вошли более смелые мужчины. Я смотрю в будущее и вижу, как они обвиняют
сторонников миролюбивой политики - да, да, Капитан, именно это, неуловимое
и непостижимое, и движет вашу историю; вы относитесь именно к этому типу
животных. Действительно, войны за возвращение Новой Европы могли бы и не
быть. Ваши лидеры отлично понимают, что с возу упало, то пропало. Так,
кажется, принято у вас говорить? Но когда возникает другой спорный вопро
с... ах-ах.
- Так значит, очередной спорный вопрос все же должен возникнуть, -
подумал Хейм. - Ничего такого, о чем бы я уже не догадался, он не сказал.
Однако, хотелось бы знать, когда у них запланирован второй кризис.
Возможно, я до него уже не доживу. Но Лиза, безусловно, станет его
очевидцем. - Когда он заговорил, собственный голос, бесстрастный и
далекий, показался ему чужим, словно говорил не он, а кто-то другой:
- Так значит, вы не собираетесь признать тот факт, что колонисты
живы. И что вы станете делать? Постепенно вылавливать их?
- Я командую воздушными силами, Капитан, а не наземными войсками, - к
удивлению Хейма, ресницы Синби затрепетали и он опустил взгляд на свои
руки. Пальцы их плотно сжались. - Я и так уже сказал вам одному больше чем
положено. Но если уж на то пошло, я не принадлежу к числу Старых Алеронов.
Мой тип индивидуумов появился после того, как с Земли начали прилетать
корабли чужаков. И... я был у Акернара. - Он поднял глаза. - Капитан
"Звездного Лиса", пожмете ли вы мне на прощание руку по земному обычаю?
- Нет, - сказал Хейм. Повернувшись на каблуках, он зашагал в
направлении камеры декомпрессии.
Глава 4
Сопровождавший его эскорт из рядовых Мирного Контроля развязал ему
глаза и выпустил из официального флайера в порт Джонсон в Делаваре.
Кружной маршрут, которым они летели, занял больше времени, чем ожидал
Хейм. Свидание с Кокелином могло не состояться. Он поспешил вскочить в
бус, направлявшийся к гражданским гаражам; протолкавшись сквозь толпу у
входа, он обнаружил, что всю дорогу придется стоять.
Ярость его утихла за те часы, что он сидел, слепой, во флайере,
обмениваясь банальностями с честным молодым офицером из своей охраны.
(Синоптики явно проворонили последний ураган, как по-вашему? ... - да с
Новой Европой дела плохи, но в то же время мы переросли такие вещи, как
империализм и месть, не так ли? В любом случае, галактика велика... Я так
завидую вам, вы весь космос повидали. Нам конечно, по долгу службы тоже
приходится путешествовать, на разные уголки Земли и ее люди с каждым годом
становятся все больше похожими друг на друга) или, погрузившись в свои
собственные мысли. Хейм не надеялся достичь каких-то заметных результатов
во время встречи с алероном. Эта попытка была не чем иным, как простым
выполнением долга.
Сумрачное настроение не покидало его.
- Не представляю, что мне удастся сделать в Париже, - думал он.
Мужчина в потрепанной одежде без всякой причины настроенный весьма
агрессивно, толкнул Хейма. Тот сдержался с большим трудом - он ненавидел
скопища людей - и не стал отвечать взаимной грубостью. Нельзя было винить
беднягу за то, что он враждебно относился к человеку в дорогой одежде,
выдававшей в нем принадлежность к техноаристократии.
- Вот почему мы должны осваивать космос, - в тысячный раз сказал себе
Хейм. - Простор. Возможность выбраться из этой ужасающей земной сутолоки,
чувствовать себя свободно, быть самим собой, испробовать новые способы
жить, работать, мыслить, творить, удивляться. На Новой Европе на каждого
из полумиллиона людей приходится больше счастья, чем когда-либо мог бы
представить любой из десяти биллионов землян.
Что это в них такое - страх? Инерция? Отчаяние? Простое, старое, как
мир, невежество? Что заставляет их проглотить эту болтовню насчет того,
что вся остальная вселенная открыта для нас?
Потому что это пустая болтовня. Планет, пригодных для заселения, не
так уж много. И большинство из тех, что известны, имеют своих разумных
аборигенов; остальные же большей частью колонизированы другими. Хейм не
хотел, чтобы его расу принудили к крайней мере безнравственности -
отбирать у кого-то по праву принадлежащие ему владения.
Хотя вопрос с Фениксом имел еще более важную подоплеку. Утрата
мужества; история неоднократно доказывала, что уступка несправедливому
требованию ради еще нескольких лет мира всегда была первым шагом по
наклонной плоскости. Принятие весьма порочного принципа "сфер интересов".
В космосе не должно быть никаких границ. И, разумеется, самодовольная
глупость: категорический отказ ознакомиться с документами, доказывающими,
каковы на деле намерения алеронов в отношении Земли; положительная
готовность предоставить врагу время и ресурсы, необходимые ему для
подготовки очередного вторжения.
Но что мог сделать со всем этим один человек?!
В гараже Хейм затребовал свой флайер, с беспокойством и раздражением
подозревая, что Служба Движения сделает все от нее зависящее, чтобы
задержать его отлет. И в самом деле, прошло немало времени, прежде чем он
с облегчением услышал звук двигателя своей машины. Сначала он включил
ручное управление, чтобы ощутить удовлетворение от того, что наконец-то
сам может что-то сделать, дабы поскорее убраться отсюда. Гравитроны его
"Мунрейкера" сделанные по заказу, имели достаточную мощность, чтобы
поднять его высоко в стратосферу. В остальном флайер ничем не отличался от
других подобных маши. Хей был абсолютно равнодушен к земным благам.
Поручив автопилоту доставить его в Орли, он приготовил ужин и вырубился на
пару часов.
Часовой механизм разбудил его "Увертюрой легкой кавалерии" и
преподнес кофе. Надев чистую одежду - нечто официальное, с золотом по
воротнику и вдоль брюк - Хейм приготовился к выходу: флайер уже заходил на
посадку. Мгновение он колебался, не взять ли с собой оружие, поскольку при
нем был пакет Вадажа. Но нет, это могло возбудить больше недоверия, чем
того стоило. Если здесь тоже ничего не выйдет, Хейм сомневался, будет ли
иметь смысл дальнейшее проведение хлопот в отношении Новой Европы. Что
тогда можно будет предпринять? Разве что напиться до поросячьего визга и
отправиться в эмиграцию, на какую-нибудь особенно удивительную, удаленную
планету.
Зайдя в канцелярию Доуэйна, он предъявил свою идентификационную
карточку и получил разрешение на пребывание в течение тридцати дней.
Франция, менее перенаселенная, чем большинство других стран, весьма
неохотно принимала чужаков. Но сейчас служащий буквально растаял, лишь
только прочел имя Хейма.
- Ах, да, месье, мы предупреждены о том, что будем иметь счастье
принимать вас. Машина к вашим услугам. Желает ли месье сделать
распоряжение насчет багажа? Нет? Вьен, сюда, пожалуйста, и позвольте
пожелать вам приятного путешествия.
Весьма ощутимый контраст по сравнению с тем, какой прием должно быть
оказан Андре Вадажу. Но ведь он всего лишь - гениальный музыкант. А Гуннар
Хейм возглавляет широко известный промышленный концерн и приходился
пасынком Курту Вингейту, заседавшему в правлении "Дженераль Ньюклионис".
Если Гуннар Хейм просит разрешения на конфиденциальную беседу с Мишелем
Кокелином и главой французского правительство во Всемирном Парламенте, -
что ж, разумеется, разумеется.
И тем не менее, он выбился из расписания. Тваймен ударился в
крайность, когда, решив угодить Хейму, устроил ему встречу с Синби.
Однако, торговцы миром, без сомнения, послали своих агентов следить за
ним, так что если не поторопиться, они могут найти способ
воспрепятствовать его дальнейшему расследованию.
Машина въехала в Париж по земле. Голубые сумерки сгущались,
превращаясь в ночь. деревья вдоль бульваров роняли пожелтевшие листья,
которые яркими брызгами осыпались на величавые старые стены Барона
Хайсманна и шуршали под ногами хорошеньких девушек, прогуливавшихся под
руку со своими кавалерами. Открытые кафе, как обычно в этот сезон,
пустовали. Хейм был рад этому. Париж мог бы заставить его вспомнить о
слишком многом.
Машина остановилась возле Кви д'Орсей, и Хейм вышел. Слышно было, как
под пронизывающим холодным ветром плещется Сена; если не считать этого
вокруг было тихо. Машина проехала, и шум большого города, казалось,
совершенно здесь отсутствовал. Но свет, поднимавшийся в небо, скрывал
звезды.
У входа стояли часовые. Их лица над хлопающими на ветру накидками
застыли в напряжении. Вся Франция была сейчас с напряжении и ожесточении.
По длинным коридорам, где в этот поздний час все еще работало немало
людей, Хейма провели в приемную Кокелина.
Министр отодвинул в сторону стопку бумаг, встал, чтобы приветствовать
гостя.
- Здравствуйте, - сказал он. Голос был усталый, но по-английски этот
человек говорил безупречно. Это было кстати, с годами Хейм почти совсем
забыл Французский язык. Кокелин жестом указал на потертое кресло, но, судя
по всему, очень удобное кресло рядом с собой.
- Садитесь, пожалуйста. Не хотите ли сигарету?
- Нет, спасибо, я курю трубку.
Хейм вынул трубку из кармана.
- Я тоже, - Кокелин улыбнулся, собрав лицо в крупные морщины, затем
сел и принялся набивать еще более позорную, чем в Хейма, старую
курительную трубку из корня Эрики. Он был невысок, но мощного
телосложения, с бесстрастным выражением лица, лысый, с высоким большим
лбом и очень твердым взглядом карих глаз.
- Ну, мистер Хейм, чем могу быть для вас полезен?
- М-м... Это касается Новой Европы.
- Я так и думал, - улыбка исчезла.
- По моему мнению... - Хейму показалось что это звучит слишком
напыщено, - месье Кокелин, - снова начал он, - мне кажется, Земля должна
сделать все необходимое чтобы вернуть Новую Европу.
Раскурив трубку, Кокелин сантиметр за сантиметром осмотрел лицо
своего собеседника.
- Благодарю вас за это, - произнес он наконец. - Мы здесь, во
Франции, чувствовали себя одинокими в этом мнении.
- У меня с собой некоторые материалы, которые, возможно, могли бы
пригодиться.
Кокелин сделал едва заметный вдох сквозь зубы.
- Будьте любезны, продолжайте.
Пока Хейм говорил, он сидел, сохраняя абсолютно бесстрастное
выражение лица, курил и неотрывно смотрел на своего собеседника. Лишь один
раз он прервал его:
- Синби? Ах, да, я с ним знаком. Это тот, которого разместили в...
Нет, пожалуй не стоит говорить официально считается, что мне это
неизвестно. Продолжайте.
когда Хейм закончил, Кокелин открыл пакет, достал несколько пленок,
вставил их во вьювер, стоящий у него в комнате. Тишина, казалось, готова
была взорваться. Хейм пускал клубы дыма подобно вулкану, смотрел через
окно в темноту и слушал биение собственного сердца.
Наконец Кокелин пробормотал:
- Слухи об этом доходили до меня.
Меняя позу, Хейм пошевелился в кресле так, что оно застонало.
Наступила еще одна пауза, после чего Кокелин продолжал:
- Насколько я понимаю, вы и Вадаж готовы вступить в Легион Чести.
Чтобы ни случилось.
- А что должно случиться? - спросил Хейм. Челюсти ныли - так сильно
он их сжал, сидя в ожидании приговора Кокелина.
Тот пожал плечами.
- Вероятно, ничего, - сказал он скучным голосом. - Они явно настроены
купить то, что у них называется миром.
- О, да, вы ведь, должно быть, в курсе. Так что я могу сказать вам,
что тоже знаю их план.
- Отдать алеронам Новую Европу? Хорошо, мы можем говорить открыто.
