благодарности, - важно говорю я Светлане.
На ее волосах блестят капельки воды. Она уже успела искупаться.
Я выползаю из палатки, жмурясь от солнца, и моим глазам предстает
очень приятное зрелище: закипающая на костре кастрюля.
Довольная Светлана звонко смеется.
- Ты не пробовал снимать у себя эмограмму лени? - спрашивает она. -
Получился бы прекрасный эталон.
Сразу после завтрака мы берем лыжи и спешим к берегу. Минут десять
хором зовем Федосеева, согнутая фигура которого чернеет в лодке на сере-
дине залива. Он делает вид, что не слышит, потому что у него клюет, и он
держит подсачик наготове. "Петр И-ва-но-вич! - надрываемся мы. - Как не
стыд-но!". Наконец, сжалившись над нами, он складывает свои удочки и за-
пускает мотор.
Почему-то новые увлечения заражают нас всех сразу. Так было с мото-
циклом, альпинизмом и подводными съемками. Водные лыжи - наше последнее
увлечение, которому мы отдаем все свободные дни.
Таща за собой вспененную волну, лодка утыкается носом в берег, и Фе-
досеев важно протягивает нам ведерко с уловом. Мы стараемся как можно
правдоподобней выразить свой восторг. Сейчас нам не до рыбы. Бурцев пры-
гает в лодку, привязывает буксирный трос и кидает конец Светлане, кото-
рая уже сидит на стартовом столбике с лыжами на ногах. Мы сталкиваем
лодку в воду.
Мотор ревет, трос взлетает из воды, рывок - и на вершине пенного бу-
руна Светлана ломаным зигзагом мчится по воде. Не торопясь, я занимаю
место на столбике, глядя вслед убегающий через солнечные блики стройной
фигурке в красно-синем купальнике. Мои лыжи слегка касаются воды, и лас-
ковые волны приятно холодят ступни.
Ветра еще нет, разрезанная лыжами вода быстро стекленеет, солнце вы-
совывает косые лучи из-за вершин синих сосен. Утро на редкость тихое.
Впереди два дня отдыха - можно ни о чем не думать, а только радоваться
солнцу, дымку костра и глухому бормотанию волн.
Но даже на отдыхе мысль об опыте не оставляет меня.
* * *
Самое святое, что есть у человека, - это любовь. Таинственнейшая из
тайн, неведомое волшебство, дающее миру неповторимые краски и бесконеч-
ную радость.
Я не поэт, а физик. "Твои руки, как ветер" - единственное, что я со-
чинил. Стихотворение слабое. Скажем прямо - бездарное. У меня хватает
вкуса, чтобы понимать это. Но как физик я убежден - и в сфере прекрасно-
го возможности точных наук беспредельны.
Комбинацией атомов мы можем получить живую клетку. Комбинацией про-
цессов в этой клетке можно смоделировать эмоции и чувства.
Черепахи Уолтера были наделены условными рефлексами, и это никого не
удивляло. Конечно, от моделирования рефлексов до синтеза любовных чувств
- дистанция огромная. Без новейших методов микроволновой локации преодо-
леть ее не удалось бы.
Можно ли судить победителя? Ведь в случае успеха это будет не сурро-
гат, не эрзац, а настоящее чувство - всепокоряющее, могучее, тысячекрат-
но воспетое Петраркой, Шекспиром, Пушкиным. Не гипноз, не внушение, а
просто любовь... Та самая, которая делает жизнь прекрасной, от которой
рождаются дети, из-за которой совершают великие подвиги.
Но для этого надо провести тайный опыт на любимом человеке.
Насколько было бы проще взять любую пару - юношу и девушку - и заста-
вить их полюбить друг друга. А если ошибка? А если удача? Что они скажут
мне? Когда люди любят, они не рассказывают об этом. Их не попросишь за-
полнить протокол испытаний.
Я тоже не смогу занести в протокол ни строчки. Но я буду знать, что
прибор работает! И тысячи людей будут благодарны мне.
Тут я ловлю себя на примитивной лжи. Эгоизм влюбленного и самодо-
вольство изобретателя - вот что движет мною. И все мои рассуждения -
лишь ширма, которой я пытаюсь загородить от самого себя свои некоторые
не очень привлекательные качества.
Конечно, вовсе не обязательно проверять прибор на Светлане. Если бы я
не таился от всех, давно нашлись бы добровольцы - хорошие ребята, кото-
рые согласились бы на опыт и не испугались протокола. Потому что мой
прибор действительно нужен.
Любовь - высшее счастье, данное только человеку. А многим так и не
удается за всю жизнь изведать ее,
Я не говорю о проблеме "любит - не любит", о несчастной, неразделен-
ной, неудачной любви, потому что это все же любовь. Конечно, любовь раз-
деленная была бы лучше. Речь идет о тех, кто прожил жизнь, так и не уз-
нав, что существует нечто более высокое, чем отправление разнообразных
потребностей, как физиологических, так и духовных, будь то еда, питье,
рождение детей, занятия спортом, коллекционирование марок или успехи на
административном поприще. Такие люди - духовные дальтоники. Для них не
существует красок любви, и они не подозревают, что все может быть иначе.
Теперь в моих силах вернуть им то, что было волею случая потеряно для
них.
Надо только испытать прибор.
Но опыт должен быть чистым.
Если передоверить кому-нибудь испытания, я никогда не буду знать,
только ли прибор вызвал необходимый эффект.
Светлана не любит меня - это я знаю точно. И опыт будет чистым.
До чего убедительными могут быть доводы эгоизма! Как здорово я уверил
себя в том, что единственный объект мужского пола, подходящий для опыта,
- это я сам. Интересно, будут ли эти доводы столь же убедительными, если
потребуется мое участие в опасном эксперименте?
* * *
И еще несколько дней спустя.
Я смотрю на знакомые окна, но не чувствую в себе прежней волшебной
силы, совсем недавно окрылявшей меня. Светлый пунктир окон разорван чер-
ным квадратом, и много дней придется ждать, пока он вспыхнет и на нем
мелькнет знакомая тень.
Светланы нет. Она уехала в Кривой Рог, где на стене нового Дворца
культуры монтируется сейчас ее панно. Я донес ее чемодан до поезда, ку-
пил ей букетик фиалок и эскимо, она помахала рукой из окна. Потом вагоны
поплыли мимо.
Как просто все на этом свете... Еще вчера я не представлял себе дня
без нее. Но вот она уехала, и ничего - живу. Хожу в лабораторию, изучаю
графики эмоций, задаю головоломки вычислительной машине, кормлю своих
земноводных. Только жить стало немного неинтересней, только вечерами не-
куда себя деть. Я просиживаю в лаборатории до позднего вечера, пока сер-
дитый вахтер не выгоняет меня. Тогда я иду сюда, под телевизионную иглу,
чтобы посмотреть на темный квадрат окна.
К возвращению Светланы надо решить с опытом. Или - или. Тянуть больше
нельзя. Я ведь тоже живой человек.
Несчастным влюбленным, наверно, гораздо легче. У них хоть ясная без-
надежность. Когда знаешь, что надеяться не на что, начинаешь искать про-
тивоядие. А моя надежда в моих руках. Вот она - голубая кнопка. Надо
только слегка нажать ее.
Сейчас я могу позволить себе это. Радиус действия аппарата - нес-
колько метров. И я жму кнопку до тех пор, пока не разряжается аккумуля-
тор,
А все началось с эмоций. После того как Федосеев вернулся с Луны, где
у него вдруг взбунтовались роботы, он подкинул нам столько новых идей,
что лишь года через полтора мы кое-как втиснули их в плановое русло.
Тогда-то я и занялся вплотную эмоциями, потому что сам Петр Иванович с
головой ушел в разработку памяти нового кристалломозга для своих робо-
тов.
Конечно, начали мы с "центров удовольствия". Сообразительные крысы
послушно нажимали педаль, забывая про сон, еду и питье. Нового тут было
мало - эти опыты Олдз ставил еще в 1953 году. Джон Лилли, известный исс-
ледователь дельфинов, повторил их на обезьянах. Доктор Дельгадо научился
подавать импульсы по радио - правда, на вживленный электрод. Чуть позд-
нее изобрели телестимулятор - небольшой, с горошину, прибор, вживляемый
под кожу черепа. Мы пошли еще дальше, потому что у нас были микролокато-
ры, позволяющие обходиться без электродов.
В нашу лабораторию зачастили добровольцы всех возрастов. С рогатым
пластиковым шлемом на голове, они слушали "Аппассионату", смотрели
фильмы ужасов - "Гроб открывается в полночь" и "Вампиры Вселенной", лю-
бовались Венерой Милосской, дегустировали новые блюда. Мы приходили со
своими аппаратами на экзамены к студентам, появлялись на боксерских рин-
гах, космодромах, за кулисами театров, на редакционных летучках, в маши-
нах "скорой помощи". Мы проявляли чудеса сообразительности, мы станови-
лись дипломатами, мы хитрили, уговаривали, призывали, и, как правило,
нам удавалось водрузить шлем человеку на голову в самый, казалось бы,
неподходящий момент. Все газеты обошел снимок вратаря "Торпедо" в нашем
шлеме, которому били одиннадцатиметровый за пять минут до конца полуфи-
нального матча. Счет был пока ноль - ноль, и запись получилась потрясаю-
щая, но Федосеев с тех пор считал нас прямыми виновниками проигрыша лю-
бимой команды.
Была у нас запись, полученная при испытании самолета, у которого при
пикировании отказало управление, и эмограмма счастливца, выигравшего по
лотерее автомашину. Среди наших подопытных были поэты, пожарники, роже-
ницы, карапузы из детских садов, утопленники, пациенты Института психи-
атрии и посетители Дворца бракосочетаний.
Про утопленников я не оговорился. Наш аспирант Коля Семенов прыгнул в
бассейн со шлемом на голове, чтобы записать эмоции страха. Плавать он не
умел и пошел на дно почти сразу. Конечно, на берегу дежурил врач, а в
воде сидели два аквалангиста, которые извлекли Колю ровно через сорок
секунд, но нам всем потом дали строгий выговор, потому что он успел-таки
потерять сознание, наглотавшись воды.
Потом началось моделирование. Мы заставляли нашу вычислительную маши-
ну воспроизводить в своем железном нутре все эмоции, на какие только
способны живые существа. Мы учили ее испытывать азарт, гнев, прививали
ей чувство юмора. По лаборатории стали бродить электронные кошки, кото-
рые дико сверкали глазами и прыгали в стороны при слове "брысь!", и ки-
бернетические зайцы, любившие нюхать цветы.
По инициативе группы, изучавшей влияние музыки на животных, построили
корову, которая под звуки джаза давала кефир, а под симфоническую музыку
- сгущенное молоко. На шкафу в лаборатории поселился задумчивый осьми-
ног, целыми днями вертевший ручку репродуктора и менявший свой цвет в
зависимости от транслируемой передачи. Пластмассовые лягушки, привлечен-
ные статическим зарядом синтетических блузок нашей секретарши Ниночки,
прыгали ей на колени, пугая ее до обморока.
Круторогая киберкоза Машка стала грозой курильщиков всего института.
Она не выносила табачного дыма и, почуяв ненавистный запах, так поддава-
ла нарушителю своими резиновыми рогами, что тот немедленно улепетывал в
курилку - единственное место, куда ей вход был воспрещен. Коза расправ-
лялась со всеми, невзирая на чины и звания. Был случай, когда однажды
рано утром, еще до начала работы, она гонялась по всему институту за
приезжим академиком, пока не загнала его на стол в директорском кабине-
те, где он и продолжал курить, потому что потерял во время погони очки и
не мог прочитать надпись на машкином боку: "No smoking!"
Все это были модели. В институте создавался новый кристалломозг, и
наш кибернетический зоопарк помогал проверить разные идеи. Новый мозг
предназначался для машины, которая должна была обладать эмоциями.
Практика космических исследований показала, что разведчики-автоматы
часто оказывались бесполезными там, где требовался не только бесприст-
растный точный анализ, но и субъективное суждение, не только фиксация
увиденного, но и оценка впечатлений, потому что без этого новый мир не
мог быть понят правильно. Как это ни странно, безупречная точность машин
стала их недостатком.
У машины нет личности. Она всегда объективна. Любой разведчик-авто-
