- Наверно, скоро. - Он поднял голову, потом снова опустил. Сказал: -
Утром уволился с фабрики.
- Самой собой, - сказал шериф. - Я догадываюсь, что вы не успели бы
пройти такой конец с двенадцати, а к часу вернуться обратно. Ну, кажет-
ся... - Он замолчал. Он знал, что к вечеру присяжные вынесут Кристмасу
обвинительный приговор, а Брауна - или Берча - отпустят на все четыре
стороны, с условием явиться в будущем месяце на суд в качестве свидете-
ля. Хотя, на худой конец, обойдутся и без него, ибо Кристмас не отпирал-
ся, и шериф предполагал, что он признает себя виновным, чтобы остаться в
живых. "Да и не вредно будет нагнать на сукина сына страху хоть раз в
жизни", - подумал он. И продолжал: - Ну что ж, это можно устроить. Вы
правы, я, конечно, пошлю с ним помощника. Хотя он и не сбежит, пока есть
надежда сорвать часть премии. Притом, что он не знает, кто его там
встретит. Он этого еще не знает.
- Да, - подтвердил Байрон. - Не знает. Не знает, что она в Джефферсо-
не.
- Ну что ж, так и сделаем-отправим его с помощником. Зачем - не ска-
жем: отправим, и все. А может, сами хотите его проводить?
- Нет, - сказал Байрон. - Нет. Нет. - Но продолжал стоять.
- Так и сделаем. Вас уже, наверно, к тому времени не будет. С помощ-
ником его и наладим. В четыре, годится?
- Очень хорошо. Вы ей сделаете одолжение. Большое одолжение.
- А как же. Не я один - многие о ней заботились с тех пор, как она в
Джефферсоне. Ну, я с вами не прощаюсь. Думаю, в Джефферсоне вас еще уви-
дим. Не встречал я человека, чтобы пожил здесь, а потом уехал навсегда.
Вот разве этот, который в тюрьме. Но он, думаю, отпираться не будет.
Чтобы остаться в живых. Хотя все равно уедет из Джефферсона. Не сладко
сейчас старухе, которая признала в нем внука. Когда я шел домой, старик
ее был в городе, кричал и скандалил, людей обзывал трусами за то, что не
вытащат его из тюрьмы на расправу. - Он начал пофыркивать. - Лучше бы
поостерегся, не то доберется до него Перси Гримм со своим войском. - И
сразу посерьезнел. - А ей несладко. Вообще женщинам. - Он посмотрел на
Байрона сбоку. - Нам тут многим пришлось несладко. А все же возвращай-
тесь-ка скорее. Может быть, в другой раз Джефферсон обойдется с вами по-
ласковее.
В четыре часа того же дня, спрятавшись в укромном месте, он видит,
как неподалеку останавливается машина, и помощник шерифа с человеком,
известным под фамилией Браун, выходят из нее и направляются к хибарке.
Браун сейчас без наручников, и Байрон видит, как они подходят к двери, и
помощник вталкивает Брауна в дом. Потом дверь за Брауном закрывается, а
помощник садится на ступеньку и достает из кармана кисет. Байрон подни-
мается на ноги. "Теперь можно ехать, - думает он. - Теперь можно". Пря-
тался он в кустах на лужайке, где прежде стоял дом. За кустарником, не-
видимый ни из хибарки, ни с дороги, привязан мул. К вытертому седлу при-
торочен сзади потрепанный желтый чемодан, не кожаный. Байрон садится на
мула и выезжает на дорогу. Он не оглядывается назад.
В мирном, клонящемся заполудне тянется вверх по холму мягкая рыжая
дорога. "Ну, холм я выдержу, - думает он. - Холм я могу выдержать, чело-
век может". Кругом покой и тишина, обжитое за семь лет. "Похоже, что че-
ловек может выдержать почти все. Выдержать даже то, чего он не сделал.
Выдержать даже мысль, что есть такое, чего он не в силах выдержать. Вы-
держать даже то, что ему впору упасть и заплакать, а он себе этого не
позволяет. Выдержать - не оглянуться, даже когда знает, что оглядывайся,
не оглядывайся, проку все равно не будет".
Склон все подымается; гребень. Байрон никогда не видел моря и поэтому
думает: "Край, а за ним - как будто ничего. Как будто перевалишь через
него и дальше поедешь никуда. Где деревья выглядят и зовутся не де-
ревьями, а чем-то другим, и люди выглядят и зовутся не людьми, а чем-то
другим. А Байрону Банчу, ему там тоже не надо быть или не быть Байроном
Банчем. Байрон Банч со своим мулом не будут ничем, когда понесутся вниз,
а потом раскалятся, как преподобный Хайтауэр говорил про камни, что но-
сятся в пространстве, и, раскалясь от быстроты, сгорают, и даже пепел
ихний не долетает до земли".
Но за гребнем холма вырастает то, чему и полагается там быть: деревья
как деревья, страшная и утомительная даль, сквозь которую, гонимый
кровью, он должен влачиться во веки веков от одного неизбежного горизон-
та земли до другого. Исподволь вырастают они, не грозно, не зловеще.
То-то и оно. Им нет до него дела. "Не знают и знать не хотят, - думает
он. - Как будто говорят: Ну хорошо. Ты говоришь, страдаешь. Хорошо. Но,
во-первых, почему тебе верить на слово? А во-вторых, ты только говоришь,
что ты Байрон Банч. И в-третьих, ты просто тот, кто называет себя Байро-
ном Банчем сегодня, сейчас, сию минуту... Раз так, - думает он, - чего
ради я лишу себя удовольствия оглянуться и не выдержать этого?" Он оста-
навливает мула и поворачивается в седле.
Он не предполагал, что отъехал так далеко и что гребень - на такой
вышине. Мелкой чашей, простершись до другой гряды холмов, где раскинулся
Джефферсон, лежат под ним некогда обширные владения того, что семьдесят
лет назад называлось плантаторским домом. Но теперь плантация раздробле-
на бестолочью негритянских лачуг, лоскутами огородов и пустырями,
изъязвленными эрозией и заросшими дубняком, лавром, хурмой и шиповником.
А точно посередке все еще стоит дубовая роща, как стояла, когда строили
дом, только дома теперь там нет. Отсюда не видно даже шрамов пожарища; и
ни за что бы не угадать, где был дом, если бы не дубы, да не развали-
на-конюшня, да не хибарка позади, к которой устремлен его взгляд. Четко,
покойно стоит она под послеполуденным солнцем, похожая на игрушку; как
игрушечный, сидит на приступке помощник шерифа. Байрон смотрит, и вдруг,
как по волшебству, из-за хибарки появляется мужчина, уже бегущий, выбе-
гающий из задней части хибарки - а помощник шерифа, ни о чем не подозре-
вая, спокойно сидит перед дверью. Первое мгновение Байрон тоже сидит не-
подвижно, полуобернувшись в седле, и смотрит, как крохотная фигурка уле-
петывает по голому склону за хибаркой, к лесу:
И тут его как будто обдает холодным крепким ветром. Ветер свиреп и
вместе с тем кроток; как мякину, сор или сухие листья, срывает и уносит
он всю страсть и все отчаяние, безнадежность и горькую напрасную игру
воображения. И кажется, тот же порыв отшвыривает назад его самого, опять
порожнего - отвеяв от всего, чего в нем не было две недели назад, когда
он с ней еще не встретился. Желание этой минуты - больше, чем просто же-
лание: это убеждение, спокойное и твердое; еще не успев осознать, что
мозг протелеграфировал руке, он свернул с дороги и скачет по гребню, ко-
торый параллелен пути беглеца, уже скрывшегося в лесу. Он даже не назвал
про себя имя этого человека. Он ни на секунду не задумался о том, куда
человек бежит и почему. Ему не приходит в голову, что Браун опять удира-
ет, как он сам предсказывал. Если бы он задумался, то решил бы, наверно,
что Браун занят - на свой странный манер - каким-то совершенно законным
делом, касающимся его и Лины отъезда. Но он совсем об этом не думал; он
совсем не думал о Лине; не вспомнил о ней ни на миг, будто отроду не ви-
дел ее лица и не слышал имени. Он думает: "Я заботился о его женщине, я
помог ей родить его ребенка. И теперь могу сделать для него еще одно де-
ло. Я не могу их поженить, потому что я не священник. И, наверно, не
смогу его догнать, потому что он далеко оторвался. И отлупить его, на-
верно, не смогу, потому что он больше меня. Но могу попытаться. Попы-
таться я могу".
Когда помощник шерифа зашел за ним в тюрьму, Браун сразу спросил, ку-
да его поведут. В гости, ответил помощник. Браун замер, обернув к нему
миловидное, притворно-смелое лицо.
- Не к кому мне в гости ходить. Я тут чужой.
- Ты везде будешь чужой, - сказал помощник. - Даже дома. Пошли.
- Я американский гражданин, - возразил Браун. - У меня тоже есть пра-
ва, хоть и не ношу жестяной звезды на помочах.
- Ну да, - сказал помощник шерифа. - А чем, потвоему, я сейчас зани-
маюсь? Помогаю тебе вступить в Свои права.
Браун просиял;
- Они что... Они хотят заплатить...
- Премию? Ну да. Я тебя сейчас сведу в то место, где ты получишь свою
премию, если не раздумал.
Это охладило Брауна. Но он пошел, хотя и приглядывался к помощнику
шерифа подозрительно.
- Что это вы все с вывертом делаете-то? - сказал он. - В тюрьме меня
держите, пока эти гады стараются меня обскакать.
- Не вылупилось, думаю, еще такого гада, чтобы в чем-нибудь тебя обс-
какал, - ответил помощник. - Пошли. Нас там ждут.
Они вышли из тюрьмы. На солнце Браун заморгал, озираясь по сторонам,
потом дернул головой, по-лошадиному кося через плечо. У обочины ждала
машина. Браун посмотрел на нее, а потом на помощника, очень серьезно,
очень недоверчиво.
- Куда это мы едем? - спросил он. - С утра вроде мне и пешком недале-
ко было до суда.
- Уатт дал машину, чтобы легче было премию везти обратно, - пояснил
помощник. - Залезай.
Браун хрюкнул.
- Чего это он вдруг захлопотал насчет моих удобств? И в машине пожа-
луйте, и без наручников. И один несчастный охранник, чтобы я не сбежал.
- Я тебе бежать не мешаю, - ответил помощник шерифа. Он замер на миг,
еще не тронув машину с места. - Прямо сейчас хочешь?
Браун уставился на него угрюмо, озлобленно, оскорбление, подозри-
тельно.
- Ясно, - сказал он. - На арапа берет. Я, значит, сбегу, а он тогда
сам хапнет тысячу долларов. Сколько из них он тебе обещал?
- Мне? Мы с тобой получим поровну, тютелька в тютельку.
Еще секунду Браун враждебно таращился на помощника. Потом выругался,
бессильно и зло, неизвестно в чей адрес.
- Давай, что ли, - сказал он. - Ехать так ехать.
Они поехали на место пожара и убийства. То и дело, почти через равные
промежутки, Браун дергал головой - как неоседланный мул, бегущий по уз-
кой дороге от автомобиля.
- Мы зачем сюда едем?
- За твоей премией, - отвечал помощник шерифа.
- Где же я ее получу?
- Вон в той хибарке. Там она дожидается.
Браун окинул взглядом черные угли, некогда бывшие домом, хибарку, где
он прожил четыре месяца, потрепанную непогодами, беспризорно дремлющую
на солнце. Лицо у него было хмурое и настороженное.
- Что-то тут нечисто. Этот Кеннеди... думает, нацепил жестяную бляху,
так можно плевать на мои права...
- Шагай, - сказал помощник шерифа. - А не понравится тебе премия, так
я тебя жду, отвезу обратно в тюрьму, когда пожелаешь. Когда пожелаешь, в
любую минуту. - Он подтолкнул Брауна вперед, распахнул дверь хибарки,
втолкнул его внутрь, закрыл за ним дверь и сел на ступеньку.
Браун услышал, как за ним захлопнулась дверь. Он еще двигался вперед
по инерции. И вдруг, не успев окинуть комнату быстрым, лихорадочным,
всеохватывающим взглядом, которому словно не терпелось обшарить все уг-
лы, он стал как вкопанный. Лине было видно с койки, что белый шрамик
возле рта бесследно исчез, словно прихлынувшая кровь сдернула шрам с ли-
ца, как белье с веревки. Она не проронила ни звука. Она лежала высоко на
подушках, глядя на него трезвым взглядом, в котором не было ничего - ни
радости, ни удивления, ни укора, ни любви, - между тем как на его лице,
словно издеваясь над предательским белым шрамиком, сменяли друг друга
ошарашенность, возмущение и, наконец, форменный ужас, а загнанные глаза
шныряли по пустой комнате. Ей было видно, как он усилием воли осадил их,
словно пару напуганных лошадей, и стал заворачивать, чтобы они встрети-
лись с ее глазами.
- Так, так, - сказал он. - Так, так, так. Ты смотри - Лина. - Она ви-
дела, как он старается выдержать ее взгляд, удерживает свои глаза, слов-
