смеясь. Повернулась и, подхватив свое длинное платье, вышла из Зазеркалья.
Стар проводил ее.
- Благодарю за танец, - сказала она. - А теперь - прощайте.
И чуть не бегом ушла за стол.
Стар присоединился к нашей компании, к элите отборной и сборной - с
Уолл-стрита, с Грэнд-стрита, из виргинского захолустья, а также из Одессы.
Все с воодушевленьем говорили о лошади, отличившейся на бегах, и мистер
Маркус говорил воодушевленней всех. Для еврея страсть к лошадям - это
символ, подумалось Стару. Издавна ведь было: казак - конный, еврей -
пеший. А теперь и у еврея лошади, и это наполняет его чувством
необычайного благополучия и силы. Стар сидел, делая вид, что слушает, и
кивая подтверждающе, а сам не спускал глаз со стола за колоннами Если бы
все не происходило так естественно, включая путаницу с поясом, то он бы
заподозрил тонкую инсценировку. Но поведение Кэтлин невозможно подделать.
Вот и сейчас она опять ускользает - по кивкам и жестам видно, что
прощается с соседями Уходит, ушла.
- Вот и убежала Золушка, - сказал Уайли Уайт злорадно. - А с туфелькой
просят адресоваться в фирму "Королевская обувь". Южный Бродвей, 812.
Стар догнал ее в длинном верхнем холле, где за бархатным канатом
сидели пожилые контролерши, охраняя вход в бальный зал.
- Это вы из-за меня? - спросил он.
- Мне так или иначе нужно уйти. - Но тут же она добавила почти
сердито: - Послушать их, так я с самим принцем Уэльским протанцевала.
Стали на меня пялить глаза. Один предложил написать мой портрет, другой
просил завтра с ним встретиться.
- Вот об этом-то и я прошу, - негромко сказал Стар - Но только мне это
гораздо важней, чем ему.
- Вы такой настойчивый, - сказала она устало. - Я уехала из Англии
отчасти потому, что там мужчины всегда стремятся поставить на своем. Я
думала, здесь по-другому. Разве недостаточно того, что я не хочу встречи?
- Вполне достаточно, - согласился Стар. - Но поверьте, случай
необычный. У меня словно почва ушла из-под ног. Я как дурак сейчас. Я
должен вас увидеть снова, говорить с вами.
- Зачем же вам быть "как дурак"? - сказала она, видимо колеблясь - Вам
не к лицу. Взгляните трезво.
- И что же я увижу?
- Что вы ослеплены мной Сражены наповал.
- Но я уж и не помнил вас - пока не вошел, не увидел вас здесь.
- Сердцем вы меня помнили. Я с первой встречи поняла: вы из тех, кому
я западаю в сердце..
Она замолчала - из зала вышли двое и стали прощаться. "Передайте ей
привет, скажите, что я ужасно люблю ее, - говорила женщина. - Обоих вас
люблю - детей, всю вашу семью".
Такими общими, затертыми словами Стар говорить не мог, а других не
находилось. Идя к лифту, он произнес:
- Да, вы именно запали в сердце.
- Ага, признаете свое ослепление?
- Нет, это глубже, - покачал он головой - Это весь ваш образ. Ваши
слова - походка ваша - ваш вид и взгляд сейчас... - Он увидел, что лицо ее
смягчилось, я воспрянул духом - Завтра воскресенье, я обычно работаю по
воскресеньям, но если бы вы пожелали увидеть что-нибудь в Голливуде,
познакомиться с кем-нибудь, я счастлив был бы исполнить ваше желание.
Они стояли у лифта. Дверцы раздвинулись, но Кэтлин не вошла в кабину.
- Вы очень скромны, - сказала она. - Вы все хотите показать мне
студию, познакомить с чем-нибудь и кем-нибудь. А вам не тоскливо так
стушевываться самому?
- Без вас завтра мне будет очень тоскливо.
- Бедняжка - прямо до слез жалко. Все звезды рады бы скакать вокруг
него на задних лапках, а он выбирает меня.
Он улыбнулся - что прикажешь на это ответить? Опять подошел лифт. Она
сделала лифтеру знак, что войдет.
- Я слабая женщина, - сказала она - Если я встречусь с вами завтра,
оставите ли вы меня в покое? Нет, не оставите. Настойчивость лишь
возрастет. И выйдет не лучше, а хуже. Поэтому я скажу так: "Благодарю вас
- нет".
Она вошла в лифт. Стар тоже вошел, и они, улыбаясь друг другу,
спустились с третьего этажа в вестибюль. В дальнем конце у входа, за
ларьками и лотками, виднелись головы и плечи толпы кинозевак, сдерживаемых
полицией. Кэтлин поежилась.
- Когда я входила сюда, они все глядели так странно - точно негодовали
на меня, что я не знаменитость.
- Тут есть боковой выход, - сказал Стар. Они прошли через кафе и
коридором вышли к автомобильной стоянке - в прохладную безоблачную
калифорнийскую ночь. Для обоих бал уже остался далеко позади.
- Здесь раньше жило много известных киноактеров, - сказал он. - Вон в
тех виллах - Джон Барримор и Пола Негри А в высоком узком доме через
дорогу - Конни Толмедж.
- А теперь не живут?
- Студии перебрались за город, на природу. То есть теперь там тоже
город. А когда-то и тут было хорошо, есть что вспомнить.
Он умолчал о том, что именно вспомнилось: десять лет назад здесь, по
соседству с Конни Толмедж, жила Минна с матерью.
- Сколько вам лет? - спросила Кэтлин неожиданно.
- Я уж и не считаю - скоро тридцать пять, что ли.
- За столом вас называли "чудо-мальчиком Голливуда".
- Я и в шестьдесят все буду чудо-мальчик, - сказал Стар сумрачно. -
Так встретимся завтра, прошу вас.
- Встретимся, - сказала она. - А где? Оказалось, что угодить ей
непросто. Она не хотела ни в гости, ни за город, ни в фешенебельный
ресторан; поколебавшись, отвергла и пляж. Стар понимал - отказы эти
небеспричинны. Со временем он выяснит. Быть может, она дочь или сестра
какой-либо знаменитости, и с нее взяли слово держаться в тени.
- Я заеду за вами, - предложил он, - а уж там решим.
- Нет, заезжать не надо. Давайте прямо здесь - на этом самом месте.
Стар кивнул, указав на арку над головой, как на ориентир.
Он усадил Кэтлин в ее машину, за которую всякий добросердечный агент
по продаже подержанных автомобилей отвалил бы долларов восемьдесят;
драндулет скрылся, дребезжа. С парадного входа донеслись возгласы - толпа
приветствовала кого-то из кумиров. "Надо бы подняться в зал и проститься",
- подумал Стар.
Продолжаю от первого лица. Стар наконец вернулся - была уже половина
четвертого - и пригласил меня танцевать.
- Как поживаете, Сесилия? - сказал он, точно я не приходила к нему
утром. - А у меня сейчас длинный разговор был с одним приятелем.
(Скрывает, что провожал ту девушку - настолько это, значит, важно для
него!)
- Прокатил его по городу, - продолжал Стар наивно сочинять. - Я и не
замечал, как сильно изменился этот район Голливуда.
- Неужели сильно?
- О да, - сказал Стар. - Полностью. До неузнаваемости. Мне трудно
выразить это детальней, но все переменилось - все. Совсем новый город. -
Помолчав, он усилил мысль: - Я и не отдавал себе отчета, что город так
переменился.
- А кто был ваш собеседник? - копнула я.
- Старый приятель, - туманно ответил он. - Давнишний.
По моей просьбе Уайли втихомолку выяснял уже, кто она такая. Он
подошел к их столу, и бывшая кинозвезда обрадовалась, усадила его рядом.
Нет, кто эта девушка, она не знает, - подруга чьей-то подруги, а больше о
ней никому ничего не известно.
Так танцевала я со Старом под прелестную мелодию Глена Миллера "Я на
качелях". Просторно было, хорошо было танцевать теперь. Но меня брала
тоска еще сильней, чем раньше. Точно с той девушкой ушло все волнение
вечера и для Стара и для меня - ушла моя пронзительная боль, зал опустел и
поскучнел. Пусто было на душе, я танцевала с партнером, рассеянно
повторявшим мне, что город сильно изменился.
Назавтра, во второй половине дня, они встретились - двое незнакомых в
незнакомой стране. Где ночь бала, где та девушка, с которой он танцевал?
По бульвару приближалась к нему дымчато-розово-голубая шляпка с легкой
вуалеткой. Остановилась, вглядываясь в лицо Стара. Он тоже другой - в
коричневом костюме, черном галстуке он стал четче, осязаемей, чем в
смокинге вчера или чем в первую их встречу, когда было лишь его лицо и
голос из темноты.
Он первый признал в ней ту, прежнюю, - по светлому лбу Минны и глазам,
по млечной белизне висков, по переливчатой прохладе волнистых
темно-каштановых волос. Обнять бы ее запросто рукой, притянуть к себе
привычно, по-семейному - настолько ведь знакомо это дыхание, уголки глаз,
пушок на шее сзади и линия спины, сама даже ткань платья заранее знакома
его пальцам.
- Вы так и прождали здесь с ночи? - сказала она голосом, легким, как
шепот.
- Я не двигался, не шевелился. Но оставалось еще нерешенное - куда же
все-таки ехать?
- Я бы чаю выпила - если найдется здесь такое место, где вас не знают.
- Звучит так, точно у одного из нас худая слава.
- А и в самом деле, - засмеялась она.
- Поедем на взморье, - предложил Стар. - Я там заглянул как-то в
ресторан, но меня прогнал дрессированный морской лев.
- Он и чай умеет подавать?
- Вероятно, научен. А разболтать о нас вряд ли сумеет - не настолько
далеко зашла его ученость. Да и что вы такое скрываете?
Она помолчала..
- Возможно, скрываю свое будущее, - сказала шутливо, и это могло
значить что угодно, а могло и ничего не значить.
Они сели в машину, покатили.
- А не угонят? - кивнула Кэтлин на свой драндулет, оставшийся на
стоянке.
- Могут и угнать. Тут, я заметил, шныряли какие-то чернобородые
иностранцы.
Кэтлин обеспокоенно взглянула на него:
- Правда? - И увидела, что он улыбается.
- Я верю всякому вашему слову, - сказала она. - У вас такая мягкая
манера - не понимаю, почему все они так вас боятся. - Она оглядела Стара
одобрительно и чуть озабоченно: его бледность была в ярком свете дня
особенно заметна. - Вы очень перегружены работой? Даже по воскресеньям не
отдыхаете?
- Раньше, бывало, отдыхал, - ответил он, чувствуя, что интерес ее не
напускной, хотя и "сторонний". - Прежде у нас было... был дом с бассейном,
садом, кортами, и в воскресенье приходили гости. Я играл в теннис, плавал.
Теперь оставил плаванье.
- А почему? Вам бы это было полезно. Я считала, все американцы -
рьяные любители плавания.
- Года три назад у меня ноги резко похудели - до неловкости. Хватало,
впрочем, и других спортивных развлечений: я с детства играл в хэндбол, и у
меня тут был закрытый корт, но стенки снесло во время шторма.
- Вы хорошо сложены, - похвалила она, имея в виду только то, что
худощавость его не лишена изящества.
Он мотнул головой - отмахнулся от комплимента.
- Работа - вот мой спорт и развлечение, - сказал он. - Мне очень по
душе моя работа.
- Вы всегда мечтали делать фильмы?
- Нет. В юности я мечтал стать в конторе главньм клерком, который
досконально знает, где что. Она улыбнулась.
- Забавно. Ведь вы достигли гораздо большего.
- Нет, я и теперь главный клерк, - сказал Стар. - Если в чем мой
талант, то именно в этом. Но, вступив в должность, я обнаружил, что никто
не знает досконально, где что. И при этом надо знать не только, где что
лежит, но и почему оно там, и не надо ли его переложить. На меня все
начали наваливать - сложнейшая оказалась должность. Вскоре мне передали
все ключи. И, верни я их сейчас, никто уже не знал бы, от какого замка
какой ключ.
Красный свет остановил машину, и мальчишка-газетчик проблеял:
- Зве-ерская расправа с Микки Маусом! Рэ-эндольф Херст объявил войну
Китаю!
- Придется нам купить эту газету, - сказала она.
Машина тронулась. Поправляя шляпку, охорашиваясь, Кэтлин заметила на
себе взгляд Стара и улыбнулась.
Она была бодра и собранна - а эти качества сейчас в большой цене.
Апатии вокруг хоть отбавляй - в Калифорнию густо стекается вялый и хищный
сброд. Да издерганная молодежь из восточных штатов, мысли которой все еще
на Востоке, а тело ведет безнадежную борьбу с расслабляющим климатом. Ни
для кого не секрет, как трудно здесь дается длительное, ровное рабочее
усилие. Стар хотя и не делал на это скидку, но знал, что из новоприбывших
поначалу бьет чистый родничок энергии.
Им было хорошо сейчас вдвоем. Он не заметил в Кэтлин ни штриха, ни
жеста, который вступил бы в разлад с ее красотой, исказил бы рисунок. Все
в ней было стройно и согласно. Стар давал ей оценку, словно кадру фильма.
