Эмма не была дурой, что бы про нее ни думала Селеста, и возможность
хорошо провести отпуск, хотя и не подворачивается каждый день, не может
быть достаточной для того чтобы оправдать умышленный обман старой леди.
Ибо именно это и делала Селеста, сомневаться не приходилось. И, конечно,
причины станут известны, если только нынешний граф изволит появиться.
Пожилой, уродливый, распутный, ему, возможно, подходят все или только одна
из этих характеристик, но Селеста, не упустившая случай выйти замуж за
человека, которому было уже за семьдесят, ради одной единственной
очевидной цели приобрести в обществе положение состоятельной женщины, вряд
ли сочтет все это важным, когда речь идет о дворянстве, которое она
получит, став графиней Селестой Чезаре.
Эмма почувствовала отвращение и стыд, но само ее присутствие здесь
делало ее участницей обмана, и все ее надежды на удовольствие, которое она
могла получить от отдыха, были омрачены неловкостью ситуации. Как только
они вернутся в номер, она скажет Селесте, что уезжает домой, и что та
может переезжать в Палаццо завтра утром и делать все, что хочет, но без ее
помощи.
Графиня внезапно обратила внимание на Эмму. Какое-то мгновение
изучала ее, потом поинтересовалась:
- Как вам нравится пребывание в Венеции, моя дорогая? Вас интересуют
старые здания, музеи и галереи? Или вам больше по душе Лидо и спокойные
голубые воды Адриатики?
Эмма собралась с мыслями.
- Думаю, это прекрасное место, - ответила она вежливо, но без
прежнего энтузиазма, так что Селеста с любопытством посмотрела на нее. -
Конечно, я уже побывала во Дворце Дожей, а этим утром выпила кофе в одном
из уличных кафе на площади Святого Марка.
- А, да, Пьяцца Сан Марко. А вы ходили в Базилику?
- К сожалению, нет. У меня не было времени, чтобы осмотреть ее как
следует, да и не хотелось делать это в спешке.
Графиня пожала ей руки.
- Вижу, вы находите удовольствие в красивых вещах. Это мне нравится.
У моей семьи раньше была большая коллекция картин и скульптур, но увы,
многие из них пришлось продать, хотя это не помешало мне посещать
художественные галереи и церкви, где сохраняются подлинные сокровища
искусства, с которыми можно познакомиться и восхищаться, - она улыбнулась
и повернулась к Селесте. - Мы с твоей матерью часами бродили по Лувру,
когда были молодыми. Она рассказывала тебе?
Селеста заколебалась.
- Конечно, дорогая тетя Франческа, - сказала она мягко, но Эмма была
уверена, что это еще одна ложь. Сама она не могла сдержать возбуждения,
вызванного разговором о таких известных во всем мире шедеврах, и знания
графини, подкрепленные годами интереса и знакомства с произведениями
искусства, могли увлечь ее на много часов. Жаль, что завтра ей придется
вернуться в Лондон, и попытаться забыть это почти незабываемое начало.
Когда обед был закончен, Эмма поблагодарила и извинилась. Теперь, по
крайней мере, она могла уйти, не вызвав раздражения своей мачехи, потому
что чувствовала, та хочет остаться наедине с графиней, по той самой
причине, которая привела ее в Венецию.
Эмма поднялась в свою комнату, взяла легкую накидку и снова
спустилась вниз. Если ей предстоит утром уехать, то она должна насладиться
последним вечером в полной мере. Она не особенно задумывалась над тем, что
не дело молодой девушке в одиночестве отправляться на улицы Венеции,
особенно, если учесть, что итальянские мужчины славились своими
заигрываниями.
Но Эмма чувствовала, что совершенно в состоянии справиться с
возможным ухажером и игнорировала восхищенные взгляды в свою сторону и
небрежные приветствия, адресованные ей.
Каналы были переполнены даже в такое время года, и гондолы то и дело
отчаливали от ступенек, увозя парочки в незабываемое путешествие, гондолы,
огоньки которых блестели в темноте.
Магазины были уже закрыты, но многочисленные кафе работали, и Эмма
испытывала соблазн зайти в одно из них и попросить чашечку кофе, но на это
ее мужества уже не хватало. Она не взяла с собой кошелек, иначе могла бы
сама нанять гондолу, несмотря на всю экстравагантность этого поступка,
потому что там она по крайней мере могла бы отдохнуть от постоянных
попыток избежать взглядов смелых темных глаз.
Наконец она вернулась в гостиницу, и ею стало овладевать угнетенное
настроение. Ей еще предстояла встреча с Селестой, не обещавшая быть
приятной. Она помнила, какой злобный нрав у Селесты, когда кто-то перечит
ей.
Она вошла в "Даниэли" и пересекала холл, не видя ничего вокруг себя,
когда неожиданно натолкнулась на мужчину, рассеянно вышедшего из бара. Она
неловко отступила назад, щеки ее вспыхнули а извинение было готово
сорваться с губ. Но мужчина опередил ее, было видно, что воспитанность у
него в крови.
- Scusi, signorina. Silo un mio sbaglio [Извините, синьорина. Это моя
вина], - произнес он по-итальянски.
- Non importa, signore [Ничего страшного, сеньор], - также
по-итальянски пробормотала Эмма, и уголки ее рта дрогнули в улыбке, когда
она увидела глядящие на нее голубые глаза. В то время как ее оценивал
опытный взгляд, девушка обнаружила, что изучает его также пристально.
Она почувствовала, что в нем есть что-то такое, что отличает его от
остальных итальянских мужчин, встреченных ею этим вечером. В том, что он
был итальянцем, она нисколько не сомневалась, несмотря на то, что он был
не меньше шести футов ростом, а это немало для итальянцев. Он был
стройным, но широкоплечим, что немного не соответствовало небрежной
элегантности его вечернего костюма. Она чувствовала, что он не просто
сибарит, хотя, казалось, ощущает себя совершенно свободно в этом роскошном
окружении. Его кожа была очень загорелой для европейца, словно он провел
много часов на открытом воздухе, а ресницы были самыми длинными, из тех,
что она когда-либо видела у мужчин, и были единственной женственной чертой
на в целом очень мужественном лице. Она подумала, что некоторые женщины
назвали бы его красивым, но привлекательность его заключалась не столько в
приятной наружности, сколько в притягательном обаянии, заставлявшем
женщину отчетливо осознать собственную женственность. Он был намного
старше Эммы, где-то между тридцатью пятью и сорока пятью, и эта
неопределенность возраста полностью обезоруживала Эмму. Ее никогда не
привлекали мужчины постарше, казалось, что с ребятами ее возраста гораздо
веселее, чем с немолодыми врачами из больницы, но внезапно, все ее старые
представления словно подверглись быстрому переосмыслению, и она поняла,
что у нее еще очень мало жизненного опыта.
Мужчина улыбнулся и спросил:
- Parla lei Italiano? [Вы говорите по-итальянски?]
- No [Нет], - Эмма вздохнула и пожала плечами. - Только фразы из
итальянского разговорника.
- Итак, - он говорил по-английски с едва заметным акцентом, - вы
англичанка. Скажите мне, я причинил вам боль?
Эмма покачала головой, забыв о том, что когда она так поспешно
отступила назад, кто-то сильно ударил ее по лодыжке, теперь действительно
болевшей.
- Хорошо, хорошо. Вы здесь на отдыхе, синьорина?
- Да, сеньор, - и поняв, что позволяет ему завести с собой
знакомство, она стала отходить назад, но мужчина остановил ее, слегка
прикоснувшись к руке холодными сильными пальцами.
- Не уходите синьорина. Позвольте мне купить вам кампри, хотя бы ради
того, чтобы показать, что вы простили меня.
Эмма покачала головой.
- Спасибо, но нет, сеньор, Мои... мои друзья ждут меня. Я должна
идти. И конечно, я простила вас. Я была виновата не меньше вашего.
Глаза у мужчины были веселыми.
- Очень хорошо, но по крайней мере скажите как вас зовут.
- Ладно, - Эмма улыбнулась. - Эмма Максвелл.
- Bene. Arrivederci, signorina.
- До свидания, - Эмма решительно направилась к лифту, ощущая, что его
глаза провожают ее, и чувствуя, как тело охватывает волнение при мысли о
возможности снова его встретить.
И только оказавшись в своей комнате, она вспомнила, что этим вечером
собиралась сказать Селесте, что утром уезжает. Эмма заколебалась и подошла
к трюмо, подталкиваемая желанием увидеть свое отражение и оценивающе себя
рассмотреть. Но, как это глупо! Для чего такому мужчине глупая
девушка-подросток вроде нее? Если бы она была сумасшедше красивой, как
Селеста, тогда, может быть, у нее и была бы причина чувствовать этот
безумный прилив счастья, но в ней не было ничего, что можно было бы
похвалить. Волосы светлые, это правда, но они разочаровывающе прямые и в
данный момент спадали по плечам шелковистыми прядями. Лицо бледное, но
скоро потемнеет под жарким солнцем, а глаза, которые она всегда считала
своей самой привлекательной чертой, большие, широко-посаженные, зеленые,
обрамлены ресницами, уступающими ресницам незнакомца. И наконец она
добралась до розового платья, оно ее ни в коем случае не украшало, и Эмма
решила, что чтобы ни случилось, первое что она сделает утром, это
отправится на один из маленьких базарчиков, в изобилии расположившихся в
крошечных аллея между каналами и купит себе платье такого цвета, который
ей шел. Ярко красного, возможно, или того великолепного оттенка
королевского синего.
Но прежде всего ей предстоял разговор с Селестой, хотя сейчас,
почему-то, желание убежать из Венеции при первой же возможности, казалось,
утратило свою привлекательность.
3
Селеста вернулась в номер только под самое утро, и когда открыла
дверь, она что-то тихо напевала, словно была очень довольна тем, что
произошло вечером. Эмма засиделась за книжкой до полуночи, затем легла в
кровать и пролежала без сна, думая о том, что может делать Селеста. Ясно,
что графиня в таком возрасте не бодрствовала до такого часа.
Эмма выскользнула из кровати, накинула на стройное тело стеганый
халат, тихо отворила дверь своей спальни и вошла в гостиную номера.
Селеста только что взяла сигарету и теперь стояла и курила с ленивой
улыбкой на лице.
Она вздрогнула, как показалось Эмме, почти виновато, при появлении
падчерицы и воскликнула:
- Эмма! Что, черт возьми, ты делаешь, зачем подкрадываешься в такой
ранний час.
Эмма пожала плечами и прошла в комнату.
- Я... я не могла заснуть, - сказала она небрежно. - Селеста, я думаю
о том, чтобы завтра уехать домой. Вернее, сегодня.
Выражение лица Селесты абсолютно изменилось.
- Домой? Ты хочешь сказать в Англию?
- Да, - Эмма нервно обхватила себя руками. - Я... я не знаю, что ты
там лгала о наших отношениях, но я определенно не готова обманывать эту
милую старую леди.
Селеста уставилась на нее с изумлением, затем иронично засмеялась.
- Эта милая старая леди, как ты ее назвала, на самом деле беспокоится
больше о моих деньгах, чем о моих пороках, - выпалила она. - В твоем
наивном уме никогда не зарождалась мысль о том, что я приехала сюда для
того, чтобы отхватить себе титул, а в ответ восстановить состояние семьи
Чезаре?
Щеки Эммы вспыхнули.
- Я задумывалась над этим, - медленно призналась она. - Но все не
может быть так просто, как ты говоришь, Селеста, иначе зачем бы ты
привезла меня с собой?
Селеста улыбнулась, но ее улыбку нельзя было назвать приятной.
- В какой-то степени ты права. Графиню интересуют деньги, я признаю
это, но подобно всем итальянцам для нее имеет большое значение семья, и
если бы я приехала сюда без моей дорогой падчерицы, смею предположить, ей
