прошел пять миль до города. Он совсем не думал о том, как будет возвра-
щаться к себе в комнату.
Он пришел в город и встал на перекрестке, где она просила его ждать.
Перекресток был тихий; он явился слишком рано и думал Надо помнить об
этом. Надо, чтобы сама мне показывала, что делать, как и когда. Надо,
чтоб она не догадалась, что я не знаю и должен узнать от нее.
Он ждал ее больше часа. Так рано он явился. Она пришла пешком. Подош-
ла и стала перед ним, по-прежнему терпеливо и выжидательно, по-прежнему
не поднимая глаз, с видом человека, вырвавшегося из тьмы.
- Вы уже тут, - сказала она.
- Раньше никак не мог. Пришлось ждать, пока они лягут. Боялся, что
опоздаю.
- Вы давно тут? Долго ждали?
- Не знаю. Бежал почти всю дорогу. Боялся, что опоздаю.
- Бежали? Все три мили?
- Пять миль. Не три.
- Надо же. - Они умолкли. Стояли, как две тени, лицом к лицу. Спустя
год с лишним, вспомнив эту ночь, он вдруг понял и сказал себе Будто жда-
ла, что я ее ударю. - Да-а, - сказала она.
Он начал потихоньку дрожать. Он ощущал ее запах, запах ожидания, спо-
койного, мудрого, чуть усталого - думал Она ждет, чтобы я начал, а я не
знаю - как Даже ему самому его голос показался дурацким:
- Наверно, поздно уже.
- Поздно?
- Я подумал - может, вас ждут. Не ложатся, пока вы...
- Ждут... Ждут... - Голос ее утих, замер. Они стояли, как две тени;
она сказала, не шевелясь: - Я живу с Мейм и Максом. Вы их знаете. По
ресторану. Вы должны были их запомнить - когда пришли отдавать пять цен-
тов... - Она засмеялась. В ее смехе не было веселья, не было ничего. -
Подумать только. Представляю, как вы пришли туда, с пятью центами. - Она
перестала смеяться. Но и это не означало, что секунду назад ей было ве-
село. Вновь послышался тихий, жалкий, понурый голос: - Я сегодня ошиб-
лась. Я что-то забыла. - Может быть, она ждала от него вопроса - что? Но
он не спросил. Он просто стоял, и тихий, падающий голос не проникал в
сознание. Он забыл об убитой овце. Он слишком долго прожил с тем, что
рассказал ему опытный приятель. Слишком давно очистился убийством овцы,
чтобы память об атом сохранилась живой. Поэтому он сначала не понял, что
она пытается сказать. Они стояли на углу. Это было на краю города, где
улица переходила в дорогу, от правильных, отмеренных лужаек убегавшую к
голым полям и разбросанным домишкам-маленьким, дешевым домишкам, из ко-
торых складываются предместья таких городов. Она сказала: - Слушайте. Я
сегодня нездорова. - Он не понял. Ничего не ответил. Возможно, ему и не
надо было понимать. Возможно, он и так ожидал какой-нибудь каверзы от
судьбы, думая: "Больно уж все хорошо - не может такого быть"; и обгоняло
мысль Сейчас она исчезнет. Ее не станет. А я лежу в кровати, дома, и
вовсе не выходил оттуда Ее голос продолжал: - Я забыла, какой это день
месяца, когда сказала вам "в понедельник вечером". Может, - от неожидан-
ности, что вас встретила. Тогда, на улице в субботу. В общем, забыла,
какой это день. А вспомнила только, когда вы ушли.
Он говорил так же тихо, как она.
- Очень нездоровы? А дома у вас нечего принять, лекарства какого-ни-
будь?
- Принять... - Голос ее замер. Она сказала: - Надо же. - И вдруг ска-
зала: - Уже поздно. А вам еще четыре мили идти.
- Я уже прошел. Я уже здесь. - Голос его был тих, спокоен, безнаде-
жен. - Наверно, времени много, - сказал он. Затем что-то произошло. Не
глядя на него, она почувствовала перемену раньше, чем услышала в его
погрубевшем голосе: - Что у вас за болезнь?
Она молчала, не двигалась. Потом сказала, глядя в землю:
- У вас никогда не было девушки. Ручаюсь, что не было. - Он не отве-
чал. - Не было? - Он не отвечал. Она шагнула к нему. Дотронулась до него
- впервые. Взяла его за руку, легонько, обеими руками. Глядя на нее
сверху, он видел силуэт головы - опущенной, как будто от рождения непра-
вильно сидевшей на шее. Она объяснила ему - запинаясь, нескладно, теми
единственными словами, какие ей были известны. Но он уже это слышал. Он
уже бежал назад, мимо убитой овцы, очистительной жертвы: к тому дню,
когда он сидел на берегу ручья - не столько удивленный или обиженный,
сколько возмущенный. Рука, которую она держала, освободилась рывком. Она
не верила, что он хотел ее ударить; она предполагала другое. Но ре-
зультат не стал от этого другим. Провожая взглядом фигуру, тень, раство-
рявшуюся в темноте, она думала, что он бежит. Она еще слышала его шаги,
когда он пропал из виду. Она не сразу пошла назад. Стояла в той же позе,
неподвижно, потупясь, словно ожидая удара - который уже был нанесен.
Он не бежал. Но шел быстро - и не к дому, стоявшему в пяти милях от-
сюда, а прочь от него, по-прежнему не задумываясь о том, как проникнуть
обратно в комнату, из которой он вылез через окно. Он быстро шел по до-
роге, потом свернул в сторону и прыгнул через изгородь на вспаханную
землю. На поле что-то росло. Дальше был лес, деревья. Он дошел до леса и
углубился в чащу твердых стволов, ветвями крытую глушь, давящую тишиной,
давящую запахом, непроглядную. В беспросветности тяжкого знания, как в
пещере, он словно видел уходящий вдаль ряд мягкоконтурных ваз, выбелен-
ных лунным светом. И ни одна не была целой. Каждая была с трещиной, и из
каждой трещины сочилось что-то жидкое, зловонное, мертвенного цвета. Он
прикоснулся к дереву. Он уперся в ствол руками, видя перед собой верени-
цу освещенных луной ваз. Его вырвало.
К вечеру следующего понедельника он успел запастись веревкой. Он ждал
на том же углу; он опять явился рано. Наконец увидел ее. Она подошла к
нему.
- Я думала вы не придете.
- Да? - Он взял ее за руку и потащил по дороге.
- Куда мы идем? - спросила она. Он молча продолжал ее тащить. Ей при-
ходилось бежать рысцой, чтобы поспеть за ним. Она трусила неуклюже: жи-
вотное, которому мешало то, что отличало его от животных: каблуки,
Платье, миниатюрность. Он потащил ее прочь от дороги - к изгороди, кото-
рую перепрыгнул неделю назад. - Подождите... - сказала она. Слова выска-
кивали отрывисто: - Забор... Я не могу... - Когда она нагнулась, чтобы
подлезть под проволоку, которую он перешагнул, платье зацепилось. Он
наклонился и рванул его с треском.
- Новое куплю, - сказал он. Она не ответила. Она покорилась рукам,
которые не то тащили, не то несли ее между каких-то растений, по бороз-
дам, к лесу, в чащу.
Аккуратно свернутую веревку он держал у себя на чердаке, за той же
отставшей доской, за которой миссис Макихерн держала свою мелочь, -
только веревка была засунута поглубже, куда миссис Макихерн не могла до-
тянуться. Идею он позаимствовал у нее. Порой, когда старики храпели у
себя внизу, он размышлял над этим парадоксом. Даже хотел открыться ей,
показать, как он прячет орудие греха, научившись у нее, воспользовавшись
ее же идеей и хранилищем. Но он знал, что единственным ее желанием будет
желание помочь ему - чтобы он продолжал грешить, а она помогала ему хра-
нить это в секрете; что в конце концов, при помощи многозначительных
сигналов и шепота, она разведет такую таинственность, что Макихерн поне-
воле заподозрит неладное.
Так он начал красть-таскать деньги из тайника. Очень возможно, что не
она толкнула его на это, что о деньгах она с ним не говорила. Возможно
даже, он не понимал, что платит деньгами за удовольствие. Просто он мно-
го лет наблюдал, как миссис Макихерн прячет деньги в определенном месте.
Потом у него самого появилось, что прятать. Он прятал в самое безопасное
место, какое знал. И каждый раз, когда он засовывал или вынимал веревку,
на глаза ему попадалась жестянка с деньгами.
В первый раз он взял пятьдесят центов. Он немного поколебался, взять
ему пятьдесят или двадцать пять. Взял все же пятьдесят - ему как раз
столько было нужно. На эти деньги он купил лежалую, засиженную мухами
коробку конфет - у человека, которому она досталась за десять центов в
магазинной лотерее. Конфеты подарил официантке. Это был его первый пода-
рок Он дал ей коробку так, будто никому до него в голову не приходило
что-нибудь ей дать. Когда она взяла большими руками эту обшарпанную,
пестро размалеванную коробку, на лице ее было странное выражение. Она
сидела на кровати - дело происходило в ее спальне, в домике, где она жи-
ла с мужчиной по имени Макс и женщиной по имени Мейм. Как-то вечером,
примерно за неделю до этого, Макс к ней зашел. Она раздевалась - сидя на
кровати, снимала чулки. Он вошел с сигаретой в зубах и прислонился к ко-
моду.
- Богатый фермер, - сказал он. - Джон Джейкоб Астор с сеновала.
Она чем-то прикрылась и продолжала сидеть, неподвижно, потупясь.
- Он мне платит.
- Чем? Он что - не промотал еще свои пять центов? - Макс посмотрел на
нее. - Обслуживаем землепашцев. Для этого я тебя вез из Мемфиса. Теперь
остается только жратву раздавать бесплатно.
- Я это - в свободное время.
- Еще бы. Запретить я не могу. Мне просто смотреть на это противно.
Пацан, долларовой бумажки в глаза не видел. А в городе навалом денежных
ребят, - я понимаю, эти бы хоть ухаживали как люди.
- А может, он мне нравится. Об этом ты не подумал?
Макс разглядывал ее - макушку неподвижной, опущенной головы, руки,
лежавшие на голенях. Он курил, прислонясь к комоду.
- Мейм! - сказал он. И, подождав немного, повторил: - Мейм! Поди сю-
да. - Стены были тонкие. Немного погодя в передней послышались нетороп-
ливые шаги блондинки. Она вошла. - Слыхала? - сказал мужчина. - Говорит:
может, он мне нравится больше всех. Ромео и Джульетта. Мать моя!
Блондинка посмотрела на темную макушку:
- Ну и что?
- Ничего. Прелесть. Макс Конфрей представит вам мисс Бобби Аллен,
подружку малолетнего.
- Выйди, - сказала женщина.
- Сей момент. Я просто занес ей сдачу с пяти центов. - Он вышел. Офи-
циантка не шевелилась. Блондинка подошла к комоду и прислонилась к нему,
глядя на ее опущенную голову.
- Он тебе платит хоть? - спросила она.
Официантка не шевелилась.
- Да. Платит.
Блондинка смотрела на нее, прислоняясь к комоду, как перед этим Макс.
- Ехать сюда из самого Мемфиса. Тащиться в такую даль, чтобы давать
бесплатно.
Официантка не шевелилась.
- Максу же это не мешает.
Блондинка смотрела на опущенную голову. Потом повернулась и отошла к
двери.
- Да уж, постарайся, чтоб не мешало, - сказала она. - Это дело недол-
говечное. Маленькие городишки долго такого не терпят. Я-то знаю. Сама в
похожем выросла.
С пестрой, дешевой коробкой в руках она сидела на кровати - сидела
так же, как во время разговора с блондинкой. Только не блондинка, а Джо
теперь смотрел на нее, прислонясь к комоду. Она засмеялась. Она смея-
лась, держа в мосластых руках размалеванную коробку. Джо наблюдал за
ней. Наблюдал за тем, как она встает и, потупясь, проходит мимо него.
Она вышла за дверь и позвала Макса по имени. Джо видел Макса только в
ресторане - в шляпе и грязном фартуке. К тому же он вошел сейчас без си-
гареты. Он сунул Джо руку.
- Как живешь, Ромео? Джо пожал ему руку, еще не совсем понимая, кто
это.
- Меня зовут Джо Макихерн, - сказал он. Блондинка тоже пришла. Ее он
тоже впервые видел вне ресторана. Он видел, как она вошла в комнату,
наблюдал за ней, наблюдал за тем, как официантка открывает коробку. Она
протянула ее вошедшим.
- Джо подарил, - сказала она.
Блондинка скользнула по коробке взглядом. Она даже не шевельнула ру-
кой.
- Спасибо, - сказала она. Мужчина тоже взглянул на коробку, не поше-
велив рукой.
- Так, так, так, - сказал он. - Смотри, как рождество иногда затяги-
вается. А, Ромео? - Джо отодвинулся от комода. Он впервые попал в этот
дом. Он смотрел на мужчину чуть озадаченно и примирительно, но без тре-
воги, - наблюдал за его непроницаемым монашеским лицом. Но ничего не
