многоцветьем и плавными переходами красок. Из большого окна, если,
конечно, то было окно, открывался замечательный вид на лунные горы: вдали
маячил кратер, в черном небе сверкала почти полная Земля. Я не мог отвести
взгляда от бело-голубого шара родной планеты. Две тысячи лет назад на ней
умерла Йорит.
- Ну, агент Фарнесс, - спросила наконец Мендоса на темпоральном,
языке Патруля, - как вы себя чувствуете?
- Нормально, - пробормотал я. - Нет. Как убийца.
- Вам следовало оставить ту девочку в покое.
Сделав над собой усилие, я отвернулся от окна.
- Для своих соплеменников она была взрослой женщиной. Наша связь
помогла мне завоевать доверие ее родичей, а значит, содействовала успеху
моей миссии. Но, пожалуйста, не считайте меня бессердечным злодеем. Мы
любили друг друга.
- А что думает по этому поводу ваша жена? Или она не знает?
Я был слишком утомлен, чтобы возмутиться подобной назойливостью.
- Знает. Я спрашивал у нее... Поразмыслив, она решила, что для нее
ничего страшного не произошло. Не забывайте, наша с ней молодость пришлась
на шестидесятые-семидесятые годы двадцатого века. Впрочем, вам вряд ли
что-либо известно об этом периоде. То было время сексуальной революции.
Мендоса угрюмо усмехнулась.
- Мода приходит и уходит.
- Мы с женой одобряем единобрачие, но не из принципа, а скорее из-за
того, что удовлетворены нашими отношениями. Я постоянно навещаю ее, я
люблю ее, в самом деле люблю.
- А она, как видно, сочла за лучшее не вмешиваться в вашу
средневековую интрижку! - бросила Мендоса.
Меня словно полоснули ножом по сердцу.
- То была никакая не интрижка! Говорю вам, я любил Йорит, ту готскую
девушку, я любил ее! - Я сглотнул, стараясь избавиться от вставшего в
горле кома. - Вы правда не могли ее спасти?
Мендоса покачала головой. Голос ее заметно смягчился:
- Нет. Если хотите, я объясню вам все в подробностях. Приборы -
неважно, как они работают, - показали аневризм передней церебральной
артерии. Само по себе это не очень опасно, однако напряжение, вызванное
долгими и трудными родами, привело к разрыву сосуда. Оживить девушку
означало бы обречь ее на тяжкие муки.
- И не было способа, чтобы?..
- Разумеется, мы могли бы перенести ее в будущее, то есть сюда;
сердце и легкие заработали бы снова, а мы, применив процедуру нейронного
клонирования, создали бы человека, который внешне походил на вашу
возлюбленную, но ничего не знал ни о себе, ни об окружающем мире. Моя
служба не делает таких операций, агент Фарнесс. Не то чтобы мы не
сочувствовали, но мы завалены вызовами от патрульных и от их... настоящих
семей. Если мы начнем выполнять просьбы вроде вашей, работы у нас будет
просто невпроворот. И потом, поймите: она не боролась за жизнь.
Я стиснул зубы.
- Предположим, мы отправимся к началу ее беременности, - сказал я, -
заберем ее сюда, вылечим, сотрем воспоминания о путешествии и возвратим
обратно, целую и невредимую?
- Мой ответ известен вам заранее. Патруль не изменяет прошлое, он
оберегает и сохраняет его.
Я вжался в кресло, которое, подстраиваясь под очертания моего тела,
тщетно пыталось успокоить меня.
- Не судите себя чересчур строго, - сжалилась надо мной Мендоса.
- Вы же не могли предвидеть этого. Ну вышла бы девушка за кого-нибудь
другого - наверняка все кончилось бы тем же самым. По совести говоря, мне
показалось, что с вами она была счастливее большинства женщин той эпохи. -
Мендоса повысила голос. - Но себе вы нанесли рану, которая зарубцуется
отнюдь не скоро. Вернее, она не затянется никогда, если вы не сумеете
противостоять искушению вернуться в годы жизни девушки, чтобы каждодневно
видеть ее и быть с ней. Как вы знаете, подобные поступки запрещены
Уставом, и не только из-за риска, которому при этом подвергается
пространственно-временной континуум. Вы погубите свою душу, разрушите свой
мозг. А вы нужны нам, нужны, помимо всех остальных, вашей жене.
- Да, - выдавил я.
- С вас достаточно будет наблюдения за вашими потомками. Правильнее
было бы вообще отстранить вас от этого задания.
- Не надо, прошу вас, не надо.
- Почему? - спросила она, будто хлестнула бичом.
- Потому что я... не могу бросить их... тогда получится, что Йорит
жила и умерла ни за что.
- Ну, решать не вам и не мне, а вашему начальству. В любом случае,
готовьтесь к серьезному наказанию. Быть может, они ограничат свободу ваших
действий, - Мендоса отвернулась и потерла подбородок. - Если, естественно,
не потребуется определенного вмешательства, чтобы восстановить
равновесие... Ладно, это меня не касается.
Она вновь взглянула на меня, неожиданно перегнулась через стол и
сказала:
- Слушайте, Карл Фарнесс. Меня попросят высказать мое мнение о
случившемся. Вот почему я привезла вас сюда, вот почему я намерена
продержать вас тут недельку-другую, - чтобы понять вас. Однако кое в чем я
уже разобралась, ибо таких, как вы, в миллионолетней истории Патруля, уж
поверьте мне, хватает: да, вы совершили проступок, но вас извиняет ваша
неопытность.
- Это происходило, происходит и будет происходить. Чувство
оторванности от людей, несмотря на отпуска и на контакты с коллегами вроде
меня. Ошеломление, несмотря на подготовку, культурный и прочие шоки. Вы
видели то, что было для вас несчастьем, бедностью, запустением,
невежеством, неоправданной трагичностью - хуже того, бездушием,
жестокостью, несправедливостью, зверством. Вы не могли не испытать боли.
Вы должны были убедить себя, что ваши готы - такие же люди, что отличия
между вами и ними - исключительно поверхностные; вы захотели помочь им, и
вдруг перед вами отворилась дверь, за которой таилось нечто прекрасное...
Да, путешественники во времени, в том числе - патрульные, часто поступают,
как вы. Обычно их действия не представляют угрозы, ибо важны не предки той
или иной конкретной исторической фигуры, а она сама. Если пределы
растяжения континуума не превышены, тогда не важно, изменилось ли прошлое
в каких-то мелочах или эти мелочи "всегда" присутствовали в нем. Не вините
себя, Фарнесс, - закончила она тихо. - Чем скорее вы оправитесь, тем лучше
для вас и для всех. Вы - агент Патруля Времени, а потому не думайте, будто
скорбите в последний раз.
302 - 330 гг.
Карл сдержал свое слово. В молчании опершись на копье, он смотрел,
как родичи Йорит кладут ее тело в могилу и насыпают сверху курган. Потом
они с Виннитаром устроили поминки по усопшей, на которые созвали соседей
со всей округи и которые длились целых три дня. Во время поминок Карл
держался особняком, хотя, если к нему обращались, отвечал в своей обычной,
вежливой манере. Нельзя сказать, чтобы он косо поглядывал на веселившихся,
но в его присутствии никто не отваживался шуметь или петь удалые песни.
Когда гости разошлись и Карл остался наедине с Виннитаром, он
промолвил:
- Завтра я тоже уйду. Скоро меня не жди.
- Ты исполнил то, за чем приходил?
- Нет, еще нет.
Других вопросов Виннитар задавать не стал. Карл вздохнул и прибавил:
- Если будет на то воля Вирд, я не покину твой род. Но пока судьба
против меня.
На рассвете он попрощался и исчез за пеленой густого, холодного
тумана.
Последующие годы породили немало слухов. Кое-кто уверял, что видел,
как Карл в сумерках проникал, словно через дверь, в курган Йорит. Иные
утверждали, что он ночами выводит умершую возлюбленную на прогулки.
Постепенно в воспоминаниях людей он утрачивал человеческие черты.
Дед с бабкой подыскали Дагоберту кормилицу и воспитывали его как
собственного сына. Все знали о том, кто был его отцом, но не сторонились
мальчика, а наоборот, стремились завести с ним дружбу, ибо ему, если
верить молве, предстояло совершить великие подвиги. Именно поэтому его
обучали как искусству воина, охотника и землепашца, так и умению пристойно
вести себя. Отпрыски богов были не такой уж редкостью. Мужчины становились
героями, а женщины славились мудростью и красотой, но они были смертными,
как обыкновенные люди.
Появившись три года спустя, Карл, глядя на своего сына, пробормотал:
- Как он похож на мать!
- Да, лицом, - согласился Виннитар, - но видишь сам, Карл, мужества
ему тоже не занимать.
Кроме старого вождя, никто не осмеливался называть Скитальца по имени
- или так, как, по мнению готов, было бы правильнее всего. На пирах они,
по его просьбе, рассказывали недавно услышанные легенды и стихи. Вызнав,
какие барды сочинили заинтересовавшие его сказания, он пообещал навестить
их и впоследствии выполнил свое обещание, чем весьма польстил самолюбию
поэтов. А от того, о чем повествовал он сам, как и прежде, захватывало
дух. Впрочем, он пробыл у Виннитара недолго и снова пропал.
Тем временем Дагоберт вырос в статного, пригожего, веселого паренька.
Ему исполнилось лишь двенадцать зим, когда он вместе со своими сводными
братьями, старшими сыновьями Виннитара, отправился на юг, сопровождая
караван торговцев. Они перезимовали на чужбине и вернулись домой по весне,
изумленные и потрясенные увиденным. Да, на юг отсюда лежат свободные
земли, богатые, плодородные, омываемые Днепром, по сравнению с которыми
Висла - не более чем ручеек. Северные долины заросли лесами, но дальше на
юг простираются бескрайние пастбища и земля, словно невеста, ожидает плуга
пахаря. К тому же, тот, кто завладеет ею, будет держать в своих руках
торговлю через порты Черного моря.
Готов там немного. Западные племена переселились на Дунай, по
которому проходит граница Римской империи. Они вовсю торгуют с римлянами,
однако, если вдруг разгорится война, им не позавидуешь: ведь отвага и
выучка римских легионеров известна всему свету.
Днепр же протекает достаточно далеко от пределов империи. Правда,
побережье Азовского моря заняли герулы, дикие племена, с которыми
наверняка не обойдется без стычек. Но, поскольку они презирают доспехи и
сражения в строю, с ними справиться будет легче, нежели с вандалами. К
северу и востоку от герулских земель обитают гунны, кочевники, схожие с
троллями своим уродством и кровожадностью. По слухам, грознее их воинов
нет. Однако тем сладостнее будет победа над ними, если они нападут; готы
одолеют их, ибо те разбиты на племена и кланы, которые скорее затеют свару
друг с другом, чем объединятся, чтобы грабить хозяйства и жечь поселения.
Дагоберт не находил себе от нетерпения места, братья поддерживали
его, но Виннитар призвал к осмотрительности. Прежде чем трогаться в путь,
из которого не будет возврата, нужно как следует все разузнать. Кроме
того, двигаться надо не по отдельности, а всем вместе, иначе переселенцы и
их скарб станут добычей разбойников.
В ту пору восточные готы сплотились в единый союз под властью
Геберика, вождя племени гройтунгов. Одних он принудил к повиновению силой,
других склонил на свою сторону угрозами или посулами. Среди последних были
и тойринги, которые в год пятнадцатилетия Дагоберта провозгласили Геберика
своим королем.
Это означало, что они платили ему не слишком обременительную дань,
давали ему, когда он того требовал, воинов, если только не нужно было в
это время сеять или собирать урожай, и исполняли законы, принятые на
Большом Вече для всего королевства. Зато теперь можно было не опасаться
нападения соседних племен, которые тоже признали Геберика своим
властелином. Торговля процветала, и представители тойрингов - неслыханное
