В ней нет ни халтуры, ни мути, она - славная; на языке Стара слово это
означало ясную уравновешенность, тонкость и соразмерность.
Въехали в Санта-Монику, где красовались виллы десятка кинозвезд, а
вокруг кишел народом лос-анджелесский Кони-Айленд. Повернули вниз, к
широкому синему морю и небу, поехали берегом, и вот наконец взморье
выскользнуло из-под купальщиков и легло свободной желтой расширяющейся и
сужающейся полосой.
- Я дом себе строю, - сказал Стар. - На мысу там, дальше. А зачем
строю, не знаю.
- Быть может, для меня строите.
- Быть может.
- Какой же вы милый - еще и не видав меня ни разу, воздвигаете для
меня дворец.
- Он не дворец. И без крыши. Я не знал, какая крыша будет вам по вкусу.
- Нам крыша не нужна. Мне говорили, тут дожди - редкость. Можно и
без... - Она оборвала фразу, и он понял - что-то ей вспомнилось.
- Прошлое мелькнуло, - проговорила она.
- Что же именно? - спросил он. - Тоже дом без крыши?
- Да. Тоже дом без крыши.
- И вы жили в нем счастливо?
- Я с одним человеком жила. Долго-долго. Слишком долго. Одна из
ужасных ошибок, какие случаются в жизни. Я уже давно хотела уйти, а он все
не пускал меня. Отпускал и не мог отпустить. И в конце концов я сбежала.
Стар слушал, взвешивая, но не осуждая. Ничто не потускнело под
розово-голубой шляпкой. Ей двадцать пять или около того. И красота ее
пропадала бы зря эти годы, если бы она не любила, не была любима.
- Слишком уж тесной была наша близость, - говорила она. - Нам бы,
наверно, дети помогли - раздвинули бы нас слегка. Но куда тут детей, если
у дома нет крыши.
Что ж, вот он и узнал о ней хоть немного. А то вчера бубнило в голове,
как на сценарном совещании:
"Мы ничего не знаем о героине. Много нам не требуется - но хоть что-то
надо же знать". Теперь за ней начал обрисовываться фон повещественней, чем
голова Шивы в лунном свете.
Остановились у ресторана, среди неприятного воскресного скопления
автомобилей. Вышли из "родстера", и ученый морской лев заворчал на Стара
припоминающе. Этот ластоногий зверюга, по словам его хозяина, в машине ни
за что не желал ехать на заднем сиденье, непременно перекарабкивался на
переднее. Было ясно, что хозяин закабален зверем, хотя и не осознал еще
своего рабства.
- Я бы хотела взглянуть на дом, который вы строите, - сказала Кэтлин.
- А чаю не хочу. Чай - прошлое.
Вместо чаю она выпила кока-колы, и поехали дальше. В глаза так ярко
било солнце, что Стар вынул из ящичка на приборном щитке две пары защитных
очков. Миль через пятнадцать свернули на небольшой мыс и подъехали к
остову дома.
Солнечный ветер, дувший в лицо, гнал на скалы волну, обдавал машину
брызгами. Бетономешалка, щебень, желтые грубые доски лесов - все это зияло
раной среди морского пейзажа и ждало, чтобы воскресенье кончилось. Стар с
Кэтлин обошли дом; каменные глыбы торчали у фасада, готовясь подпирать
террасу.
Кэтлин поглядела на чахлые холмы вдали, слегка передернулась от сухого
блеска, и Стар это заметил...
- Ландшафт, конечно, голый, но не беда, - ободрил он. - Представьте,
что стоите на громадном глобусе. Я в детстве мечтал о таком глобусе.
- Я понимаю, - отозвалась Кэтлин после паузы. - Стоишь и чувствуешь,
как земля вертится. Он кивнул.
- Да. А остальное все manana - ожиданье сказочного завтра и лунных
чудес.
Они прошли под леса, в дом. Одна из комнат, большая гостиная, была уже
закончена вплоть до встроенных шкафов, гардинных карнизов и гнезда в полу
для проекционного аппарата. Комната выходила на веранду, и Кэтлин
удивилась, увидев там расставленные мягкие кресла и стол для пинг-понга.
Второй такой же стол стоял на свеженастланном зеленом дерне перед верандой.
- Я неделю назад устроил пробный завтрак, - сказал Стар. - Из
реквизиторского привезли мебель, траву. Хотел проверить, как здесь дышится.
- Трава, значит, бутафорская! - рассмеялась Кэтлин.
- Зачем же - самая настоящая.
За пробным газоном была яма для плавательного бассейна, где хлопотала
сейчас стая чаек; при виде людей чайки улетели.
- И вы будете здесь жить совсем один? - спросила она. - Даже без
развлекательниц из ансамбля "герлс"?
- Пожалуй, без. Я уже бросил строить радужные планы. Просто решил, что
тут неплохо будет читать сценарии. А настоящий мой дом - студия.
- Да, я слышала, у деловых американцев бывает такой взгляд на жизнь.
Он уловил критическую нотку в ее голосе.
- Кто уж для чего рожден, - сказал он мягко. - Меня примерно раз в
месяц кто-нибудь принимается обращать на путь истины, пугать одиночеством
в немощной старости. Но не так все это просто.
Ветер свежел. Пора было ехать, и Стар рассеянно побрякивал
автомобильными ключами, вынутыми из кармана. Откуда-то из солнечного
марева донеслось серебристое "ау" телефона. Но не из дома - и, ловя звук,
они забегали по участку, как дети, играющие в "холодно - горячо", и оба
одновременно вбежали в рабочую времянку у теннисного корта. Телефону уже
надоело звонить, он лаял на них со стены, как собака на чужих.
- Стоит ли брать трубку? - заколебался Стар. - Пусть себе тарахтит.
- Я бы взяла. Ведь мало ли кто может оказаться?
- Кого-нибудь другого, наверно, ищут или наобум звонят.
Он взял трубку.
- Алло... Междугородный - откуда? Да, Стар слушает.
Вся его манера заметно изменилась. Кэтлин увидела Стара
уважительно-взволнованного, а это за последний десяток лет случалось
нечасто. Правда, Стар привык, слушая, принимать учтивый и заинтересованный
вид, но сейчас он как бы помолодел вдруг.
- Звонит президент, - сказал он как-то напряженно.
- Вашей компании?
- Нет, Соединенных Штатов. Он постарался произнести это небрежным
тоном, но в голосе сквозило волнение.
- Хорошо, я подожду, - сказал он в трубку и пояснил глядящей на него
Кэтлин: - Мне уже приходилось говорить с ним.
Он улыбнулся ей и подмигнул в знак того, что, хотя разговор потребует
сейчас всего внимания, она отнюдь не забыта.
- Алло, - сказал он после паузы. Прислушался. Опять сказал: - Алло. -
Нахмурился.
- Нельзя ли чуть погромче, - попросил он учтиво и затем: - Кто?.. Что
еще такое?
Кэтлин увидела, что он раздраженно поморщился.
- Я не хочу говорить с ним, - сказал он в трубку. - Нет.
Он повернулся к Кэтлин:
- Представьте, там у телефона орангутанг. Стару пространно стали
что-то объяснять; он выслушал и" повторил:
- Я не хочу говорить с ним, Лу. Мне нечем заинтересовать орангутанга.
Стар жестом подозвал Кэтлин к телефону и слегка отнял трубку от уха,
так что и она услышала шумное дыхание и сиплое бурчанье. Затем голос:
- Это не липа, Монро. Он умеет говорить и как две капли воды похож на
президента Мак-Кинли. Тут рядом со мной мистер Хорас Уикершем, у него в
руках снимок Мак-Кинли...
Стар терпеливо слушал.
- У нас ведь есть шимпанзе, - сказал он, дослушав. - В прошлом году
наш шимпанзе отхватил зубами солидный кусок от Джона Гилберта... Ну ладно,
дай его опять. Алло, орангутанг, - сказал он раздельно, точно ребенку. И с
удивленным лицом повернулся к Кэтлин: - Оранг ответил мне: "Алло".
- Спросите, как его зовут, - подсказала Кэтлин.
- Алло, оранг, - вот так игра природы! - а как тебя зовут?.. Молчит,
не знает, как зовут... Послушай, Лу. Мы сейчас не ставим ничего в духе
"Кинг-Конга", а в "Косматой обезьяне" орангутангов нет... Разумеется,
уверен. Не обижайся, Лу, до свидания.
Ему было досадно - он совсем было настроился на важный разговор,
выказал даже волнение и чувствовал себя теперь слегка смешным перед
Кэтлин. Но она лишь огорчилась за Стара, и тем милее сделался он ей, что
разговаривал не с президентом, а с орангутангом.
Они поехали вдоль берега обратно, под солнцем, бьющим теперь в спину.
Дом, точно повеселев от их приезда, на прощанье выглядел уже приветливей,
и жесткий блеск вокруг стал выносимей теперь, когда уезжали, когда
оказались не прикованы к этой лунной слепящей поверхности. На повороте
оглянулись - небо начинало розоветь за недочерченным контуром постройки, и
мыс казался радушным островком, сулил в будущем приятные часы.
Проехав Малибу с его яркими домиками и рыбачьими баркасами, они
вернулись в сферу обитанья горожан: у дороги теснились машины, чуть не
громоздясь друг на друга, и пляжи были как бесформенные муравейники -
только чернели несчетные мокрые макушки на глади моря,
Все гуще мелькало городское - одеяла, циновки, зонты, спиртовки,
набитые одеждой сумки; это узники разложили свои узлы на пляжном песке.
Море ждало Стара - пожелай он лишь, найди лишь примененье синей шири, - а
покуда разрешалось этим прочим мочить свои ноги и ладони в прохладных
вольных водоемах творческого мира.
Стар свернул с береговой дороги в каньон, поднялся на холмы, и
пляжники остались позади. Въехав в предместье, они остановились у
бензоколонки.
- Едем теперь обедать, - сказал Стар почти просяще, стоя у машины.
- Вас ведь ждет работа.
- Нет, на вечер у меня никаких планов. Он чувствовал, что и у нее
вечер свободен, спешить ей некуда.
Она предложила компромисс:
- Хотите, зайдем вон в ту закусочную? Он поглядел туда с сомнением.
- Вы это всерьез?
- Мне нравятся ваши американские полуаптеки, полу закусочные. Мне в
них непривычно так и странно.
Сидя на высоких табуретках, они ели томатный суп и горячие сандвичи.
Это сближало больше, чем все предыдущее, и опасно обостряло тоску
одиночества - они ощущали ее в себе и друг в друге. Вдвоем они дышали
пестрыми запахами помещения, горькими, сладкими, кислыми, вдвоем вникали в
тайну подавальщицы, у которой вершки волос были светлые, а корешки черные.
Вдвоем созерцали потом натюрморт опустевших тарелок - ломтик маринованного
огурца, картофеля, косточку маслины.
На улице уже смеркалось, и в машине было так естественно дарить ему
улыбку.
- Огромное вам спасибо. Я чудесно прокатилась. Дом ее был уже
неподалеку. Вот начался подъем, и мотор на второй передаче заурчал гуще,
возвещая приближение конца. В бунгало, карабкавшихся на холмы, горел свет;
Стар включил фары. У него сиротливо тяжелело под ложечкой.
- Давайте условимся о новой поездке.
- Нет, - поспешно сказала она, точно ждала этих слов. - Я напишу вам
письмо. Прошу прощения за все мои таинственные недомолвки, но я прибегала
к ним именно потому, что вы мне так приятны. Вам бы надо меньше загружать
себя работой. И надо бы снова жениться.
- Ну зачем вы об этом, - запротестовал Стар - Сегодня все в сторону,
сегодня мы вдвоем. Для вас это пустяк, быть может, а для меня - важнее
важного. Но мне бы не хотелось комкать разговор.
Не комкать - значило продолжить у нее дома, потому что они уже
подъехали к крыльцу, - и она покачала головой.
- Простимся Я жду гостей Я вам забыла сказать.
- Никого вы не ждете. Но что поделаешь. Он проводил ее до дверей и
стал там же - след в
след, - где стоял в тот вечер. Она поискала ключ в сумочке
- Нашли?
- Нашла, - сказала она. Оставалось войти, но ее тянуло на прощанье
вглядеться в него еще раз, и она повела головой налево, затем направо,
ловя его черты в последнем сумеречном свете. Она промедлила, и само собою
вышло так, что его рука коснулась ее плеча и привлекла к себе, в темноту
галстука и горла. Закрыв глаза, сжав пальцы на зубчиках ключа, она слабо
выдохнула "Ах", и снова "Ах", он притянул ее, подбородком мягко
поворачивая к себе щеку, губы. Оба они улыбались чуть-чуть, а она и
хмурилась тоже - в тот миг, когда последний дюйм расстояния исчез.
Когда же она отстранилась, то покачала опять головой, но скорее в знак
удивления, чем отказа. Значит, вот к чему пришло, и сама виновата, где-то
уже в прошлом виновата, но где же именно? Вот к чему пришло, и теперь ей с
каждым мгновением невообразимей, тяжелей было оборвать сближенье. Он
торжествовал; она сердилась, не виня его, однако; но не могла же она стать
участницей мужского торжества, ведь это означало поражение. В нынешнем
своем виде это - поражение. А затем она подумала, что если прекратить,
прервать, уйти в дом, то поражение уничтожится, но не станет оттого
