- Нет, - возразил Солберн, - римский кубок, лучший из тех, которые у
нас есть.
Хатавульф, расправив плечи, подошел к Праотцу.
- Тебе ведомо будущее, - проговорил он. - Какие вести ты нам принес?
- Такие, - отозвался Скиталец. Голос его звучал низко и зычно; слова
он выговаривал иначе, нежели южные готы и все те, с кем им доводилось
сталкиваться. Люди думали, что родным языком Скитальца был язык богов.
Этим вечером в его голосе слышалась печаль. - Хатавульфу и Солберну
суждено отомстить за сестру, и тут ничего не изменишь. Такова воля Вирд.
Но Алавин не должен идти с вами.
Юноша отшатнулся, побледнел, из горла его вырвался звук, похожий на
рыдание.
Скиталец отыскал его взглядом.
- Так нужно, Алавин, - промолвил он. - Не гневайся на меня, но ты
мужчина пока только наполовину и смерть твоя будет бесполезной. Помни, все
мужчины когда-то были юнцами. К тому же тебе предназначен иной удел, куда
более тяжкий, чем месть: ты будешь заботиться о благополучии тех, кто
происходит от матери твоего отца, Йорит, - не дрогнул ли его голос? - и от
меня. Терпи, Алавин. Скоро твоя судьба исполнится.
- Мы... сделаем все... что ты прикажешь, господин, - пробормотал
Хатавульф, поперхнувшись вином из кубка. - Но что ждет нас... тех, кто
поскачет на Эрманариха?
Скиталец долго глядел на него в тишине, которая воцарилась в зале,
потом ответил:
- Ведь ты не хочешь этого знать. Будь то радость или горе, ты не
хочешь этого знать.
Алавин опустился на скамью, обхватив голову руками.
- Прощайте, - Скиталец закутался в плащ, взмахнул копьем. Громко
хлопнула дверь. Он исчез.
1935 г.
Я мчался на темпороллере через пространственно-временной континуум,
решив переодеться позднее. Прибыв на базу Патруля, замаскированную под
склад, я сбросил с себя все то, что носили в бассейне Днепра в конце
четвертого века нашей эры, и облачился в одежду, которая подходила для
Соединенных Штатов середины двадцатого столетия.
И тогда, и теперь мужчинам полагались рубашки и брюки, а женщинам -
платья. На этом сходство заканчивалось. Несмотря на грубую ткань, из
которой был сшит наряд готов, он нравился мне больше современного пиджака
с галстуком. Я положил готский костюм в багажник своего роллера и туда же
сунул разнообразные приспособления, вроде маленького устройства, с помощью
которого мог слышать, находясь снаружи, разговоры во дворце вождя
тойрингов в Хеороте. Копье в багажник не влезало, поэтому я прикрепил его
к борту машины. До тех пор пока я не отправлюсь во время, где пользовались
подобным оружием, оно мне не понадобится.
Дежурному офицеру было, должно быть, двадцать с небольшим; по
нынешним меркам, он едва вышел из подросткового возраста, хотя во многих
других эпохах давно бы уже был семейным человеком. Судя по выражению его
лица, я внушал ему благоговейный трепет. Он, по-видимому, не догадывался,
что я, формально принадлежа к Патрулю Времени, не имею никакого отношения
к героическим деяниям вроде прокладки пространственно-временных трасс и
вызволения попавших в беду путешественников. На деле я был простым
ученым-гуманитарием. Правда, я мог перемещаться во времени по собственному
желанию, чего юному офицеру не было положено по должности.
Когда я очутился в кабинете, который официально занимал представитель
некой строительной компании - нашего плацдарма в этом временном
промежутке, - офицер бросил на меня внимательный взгляд.
- Добро пожаловать домой, мистер Фарнесс, - сказал он. - Похоже, вам
пришлось несладко, да?
- Почему вы так решили? - машинально отозвался я.
- У вас такой вид, сэр. И походка.
- Со мной ничего не случилось, - оборвал его я, не желая делиться
своими чувствами ни с кем, кроме Лори, да и с ней отнюдь не сразу. Закрыв
за собой дверь кабинета, я прошел через холл и оказался на улице.
Здесь тоже стояла осень. День выдался из числа тех свежих и чистых,
которыми славился Нью-Йорк до того, как его население начало бурно
разрастаться. Так совпало, что я очутился в прошлом за год до своего
рождения. Здания из стекла и бетона возносились под самые небеса,
голубизну которых слегка нарушали белые пятнышки облаков, подгоняемых
ветерком, не замедлившим одарить меня холодным поцелуем. Автомобилей было
не слишком много, и доносившийся откуда-то аромат жареных каштанов почти
начисто заглушал запах выхлопных газов. Выйдя на Пятую авеню, я направился
по ней вверх, мимо поражающих изобилием товаров магазинных витрин, за
стеклами которых делали покупки прекраснейшие в мире женщины и богачи со
всех концов света.
Я надеялся, что, пройдясь пешком до дома, сумею избавиться от
терзавшей меня печали. Город не только возбуждает, он может и исцелять,
верно? Мы с Лори неспроста выбрали местом своего обитания Нью-Йорк, хотя
могли поселиться где и когда угодно, будь то в прошлом или в будущем.
Пожалуй, я преувеличиваю. Подобно большинству супружеских пар, мы
хотели жить в достаточно привычных условиях, чтобы нам не пришлось учиться
всему заново и постоянно держаться настороже. Тридцатые годы - чудесное
времечко, если ты белый американец и у тебя все в порядке со здоровьем и
деньгами. Что касается отсутствия удобств, например кондиционера, его
можно было установить без особого труда, разумеется не включая, когда у
вас в гостях люди, которым до конца жизни не суждено узнать о
существовании путешественников во времени. Правда, у власти находилась
шайка Рузвельта, но до превращения республики в корпоративное государство
было рукой подать, к тому же оно никоим образом не влияло на нашу с Лори
жизнь; распад же этого общества станет явным и необратимым только, по моим
подсчетам, к выборам 1964 года.
На Ближнем Востоке, где, кстати, сейчас вынашивает меня моя матушка,
мы вынуждены были бы действовать чрезвычайно осмотрительно. Нью-йоркцы же,
как правило, были людьми терпимыми или по крайней мере нелюбопытными.
Моя окладистая борода и волосы до плеч, которые я, будучи на базе,
заплел в косичку, не привлекли всеобщего внимания; лишь какие-то мальчишки
закричали мне вслед: "Борода!" Для хозяина дома, соседей и прочих
современников мы - оставивший преподавательскую работу профессор
германской филологии и его супруга, люди с некоторыми, вполне
простительными странностями. И мы не лгали - то есть лгали, но не во всем.
Вот почему пешая прогулка должна была успокоить меня, помочь
восстановить перспективу, контакт с реальностью, каковой следует иметь
агенту Патруля, если он не хочет сойти с ума. Замечание, которое обронил
Паскаль, верно для всего человечества на протяжении всей его истории. "Как
были веселы первые акты, последний всегда трагичен. Твой гроб засыпают
землей, и отныне для тебя все кончено". Нам необходимо свыкнуться с этой
мыслью, впитать ее в себя, сжиться с ней. Да что там говорить: мои готы в
целом отделались куда легче, чем, скажем, миллионы европейских евреев и
цыган в годы второй мировой, спустя десять лет, или миллионы русских в эти
самые тридцатые.
Ну и что? Они - мои готы. Их призраки внезапно окружили меня, и улица
со зданиями, автомобилями и людьми из плоти и крови превратилась вдруг в
нелепый, наполовину позабытый сон.
Я ускорил шаг, торопясь в убежище, которое приготовила для меня Лори.
Мы с ней жили в огромной квартире, окна которой выходили на
Центральный парк, где мы гуляли теплыми ночами. Наш привратник отличался
могучим телосложением и не носил оружия, полагаясь целиком на силу своих
мышц. Я ненамеренно обидел его, едва ответив на дружеское приветствие, и
осознал это уже в лифте. Мне оставалось только сожалеть, ибо прыжок в
прошлое и внесение в него изменений нарушили бы Главную Директиву Патруля.
Не то чтобы такая мелочь могла угрожать континууму: он довольно-таки
эластичен, а последствия перемен быстро стираются. Кстати, возникает
весьма интересная метафизическая задачка: насколько путешественники во
времени открывают прошлое и насколько создают его?
Кот Шредингера [речь идет об образном выражении идеи о волновой
природы материи австрийского физика Э.Шредингера] обосновался в истории
ничуть не хуже, чем в своем ящике. Однако патруль существует для того,
чтобы обеспечивать безопасность темпоральных перемещений и непрерывность
той цепочки событий, которая приведет в конце концов к появлению
цивилизации данеллиан, создавших Патруль Времени.
Стоя в лифте, я размышлял на привычные темы, и призраки готов
отодвинулись, сделались менее назойливыми. Но когда я вышел из лифта, они
последовали за мной.
В загроможденной книгами гостиной стоял запах скипидара. Лори в
тридцатые годы сумела завоевать себе известность как художница: она ведь
еще не была той замороченной профессорской женой, которой станет позднее;
вернее, наоборот. Предложение работать в Патруле она отклонила, поскольку,
из-за физической слабости, не могла рассчитывать на должность
агента-оперативника, а рутинный труд клерка или секретаря ее совершенно не
интересовал. Признаюсь, отпуска мы обычно проводили в, мягко выражаясь,
экзотических эпохах.
Услышав мои шаги, Лори выбежала из студии мне навстречу. Я увидел ее
и немного приободрился. В заляпанном краской халате, с убранными под
платок каштановыми волосами, она оставалась по-прежнему стройной и
привлекательной. Лишь приглядевшись, можно было заметить морщинки в
уголках ее зеленых глаз.
Наши нью-йоркские знакомые завидовали мне: мол, мало того что жена у
него симпатичная, так она вдобавок куда моложе, чем он! В действительности
же разница между нами составляла всего шесть лет. Меня завербовали в
Патруль, когда мне перевалило за сорок и в волосах уже начала пробиваться
седина, а Лори тогда находилась почти в расцвете своей красоты.
Обработка, которой нас подвергали в Патруле, предотвращала старение,
но не могла, к сожалению, вернуть молодость.
Кроме того, большую часть своей жизни Лори провела в обычном времени,
где минута равняется шестидесяти секундам. А я, будучи оперативником,
проживал дни, недели и даже месяцы за то время, которое проходило с утра,
когда мы с ней расставались, до обеда, - время, в которое она занималась
собственными делами, пользуясь тем, что я не мешаюсь под ногами. В общем и
целом мой возраст приближался к сотне лет.
Порой я чувствовал себя - и выглядел - на добрую тысячу.
- Привет, Карл! - Ее губы прильнули к моим. Я прижал ее к себе.
"Запачкаю краской пиджак? Ну и черт с ним!" Лори отстранилась, взяла меня
за руки и пристально поглядела в лицо.
- Путешествие далось тебе нелегко, - прошептала она.
- Я знал, что так оно и будет, - ответил я устало.
- Но не подозревал, насколько... Ты долго там пробыл?
- Нет. Подожди чуть-чуть, и я расскажу тебе все в подробностях.
Честно говоря, мне повезло. Я попал в нужную точку, сделал, что от меня
требовалось, и ушел. Несколько часов скрытого наблюдения, пара минут
действия - и все.
- И правда, повезло. А возвращаться тебе скоро?
- В ту эпоху? Да, достаточно скоро. Но я задержусь здесь - передохну,
осмыслю то, что должно произойти... Ты потерпишь меня недельку-другую?
- Милый, - она обняла меня.
- Я должен буду привести в порядок мои записи, - проговорил я ей на
ушко, - но вечерами мы сможем ходить в гости, в театры, словом,
развлекаться вдвоем.
- Хорошо бы, у тебя получилось. Обещай мне, что не будешь
притворяться ради меня.
