дело! - каждый год отправлялись на Большое Вече, где их слушали наравне с
остальными.
Дагоберт отважно сражался за короля, а в промежутках между войнами
сопровождал ходившие на юг торговые караваны. Он многое узнал в тех краях
и многому научился.
Как ни странно, редкие появления отца всегда совпадали с его
пребыванием дома. Скиталец наделял Дагоберта богатыми дарами и мудрыми
советами, но разговора у них обычно не получалось, ибо что мог сказать
юнец такому человеку, как Карл?
В тот год Дагоберт принес жертвы в святилище, выстроенное Виннитаром
на месте, где стоял когда-то дом, в котором родился мальчик. Похоронив
дочь, Виннитар велел сжечь этот дом, где она провела так мало дней.
Скиталец запретил кровавые жертвоприношения и дозволил помянуть Йорит лишь
первыми плодами земли. Позднее кто-то пустил слух, что яблоки, брошенные в
огонь перед каменным алтарем, превратились в Яблоки Жизни.
Когда Дагоберт вступил в пору зрелости, Виннитар подыскал ему жену -
Валубург, сильную и пригожую девушку, дочь Оптариса из Долины Оленьих
Рогов, второго по могуществу человека среди тойрингов. Скиталец почтил
свадьбу сына своим присутствием.
Он был среди готов и тогда, когда Валубург родила первенца, которого
родители назвали Тарасмундом. В тот же год у короля Геберика тоже родился
сын, Эрманарих.
Валубург рожала мужу одно дитя за другим, но не могла привязать его к
дому. Дагоберт не ведал покоя. Люди говорили, что в его жилах течет
отцовская кровь, что он слышит зов ветра, доносящийся с края света.
Возвратившись из очередного похода на юг, он принес нежданную весть:
правитель Рима по имени Константин победил всех своих соперников и
сделался единоличным владыкой.
Может быть, именно это известие подстегнуло Геберика, хотя он и без
того не спешил вкладывать меч в ножны. Потратив несколько лет на
приготовления, король повел свое войско на вандалов.
Дагоберт между тем окончательно решил переселяться на юг. Скиталец
одобрил его решение, сказав, что те земли предназначены готам судьбой и
что, очутившись там первым, он сможет выбрать себе удел по собственному
желанию. Дагоберт принялся созывать в дорогу соседей, понимая, что дед
прав: в одиночку он туда не доберется. Но отказать королю, не
откликнувшись на его призыв, значило покрыть себя бесчестьем, а потому,
получив стрелу войны, он двинулся на соединение с Гебериком во главе
отряда в сотню с лишним воинов.
Битва завершилась кровавым сражением, задавшим роскошный пир волкам и
воронью со всей округи. В ней пал король вандалов Визимар. Погибли и
старшие сыновья Виннитара, помышлявшие о переселении на юг заодно с
Дагобертом. Сам Дагоберт уцелел, не был даже сколь-нибудь серьезно ранен,
и все восхваляли его за проявленную доблесть. Нашлись, правда, такие,
которые говорили, что на поле боя его оберегал от вражеских копий
Скиталец, но Дагоберт возражал клеветникам: "Отец пришел ко мне лишь в
ночь перед решающей схваткой. Мы долго сидели, и я попросил, чтобы он не
умалял моей славы, сражаясь за меня, а он ответил, что на то нет воли
Вирд".
Наголову разбитые вандалы вынуждены были спасаться бегством.
Помыкавшись какое-то время по берегам Дуная, они испросили у императора
Константина разрешения поселиться на его землях. Император, никогда не
пренебрегавший добрыми воинами, позволил вандалам обосноваться в Паннонии.
Дагоберт, благодаря своему происхождению, женитьбе и завоеванной в
боях славе, стал предводителем тойрингов и, дав им достаточно передохнуть
после войны, повел их на юг.
Будущее рисовалось в радужном свете, а потому мало кто остался на
насиженном месте, но среди этих немногих были старый Виннитар и
Салвалиндис. Когда повозки переселенцев скрылись из глаз, старикам в
последний раз явился Скиталец. Он был добр с ними, ибо помнил все, что
связывало их, и ту, что спала вечным сном на берегу Вислы.
1980 г.
Меня распекали на все лады за нарушение устава и только лишь по
настоянию Герберта Ганца, уверявшего, что ему некем меня заменить,
позволили продолжать выполнение задания. Но распекал меня вовсе не Мэнс
Эверард. У того были свои причины держаться в тени. Постепенно они
выяснились - как и то, что Эверард изучал мои отчеты.
В промежутке с четвертого по двадцатый век прошло около двух лет моей
настоящей жизни с тех пор, как я потерял Йорит. Горе сменилось глухой
тоской - ах, если бы она пожила хоть чуть-чуть подольше! - но иногда
обрушивалось на меня всей своей тяжестью. Лори, как могла, помогала мне
свыкнуться с мыслью о потере. Признаться, я и не подозревал, какая
замечательная у меня жена.
Я был в отпуске в Нью-Йорке 1932 года, когда Эверард вновь позвонил
мне и предложил встретиться.
- Надо бы обсудить кое-какие вопросы, - сказал он. - Побеседуем
часок-другой, а потом погуляете по городу. Разумеется, с женой. Вы
когда-нибудь видели Лолу Монтес в зените славы? Я взял билеты. Париж, 1843
год.
Наступила зима. За окнами квартиры Эверарда шел снег; мы будто
очутились в невообразимых размеров белой пещере. Подавая мне стакан с
пуншем, Эверард справился относительно моих музыкальных пристрастий. Мы
довольно быстро установили, что нам обоим нравятся мелодии кото,
инструмента, на котором играл позабытый ныне, но, безусловно, гениальный
средневековый японский музыкант. Что ж, путешествия во времени, помимо
недостатков, связаны с определенными преимуществами.
Эверард тщательно набил трубку табаком и разжег ее.
- В отчетах вы ни словом не обмолвились о своих взаимоотношениях с
Йорит, - заметил он как бы мимоходом. - Все открылось лишь после того, как
вы обратились к Мендосе. Почему?
- Это касалось только меня, - проговорил я. - И потом, в Академии нас
предостерегали насчет подобных вещей, но, насколько мне известно, как
такового запрета не существует.
Эверард склонил голову. Глядя на него, я почему-то подумал, что он,
должно быть, прочел все, что мне предстоит написать. Он знал мое будущее
так, как я узнаю его, прожив отведенные мне годы, и ни минутой раньше.
Правило, согласно которому агенты оставались в неведении относительно
своего жизненного пути, соблюдалось в Патруле неукоснительно и нарушалось
лишь в исключительных случаях.
- Не волнуйтесь, я не собираюсь бранить вас, - сказал Эверард. -
Между нами, мне кажется, что координатор Абдулла слегка погорячился. Чтобы
справиться с заданием, агенту нужна известная свобода. Многие попадали в
переделки гораздо неприятнее вашей.
Выпустив изо рта клуб голубоватого дымка, он продолжил:
- Мне хотелось бы кое-что уточнить. Меня интересуют не столько
философские обоснования, сколько сами ваши поступки. Я задам вам
пару-тройку вопросов... э... научного толка. Как вы понимаете, я не
ученый, но достаточно усердно копался в анналах истории, предыстории и
даже пост-истории.
- Не сомневаюсь, - поспешил заверить я.
- Начнем с очевидного. Вы вмешались в войну между готами и вандалами.
С какой целью?
- Я уже отвечал на этот вопрос, сэр... то есть Мэнс. Убивать я никого
не убивал, поскольку моя собственная жизнь находилась вне опасности. Я
помогал в разработке стратегии, ходил в разведку, вселял страх в сердца
врагов, летая над их головами на антиграве, наводя иллюзии, стреляя
ультразвуковыми лучами. Да одним тем, что напугал их, я спас десятки
жизней! Но главная причина заключалась в том, что я, патрульный, затратил
немалые усилия на создание базы в обществе, которое должен был изучать, а
набег вандалов грозил свести их на нет.
- Вы не боялись, что ваши действия изменят будущее?
- Нет. Пожалуй, мне надо было как следует все обдумать, однако с
первого взгляда у меня сложилось впечатление, что этот случай - чуть ли не
пример из практического пособия. Вандалы замыслили самый обыкновенный
набег. Исторических свидетельств о нем нет, значит, исход его в
значительной степени безразличен для обеих сторон, если не принимать в
расчет конкретных людей, а ведь некоторым из них мой план отводит важные
роли. Что касается их и что касается того рода, основателем которого я
явился, то здесь мы имеем дело с заурядными статистическими колебаниями,
которые скоро сгладятся.
Эверард нахмурился.
- Карл, вы кормите меня теми же отговорками, какими пытались убедить
координаторов. С ними у вас получилось, но меня вы не проведете.
Постарайтесь усвоить раз и навсегда: действительность крайне редко
совпадает с примерами из учебников и практических пособий.
- По-моему, я потихоньку это усваиваю, - мое раскаяние было вполне
искренним. - Мы не имеем права обманывать людей, так?
Эверард улыбнулся. Я ощутил облегчение и поднес к губам стакан с
пуншем.
- Ладно, давайте перейдем от общих рассуждений к частностям. Ну,
например, без вашей помощи готы во многом остались бы на уровне дикарей. Я
говорю не про материальные предметы: ибо они рассыплются в прах, или
сгниют, или затеряются. Но вы рассказывали им о мире, существование
которого до вас было для них тайной за семью печатями.
- Мне же надо было как-то привлечь к себе внимание. Иначе с какой
стати им было припоминать для меня их собственные, давно набившие оскомину
предания?
- Н-да, пожалуй. Но не попадет ли то, что вы им наговорили, в готский
фольклор и не сольется ли с тем циклом, который вас так занимает?
Я позволил себе усмехнуться.
- Нет. Я заранее произвел психосоциальные вычисления и пользовался
ими как руководством. Общества подобного типа обладают весьма
избирательной коллективной памятью. Люди необразованные и живут в мире,
где чудеса считаются вполне обыденными явлениями. То, что я поведал им,
скажем, о римлянах, лишь дополняет подробностями сведения, которые они
получили от бродячих торговцев, а эти подробности быстро растворятся в их
расплывчатых представлениях о Риме. Что же до более экзотического
материала, то Кухулин для готов - всего-навсего еще один обреченный герой,
похожий на тех, о ком повествуют их сказания. Империя Хань - еще одна
легендарная держава где-то за горизонтом. На своих слушателей я произвел
впечатление, но при последующей передаче мои рассказы постепенно начнут
восприниматься как волшебные сказки.
Эверард кивнул.
- М-м, - пыхнув трубкой, он вдруг спросил: - А вы сами? Вас трудно
причислить к позабытым легендам. Вы - человек из плоти и крови,
таинственный незнакомец, который время от времени появляется среди готов.
Вы намерены сотворить из себя бога?
Я ждал этого вопроса и загодя приготовился к нему. Снова пригубив
пунш, я ответил, взвешивая каждое слово:
- Роль божества меня не прельщает, но, боюсь, обстоятельства
складываются не в мою пользу.
Эверард не шелохнулся.
- И вы утверждаете, что история останется неизменной? - протянул он с
нарочитой ленцой в голосе.
- Совершенно верно. Сейчас я все объясню. Я не изображал из себя
бога, не требовал поклонения и не собираюсь его требовать. Все вышло как
бы само собой. Я пришел к Виннитару один, одетый как путник, но не как
бродяга. С собой у меня было копье, обычное оружие пешего. Будучи
рожденным в двадцатом веке, ростом я выше людей из четвертого тысячелетия,
даже если они нордического типа. Волосы и борода у меня, как видите,
седые. Я рассказывал о неведомых краях, летал по воздуху и наводил ужас на
