ковриков и подушек, которые покрывали пол даже не одним сплошным слоем, а
несколькими слоями, образуя что-то вроде пологого холмика в центре комнаты.
На плоской вершине этого холмика был постелен большой круглый ярко-зеленый
ковер с густой бахромой, похожей на настоящую живую траву. В центре ковра,
опираясь на большие разноцветные овальные подушки, сидел пожилой человек в
необыкновенно высокой агибубе - никак не меньше полутора метров, а то и
больше! У него было такое же суровое отрешенное лицо, как и у стариков,
которых мы встретили у входа. Но в отличие от них, этот дядя был преисполнен
такого нечеловеческого величия, что если бы Хэхэльф сообщил мне, что это и
есть бог по имени Варабайба, я бы тут же выпалил, что уже и сам это понял.
Но царственный старик, разумеется, не был Варабайбой. Передо мной сидел
ндана-акуса Анабан, владыка Вару-Чару - насколько я понял, всего лишь один
из многочисленных мелких правителей острова Хой, хотя словосочетание "мелкий
правитель" совершенно не вязалось с его обликом, осанкой и манерами
властелина мира - тот самый человек, который стал для моего друга Хэхэльфа
чем-то вроде отца и научил его всему на свете, в том числе плавать со
скоростью моторного катера, улыбаться "сердечной улыбкой", а также стрелять
из лука и играть на какой-то местной флейте - правда, двух последних
подвигов Хэхэльф при мне пока не совершал...
Некоторое время ндана-акуса просто смотрел куда-то перед собой, как бы
сквозь нас - как мне показалось, довольно безучастно. В конце концов, я
начал чувствовать себя привидением, мерцающим призрачным сгустком
разреженной материи, которую невозможно заметить при дневном свете. Потом он
внезапно поднялся на ноги одним легким порывистым движением, словно не
утопал только что в груде мягких подушек, подошел к Хэхэльфу, оглядел его с
ног до головы, одобрительно кивнул, даже снисходительно похлопал его по
плечу и неторопливо вернулся на место. Только после этого он внимательно
уставился на меня. Мне стало не по себе - признаться, я даже почувствовал
противную дрожь в коленках, но потом наши глаза встретились, и я внезапно
успокоился. Не могу сказать, что я почувствовал, что ндана-акуса испытывает
ко мне расположение или симпатию - просто почему-то перестал нервничать, и
все тут. Выдержав долгую томительную паузу - Станиславский бы обзавидовался!
- старый бунаба наконец вымолвил одно-единственное слово, что-то вроде
"амана", с ударением на последнем слоге.
Это коротенькое, но растянутое при произношении слово стало для
Хэхэльфа чем-то вроде выстрела стартового пистолета: он поспешно открыл рот
и начал в очередной раз излагать "краткое содержание предыдущих серий". На
этот раз он витийствовал не меньше часа. Ндана-акуса слушал его внимательно,
время от времени снисходительно кивал, как бы давая понять, что болтовня
моего друга пока ему не надоела.
Наконец Хэхэльф выдохся и умолк. Ндана-акуса Анабан кивнул и задумался.
Я понял, что уже давно хочу в туалет и огорчился - надо же, как некстати!
Мне повезло: размышления ндана-акусы длились всего несколько минут. Потом
старик заговорил, и его голос, низкий и глубокий, произвел на меня самое
благоприятное воздействие. Я сразу, без всякого перевода, понял, что
ндана-акуса собирается мне помочь - довольно странно, если учесть, что
интонации этого величественного старца были такими же недовольными, как и
его морщинистое лицо. Закончив говорить, он снова посмотрел мне в глаза, и
на этот раз я очень хорошо понял, что имел в виду Хэхэльф, когда говорил о
"сердечной улыбке" бунаба. Взгляд ндана-акусы не был ни веселым, ни
приветливым в обычном понимании этих слов, но мне вдруг стало очень тепло и
уютно в обществе его более чем мрачной персоны, можно сказать, я впервые в
жизни обнаружил, что во Вселенной есть место, где меня любят: не за какие-то
там гипотетические достоинства, которым здесь была грош цена, а просто так,
потому что я есть - как любят дерево, которое растет в саду, или ручей за
домом, на дне которого можно разглядеть пестрые разноцветные камешки, или
сухой узорный лист, который можно отыскать в траве, принести домой и
положить под стекло...
Хэхэльф ответил старику коротко и, как мне показалось, взволнованно.
Потом дернул меня за рукав - я-то стоял как вкопанный, переваривая свои
неземные ощущения - и мы вышли в сад.
- Все в порядке, да? - спросил я, щурясь от яркого света: все три
солнышка стояли в зените, что на моей памяти случалось с ними крайне редко.
- Ага, - Хэхэльф выглядел необыкновенно довольным. - А ты сам понял,
да? Ты понравился старику - я надеялся на это с самого начала, но даже не
ожидал, что между вами возникнет такая симпатия... Ндана-акуса даже захотел
с тобой побеседовать, чего с ним уже очень давно не случалось. Вообще-то
старик не охотник слушать чужую болтовню. "Поговорить о ценах на щенков моих
чару с богатым торговцем; ответить на глупый вопрос моего старшего сына,
дабы он уяснил собственное несовершенство; спросить у молодой жены, какая
она у меня по счету; дать тебе дельный совет, если ты специально приедешь на
Хой, чтобы его получить - это я еще понимаю. Но о чем еще можно
разговаривать с людьми, Хэхэльф?" - вот что сказал он мне лет двадцать
назад, и с тех пор его мнение по этому вопросу не переменилось.
- Так почему же ты не перевел мне вопросы ндана-акусы, если он в кои-то
веки захотел пообщаться? - огорчился я.
- Да потому, что не было никаких вопросов, глупая твоя голова! -
рассмеялся Хэхэльф. - Здесь, на Хое, только рабы быстро поворачиваются,
Ронхул! Сейчас ндана-акуса посмотрел на тебя и выслушал твою историю в моем
изложении. Теперь он будет до вечера размышлять об увиденном. А вечером
будет пир - специально в честь нашего приезда. Впрочем, у них здесь каждый
вечер пир, просто когда появляется гость, ему любезно сообщают, что пир не
просто так, а именно в его честь... Да, так вот: если к вечеру у ндана-акусы
не пройдет желание задавать тебе вопросы, он задаст их на пиру, чтобы все
его домочадцы могли насладиться вашей беседой. Дядя Анабан - очень
великодушный человек, хотя с виду, конечно, не скажешь...
- Как ты его назвал? "Дядя Анабан"? - весело переспросил я.
- Ой, тише, - поморщился Хэхэльф. - Я называл его так, пока был
мальчишкой. Детям часто разрешается то, что не позволено взрослым.
- Ладно, я не стану его так называть, - великодушно пообещал я. - За
это ты откроешь мне страшную тайну: где тут у них туалет?
Получив это сакральное знание из первоисточника, я быстро привел в
порядок свои самые неотложные дела, и мы с Хэхэльфом отправились
устраиваться. Нас сопровождал донельзя важный человек в коротенькой
ярко-желтой агибубе и такой же желтой юбке, которая начиналась под мышками,
но не достигала колен. Со слов Хэхэльфа я понял, что сей напыщенный тип -
"хуса", тоже раб, но более низкого ранга, чем ребята в штанах, которые
называются "папну". Этого достойного джентльмена звали Хвоп, и он был слугой
Хэхэльфа в те времена, когда мой приятель с легкой руки своего папаши стал
заложником и поселился в семье ндана-акусы Анабана.
- Понимаешь, я ведь - не родственник ндана-акусы, и вообще не бунаба,
поэтому услуги таких почтенных рабов как папну мне по чину не полагаются, -
объяснил мне Хэхэльф. - С другой стороны, я был сыном знатного человека,
хоть и чужака, так что считалось, что оставить меня вовсе без слуги просто
неприлично. Поэтому ко мне приставили Хвопа. Невелика честь, конечно:
простых рабов хуса в доме ндана-акусы разве что горшки мыть допускают, но
все лучше, чем ничего... Зато сам Хвоп оказался счастливчиком: он до сих пор
считается моим личным слугой, и когда я приезжаю погостить, он мне, конечно,
прислуживает. Но приезжаю-то я, сам понимаешь, редко! Поэтому большую часть
времени он бездельничает: сидит в саду и грызет спелую умалу - под тем
предлогом, что "хозяин ему ничего не приказывал". Что касается меня, я
доволен: хоть одного человека я на своем веку уж точно сделал счастливым!
Пока он мне все это рассказывал, навстречу нам вышла нарядная
коренастая женщина средних лет. За ней следовал высокий худой человек с
очень большим носом и маленьким, но таким же недовольным, как у всех бунаба
ртом, одетый в нелепую короткую юбку, как и слуга Хэхэльфа. Женщина что-то
угрюмо буркнула и ушла, а длинноносый незнакомец остался с нами.
- Вот человек, которому, кажется, повезло еще больше, чем Хвопу! -
торжественно сказал мне Хэхэльф, указывая на него. - Этого парня зовут Веха,
и он - твой личный слуга. Хондхо - тетка, которая его привела, незамужняя
сестрица дяди Анабана и управительница его дома - сказала, что ндана-акуса
распорядился прислать слугу в распоряжение "важного гостя". Эк ты его
все-таки впечатлил!.. Насколько я в курсе твоих планов на будущее, этому
счастливчику, Вехе, осталось работать всего несколько дней, а потом он может
бездельничать до глубокой старости, аргументируя это тем, что "хозяин ничего
не приказывал делать". Правда здорово?
- Здорово, - согласился я, с сомнением оглядывая своего "слугу" с ног
до головы. - Только я не совсем представляю себе, как я буду отдавать ему
приказы: я же языка не знаю.
- Поэтому к тебе приставили не кого-нибудь, а именно Веху, -
невозмутимо ответил Хэхэльф. - Он немного говорит на кунхе... ну, не то
чтобы говорит, но несколько слов знает, если не забыл. Я его сам когда-то
научил.
- Ну тогда скажи что-нибудь, - потребовал я у своего слуги. Он молчал,
и я спросил: - Ты не понимаешь?
Хэхэльф решил помочь нам найти общий язык и что-то сказал по-бунабски.
Лицо Вехи просветлело и он сказал: "Жопа", - после чего уставился на меня
счастливыми глазами отличника, только что выдержавшего трудный экзамен.
- Все понятно! - фыркнул я. - Твоя школа, говоришь?
- Я учил его и другим словам, - смущенно возразил Хэхэльф. - Просто
остальное он наверное все-таки забыл...
- Ничего страшного, - вздохнул я, - жил же я до сих пор без слуги, и
вообще, некоторые вещи можно объяснить с помощью жестов... А если мне очень
припечет поделиться с этим замечательным знатоком кунхе своими душевными
переживаниями, буду обращаться к тебе за помощью: ты учил этого гения,
значит тебе и расплачиваться за его невежество!
На том мы и порешили. И отправились осматривать комнаты, отведенные для
нашего проживания. Надо отдать должное хозяйке дома, коренастой тетушке
Хондхо: она отвела нам очень удобные апартаменты. Не просто по комнате для
каждого, а своего рода "квартирку", состоявшую из трех помещений. Одна
комната, самая маленькая и практически пустая, была проходной, а из нее
можно было попасть в две другие - светлые просторные спальни, щедро
оснащенные невообразимым количеством круглых ковриков, таких же круглых
тонких одеял, расшитых совершенно неземными узорами, и больших пухлых
подушек. Веха и Хвоп тут же уселись на коврики в маленькой комнате и с
надеждой уставились на нас с Хэхэльфом - очевидно, прикидывали, дадим ли мы
им побездельничать. Я бы, наверное, дал, но Хэхэльф получил другое
воспитание. Он сразу же отправил их в сад, откуда наши слуги вернулись
только через полчаса, нагруженные корзиной фруктов.
- Лучше всегда иметь в своей спальне что-нибудь пожевать, - объяснил
мне Хэхэльф. - А то пируют здесь только по вечерам, а все остальное время
крутись сам, как знаешь. То есть, считается, что если человек проголодался,
