достаточно осторожны. Вероятно... Предпочел бы обойтись вообще
без всякого риска, но права выбора у меня больше нет.
Тем не менее я соглашаюсь с решением. Я хочу, чтобы вы
делали то, чего от вас хотят все, конфликта здесь не
предвидится. А то, чего мы хотим все, напоминает мне, пожалуй,
о нашем первом искусственном спутнике Земли. - Данцигер по
обыкновению откинулся в кресле. - Самый первый, крошечный -
сколько он весил? Несколько килограммов? И все просили места
на борту, помните? Биологи просили поместить мышей, чтобы
изучить воздействие космической радиации. Ботаники явились со
своими семенами, географы, метеорологи, да и военные желали
установить фотоаппараты. Связисты, радиоинженеры и 'бог знает
кто еще - все приходили со своими просьбами и даже
требованиями, В конце концов была создана капсула, в которой
пытались дать место - или хотя бы видимость места - каждому из
претендентов.
То же самое, Сай, случилось теперь с нами. Именно поэтому
совет разрешил вам подсмотреть за вашим человеком с конвертом.
Он, по-видимому, каким-то образом связан с кусочком истории, с
одним из второстепенных советников президента Кливленда.
Естественно, любопытно было бы выяснить, что это за связь. В
общем историки хотят убедиться в том, может ли наш проект
помочь им, открывает ли он новые пути расширения исторических
знаний, пути, о которых до сих пор и не помышляли. У
социологов есть свои вопросы, у психологов свои, ну а у
физиков, которых я здесь представляю, у тех миллион вопросов.
Ваш человек, связанный каким-то образом с маленьким
примечанием к истории, представляет собой такую же первую
капсулу. Если вы сможете осторожно понаблюдать за ним, изучить
его и если результат окажется обнадеживающим, тогда мы сможем
постепенно перейти к более крупным, более масштабным целям, к
таким, где ощущаем серьезную нехватку знаний.
Итак, вот чего мы хотим, Сай. Мы хотим, чтобы вы, действуя
с чрезвычайной острожностыо, как мышь в углу, как муха на
стене, понаблюдали за ним. Узнайте все, что можно, - такова
ваша основная задача. Безусловно, это усилит ваше
вмешательство в события прошлого,- он помолчал, потом пожал
плечами, - но постарайтесь свести его до минимума, хорошо? Вы
знаете, где живет ваш человек. Сможете вы вернуться туда и
сделать то, о чем мы вас просим?
Я кивнул было утвердительно, но, прежде чем я успел
ответить, заговорил Рюб - тихо, в высшей степени дружелюбно,
но серьезно:
- Только давай в одиночку. На этот раз в одиночку. На этот
раз девочка Кейт пусть останется там, где ей надлежит быть.
Я открыл рот - и не нашелся, что сказать, и так и сидел,
пока Рюб не улыбнулся слегка.
- Ладно, не старайся объяснить. Я и без тебя догадываюсь,
как все произошло, и винить тебя, вероятно, трудно. Да ничего
плохого, видимо, и не произошло. Однако, право же, у нас
достаточно хлопот и без привлечения посторонних
наблюдателей...
Я кивнул:
- Согласен. Я и сам собирался рассказать доктору Данцигеру,
можешь мне поверить. Но как ты узнал?
- Мы все знаем. В нашем хозяйстве, кроме тебя, немало
других мелких и нудных деталей. Ты у нас прима-балерина, и мы
не пристаем к тебе со всякими винтиками и гаечками. Но
наблюдение за проектом ведется всеми возможными способами, и
никакие личные соображения - не оправдание. Понял?
Это было предупреждение и, если угодно, угроза, но я
заслужил ее, а потому снес покорно:
- Понял.
Рюб улыбнулся своей широкой улыбкой, той самой, которая так
понравилась мне с самого начала. Выпрямился на стуле - тот
смаху стукнулся передними ножками в пластиковый пол - и встал.
- Ну что ж, тогда назад, в "Дакоту". Пошли, счастливчик, я
тебя подвезу.
12
На этот раз, выйдя из "Дакоты" на Семьдесят вторую улицу с
саквояжем в руке, я чувствовал в себе уверенность. Я двинулся
налево, к Сентрал-парку, лежащему по ту сторону улицы, и хотя
никакой заметной разницы не было, я твердо знал, в каком я
времени. И когда через перекресток впереди проехала повозка с
сеном, запряженная парой лошадей, меня это ничуть не удивило.
Но я кое-что вспомнил, поэтому на углу, вместо того чтобы
пересечь улицу и направиться в парк, повернул к северу. Я
вспомнил незастроенное пространство, сквозь которое смотрел с
балкона несколько ночей назад, черную пустоту между "Дакотой"
и Музеем естествознания. Теперь я хотел взглянуть на это
пространство при дневном свете, и полминуты спустя, когда оно
вдруг раскрылось передо мной, я остановился, пораженный, и тут
же расхохотался.
Уж не знаю, что я ожидал увидеть, - вероятно, все что
угодно, только не это, - и, все еще посмеиваясь, я достал из
саквояжа альбом для эскизов. Я сделал грубый, но достаточно
точный подробный набросок и позже закончил его. Обитатели
домишек четвертой улицы и Сентрал-парк-уэст, этих лачуг,
построенных явно собственными руками, занимались сельским
хозяйством! Я не преувеличиваю - они выращивали овощи и
держали скот, и я слышал блеянье овец, хрюканье свиней,
гоготанье гусей и одновременно грохот надземки вдали.
Наконец я направился дальше, пересек Сентрал-парк и
надземкой добрался до центра. Дом девятнадцать на
Грэмерси-парк оказался давним знакомцем. Он и сейчас стоит
там, и мне случалось проходить мимо него и мимо других
солидных старых домов, окружащих квадратик маленького парка.
Насколько я могу судить, дом не изменился и поныне: простой
трехэтажный дом из бурого песчаника, с белыми крашеными
оконными рамами, чисто выскобленными каменными ступеньками и
черными витыми чугунными перилами. В углу одного из окон на
первом этаже маленькая бело-голубая вывеска сообщала: "Комнаты
и пансион".
Я стоял на тротуаре, сжимая ручку саквояжа и разглядывая
дом с чувством человека, которому предстоит прыгнуть в воду с
вышки куда более высокой, чем все, на какие он дерзал
подниматься до сих пор. Теперь я собирался предпринять нечто
неизмеримо большее, чем мимолетное обращение к прохожему. Как
бы осторожен и осмотрителен я ни был, теперь мне предстояло
окунуться в жизнь этого времени с головой, и я все стоял и
глядел на вывеску, бледнел и краснел от волнения и
любопытства, но никак не решался сделать первый шаг.
А надо было - в любую секунду может открыться дверь,
кто-нибудь выйдет и увидит меня торчащим здесь без дела. Я
заставил себя приблизиться, быстро взбежать по ступенькам и,
пока не растерял решимости, крутанул блестящий бронзовый
набалдашник в центре двери; по ту ее сторону резко звякнул
звонок, и я услышал шаги. Теперь уж не отвертеться - к лучшему
или худшему, но я буду вовлечен в события.
Дверная ручка повернулась, дверь приоткрылась внутрь, и я
поднял глаза. На пороге, вопросительно глядя на меня, стояла
девушка лет двадцати с небольшим в сером бумажном платье и
длинном зеленом фартуке; зачесанные вверх волосы были замотаны
белой тканью наподобие тюрбана, а в руке она держала тряпку.
- Да?
Меня еще раз охватило ощущение чуда, свершившегося со мной,
и я безмолвно уставился на нее. Она начала хмуриться, готова
была сказать еще чтото, но я опередил ее:
- Я ищу комнату.
- С пансионом? Другими мы не располагаем.
- Да, да. С пансионом.
- У нас есть две свободные, - неуверенно произнесла она,
будто раздумывая, не отказать ли мне. - Одна фасадная, окнами
в парк, десять долларов в неделю. Другая окнами во двор, семь
долларов двадцать пять центов. Цены включая завтрак и ужин...
Я ответил, что хотел бы посмотреть обе, и она пропустила
меня в переднюю, выложенную черными и белыми плитками; стены
были оклеены обоями, а львиную долю площади занимала огромная
вешалка со стойкой для зонтов и вделанным посредине зеркалом
во весь рост. Пока она затворяла дверь, я в зеркале разглядел
изящную шею, на которую из-под тюрбана выбился завиток волос.
Несмотря на волнение, я улыбнулся: что-то невинное и
притягательное есть в девичьей шее, если волосы зачесаны
вверх. До меня, наконец, дошло, что девушка хороша собой.
Вслед за ней я поднялся по лестнице, покрытой ковровой
дорожкой. Она подобрала платье у колен, и я увидел черные,
застегнутые на пуговицы ботинки со слегка стоптанными
каблуками и толстые бумажные чулки в белую и синюю полоску. На
секунду мелькнули икры, полные и круглые, и я оценил, несмотря
на уродливые чулки и ботинки, что у нее красивые ноги. "Она
ведь давно мертва, - молнией пронеслось у меня в сознании. -
Уже много лет, как она умерла..." Я затряс головой, стараясь
отогнать эту мысль; на площадке девушка обернулась, жестом
приглашая меня в комнату, и улыбнулась - я увидел вблизи живую
реальность ее лица, небольшие морщинки, собравшиеся в уголках
глаз, быстрое движение ресниц, когда она моргнула, и вся она
вблизи была такая живая и такая молодая, что мимолетная мысль
потеряла всякое значение.
Я оглядел комнату, а девушка ждала, стоя в дверях. Комната
оказалась большая, чистая, хорошо освещенная - два высоких
окна смотрели в парк. Обставлена комната была старомодно... да
нет, конечно, вовсе не старомодно. Деревянному креслу-качалке,
тяжелой резной деревянной кровати, приткнувшемуся между окон
маленькому столику, накрытому зеленой бархатной скатертью с
бахромой, исполнилось не больше десяти лет отроду. На полу
лежал зеленый с розовым, местами истертый ковер с узором - то
ли исполинские розы, то ли кочаны капусты, выбирайте, что
нравится. Под одним из окон притулилась кушетка, обтянутая
красным бархатом, на окнах висели накрахмаленные, кое-где
подштопанные кружевные занавески. У двери красовалась гравюра
в позолоченной рамке - пастух в домотканой рубахе посреди
овечьего стада, а обои несли на себе свирепый
коричневато-зеленый узор из мученически искривленных линий.
Был еще темного дерева комод с фарфоровыми ручками и белым
мраморным верхом, а на комоде - кувшин и большая чаша. Ванная,
общая для всех жильцов, сообщила мне девушка, находится в
конце коридора.
- Мне нравится, - сказал я. - Очень нравится. Я беру эту
комнату, если можно.
- У вас есть какие-нибудь рекомендации?
- К сожалению, нет. Я только что прибыл в Нью-Йорк и не
знаю здесь ни одного человека. Кроме вас, разумеется. - Я
улыбнулся, но она не ответила на мою улыбку. Она нерешительно
мялась, и я сказал: - Правда, я беглый каторжник,
профессиональный фальшивомонетчик и убийца-любитель. Кроме
того, я вою по ночам на луну. Но зато я опрятен...
- Ну, в таком случае добро пожаловать. - Я все-таки
заставил ее улыбнуться. - Как ваше имя?
- Саймон Морли. Очень рад с вами познакомиться.
- Меня зовут Джулия Шарбонно, - сказала она сдержанно, даже
несколько свысока, но я понял, что мы уже друзья. - Дом этот
принадлежит моей тетке; вы встретите ее за ужином, который
будет в шесть. - Она повернулась, чтобы уйти, взялась за
дверную ручку, но приостановилась и снова обратилась ко мне: -
Поскольку вы приезжий, то запомните, что это газ, - она кивком
показала на круглый светильник наверху и на рожок над
кроватью, - не керосин и не свечка. Газ нужно не задувать, а
выключать.
- Хорошо, я запомню.
Она кивнула, оглядела комнату последний раз и, не найдя,
что еще сказать собралась выйти.
- Мисс Шарбонно! - окликнул я, и она оглянулась; я тоже не
знал, что сказать, но в конце концов нашелся: - Извините меня
за невежество. Я в НьюЙорке впервые в жизни, незнаком со
здешними обычаями...
- Полагаю, что они не слишком отличются от обычаев других
