов до неузнаваемости искажают
непонятный им текст: что касается мелодии, тут ребята ни на шаг не
отклонились от канонического варианта. Сначала я просто погрузился в
состояние шока, потом меня посетила банальная мысль: "Вот мы с тобой и сошли
с ума, дружок!" Потом я обернулся к Хэхэльфу в надежде, что сейчас он выдаст
какое-нибудь разумное объяснение, которое поможет мне удержаться над
пропастью.
- Что с тобой, Ронхул? - удивился он. - Неужели не нравится?
- Нравится, -. несчастным голосом сказал я. - Проблема в том, что я
хорошо знаю эту песню.
- В Сбо, небось , слышал? - флегматично предположил Хэхэльф. - Там тоже
есть бузы, но они играют хуже, чем хойские...
- Нет, не в Сбо, - я замялся, пытаясь коротко и четко сформулировать
свою проблему. - Понимаешь, Хэхэльф, я слышал эту песню в том мире, где
родился!
- Подумать только - значит и там есть бунабские музыканты! - теперь он
удивился не на шутку. - Хотел бы я знать, как они туда попали? !
- Да нет там никаких бунабских музыкантов! - простонал я. - Ты так и не
понял, Хэхэльф: эту песню сочинил человек из того мира, где я родился. Очень
хороший музыкант, и очень известная песня. Но до сих пор я не думал, что она
настолько известна: оказывается, ее даже жители других миров распевают...
- А, теперь ясно, почему у тебя глаза чуть из орбит не вылезли, -
Хэхэльф внимательно посмотрел на меня и серьезно объяснил: - Понимаешь,
Ронхул, все свои песни бузы узнают от Варабайбы. Он очень любит учить
музыкантов. Можно сказать, это его самое любимое занятие... А вот откуда
Варабайба берет свои песни, никто толком не знает. Хотя бунабские жрецы
говорят, будто он приносит их из своих странствий по далеким мирам, и теперь
я понимаю, что так оно, наверное, и есть. Все-таки Варабайба - бог, и может
ходить не только по этой прекрасной земле, а везде, где ему вздумается...
Объяснение Хэхэльфа показалось мне вполне логичным. Впрочем, я так
хотел успокоиться, что с удовольствием ухватился бы и за менее удачную
версию: все что угодно, лишь бы получить в свое распоряжение крошечную
капельку всемогущего клея причинно-следственных связей и собрать воедино
стремительно расползающиеся по темным углам фрагменты реальности.
Бунаба, тем временем, слушали "Summer time". Они оказались благодарными
слушателями: эти, и без того унылые, ребята окончательно пригорюнились, а
некоторые даже пустили слезу. Потом последовал еще ряд музыкальных
произведений, на сей раз совершенно мне незнакомых, но неописуемо печальных.
Меня поразила великолепная акустика: создавалось впечатление, что мы сидим в
хорошем концертном зале, а не на свежем воздухе. Мне слегка полегчало в
связи с изменением репертуара, и тут последовал новый удар: музыканты
принялись исполнять тоскливую балладу об одиноком домике в степи - эту самую
песенку однажды спел мне мой друг, сэр Шурф Лонли-Локли
19. Очевидно, Варабайба умудрился посетить и тот
мир, в котором находилось Соединенное Королевство... Сразу после "одинокого
домика в степи" последовала песня из репертуара Стинга, и я снова
почувствовал, что схожу с ума: возможно, этот их Варабайба - действительно
величайший турист всех времен и народов, но логические объяснения были не в
силах удержать на месте мою стремительно ускользающую крышу. Потом я получил
передышку: бунабский оркестрик надолго переключился на незнакомый мне
репертуар. Слушатели дружно рыдали - я не преувеличиваю: у всех на щеках
блестели ручейки слез, даже сам ндана-акуса величественным жестом утирал
глаза.
- Бунаба - довольно суровые люди, особенно с виду, - пояснил мне
Хэхэльф. - Единственное, что может их растрогать - это красивая мелодия, чем
печальнее - тем лучше. Могут рыдать до утра, и не заметят, как уходит
время... Каюсь, мне так и не удалось разделить это их увлечение. То есть,
музыка мне нравится, но слезы из глаз почему-то не текут... У тебя тоже, да?
- Не текут, - согласился я. - Знаешь, я думаю, все дело в воспитании: в
детстве мне все время твердили, что "настоящий мужчина" не должен плакать -
ни при каких обстоятельствах. Теоретически понимаю, что это чушь, но
привычка есть привычка!
- Вот-вот! - обрадовался Хэхэльф. - Я-то думал, у меня одного такие
проблемы...
Вечер завершился под хоровые рыдания суровых бунаба, не испорченных
"комплексом мачо". Их всхлипывания почти заглушили последнюю песню, тоже до
боли мне знакомую: ту, в которой поется про серебряный доллар. Бунабская
певица, маленькая пышногрудая толстушка, с ног до головы увешанная нелепыми
разноцветными бантиками, исполнила ее куда более проникновенно, чем Мерилин
