Лиудерис покачал головой.
- Не понимаю, - пробормотал он, - все равно не понимаю. Почему
Эрманарих повел себя так? Может, он одержим демоном? Или просто безумен?
- Думаю, ни то ни другое, - отозвался Тарасмунд. - По-моему, он
слишком уж прислушивается к тому, что нашептывает ему на ухо Сибихо,
который даже не гот, а вандал. Но - слышит тот, кто хочет слышать. - Он
повернулся к Скитальцу. - Ему все время мало той дани, какую мы платим, он
затаскивает в свою постель незамужних женщин, желают они того или нет, - в
общем, всячески издевается над людьми. Сдается мне, он намеревается
сломить волю тех вождей, которые осмеливаются перечить ему. Если этот
поступок сойдет ему с рук, значит, он одолел нас.
Скиталец кивнул.
- Ты, без сомнения, прав. Я бы добавил только, что Эрманарих завидует
власти римского императора и мечтает о подобной для себя. А еще он слышал
о распре между Фритигерном и Атанариком, поэтому, должно быть, решил
заранее покончить со всеми возможными соперниками.
- Мы требуем справедливости, - повторил Тарасмунд. - Он должен будет
заплатить двойную виру и поклясться на Камне Тиваса перед Большим Вече,
что будет править по древним обычаям. Иначе я подниму против него весь
народ.
- У него много сторонников, - предостерег Скиталец. - Поклявшиеся в
верности, те, кто поддерживает его из зависти или страха, те, кто считает,
что готам нужен сильный король, особенно теперь, когда гунны шныряют вдоль
границ и вот-вот перейдут их.
- Да, но на Эрманарихе ведь свет клином не сошелся, - вырвалось у
Рандвара.
Тарасмунд, похоже, загорелся надеждой.
- Господин, - обратился он к Скитальцу, - ты победил вандалов.
Покинешь ли ты свою родню в канун предстоящей битвы?
- Я... не могу сражаться в ваших войнах, - ответил Скиталец с
запинкой. - На то нет воли Вирд.
Помолчав, Тарасмунд спросил:
- Но ты хотя бы поедешь с нами? Король наверняка послушает тебя.
Скиталец откликнулся не сразу.
- Хорошо, - промолвил он. - Но я ничего не обещаю. Слышишь? Я ничего
не обещаю.
Так он оказался, с Тарасмундом и другими, во главе многочисленного
отряда.
Эрманарих не имел постоянного места проживания. Вместе со своими
дружинниками, советниками и слугами он ездил от дворца ко дворцу. Молва
уверяла, что после убийства племянников он направился в пристанище,
которое находилось в трех днях пути от Хеорота.
Те три дня весельем не отличались. Укрывший землю снег хрустел под
копытами коней. Небо было низким и пепельно-серым, а сырой воздух застыл в
неподвижности. Дома под соломенными крышами, голые деревья, непроглядный
мрак ельников, - разговоров было мало, а песен не слышалось вообще, даже
вечерами у костров.
Но когда отряд приблизился к цели, Тарасмунд протрубил в рог и
всадники пустили коней в галоп.
Под топот копыт и конское ржание тойринги въехали во двор
королевского пристанища. Их встретили дружинники Эрманариха, вряд ли
уступавшие им числом; они выстроились перед дворцом и наставили на
незваных гостей копья.
- Мы хотим говорить с вашим хозяином! - крикнул Тарасмунд.
Это было намеренное оскорбление: вождь тойрингов приравнивал
королевских дружинников к собакам или римлянам. Один из людей Эрманариха,
покраснев от гнева, ответил:
- Всех мы не пропустим. Выберите нескольких, а остальные будут ждать
тут.
- Согласны, - сказал Тарасмунд, отдавая приказ Лиудерису.
- Ладно, ладно, - громко пробормотал старый воин, - раз вы так
перепугались. Но учтите, вам не поздоровится, если с нашими вождями
случится что-нибудь этакое, вроде того, что произошло с племянниками
короля.
- Мы пришли с миром, - торопливо вмешался Скиталец.
Он спешился следом за Тарасмундом и Рандваром. Их троих пропустили во
дворец. Внутри воинов было еще больше, чем снаружи. Вопреки обычаю, все
они были вооружены. У восточной стены залы, окруженный придворными, сидел
Эрманарих.
Король был крупным мужчиной и держался с подобающим его сану
величием. Черные кудри и борода "лопатой" обрамляли суровое лицо с резкими
чертами.
Облачен он был в роскошные одежды из заморских крашеных тканей,
отороченные мехом куницы и горностая. На запястьях Эрманариха сверкали
тяжелые золотые браслеты, на челе переливался отраженным светом пламени
золотой же обруч. В руке король сжимал кубок из граненого хрусталя, а на
его пальцах поблескивали алые рубины.
Когда утомленные трехдневной скачкой, с головы до ног в грязи,
путники приблизились к его трону, он смерил их свирепым взглядом и
буркнул:
- Странные у тебя друзья, Тарасмунд.
- Ты знаешь их, - ответил вождь тойрингов, - и тебе известно, зачем
мы пришли.
Костлявый человек с бледным лицом - вандал Сибихо - шепнул что-то на
ухо королю. Эрманарих кивнул.
- Садитесь, - сказал он, - будем пить и есть.
- Нет, - возразил Тарасмунд, - мы не примем от тебя ни соли, ни вина,
пока ты не помиришься с нами.
- Придержи-ка язык, ты!
Скиталец взмахнул копьем. В зале установилась тишина, только дрова в
очагах как будто затрещали громче.
- Прояви свою мудрость, король, и выслушай его, - проговорил он. -
Твоя земля истекает кровью. Промой рану, наложи на нее целебные травы,
пока она не загноилась.
- Я не выношу насмешек, старик, - отозвался Эрманарих, глядя
Скитальцу в глаза. - Пускай он думает, что говорит, и тогда я выслушаю
его. Скажи мне в двух словах, Тарасмунд, что тебе нужно.
Тойринг словно получил пощечину. Он судорожно сглотнул, овладел собой
и перечислил все свои требования.
- Я догадывался, что ты явишься с чем-нибудь подобным, - сказал
Эрманарих. - Ведай же, что Эмбрика и Фритла понесли заслуженное наказание.
Они лишили короля того, что принадлежало ему по праву. А воры и
клятвопреступники у нас вне закона. Впрочем, мне жаль их. Я готов
заплатить виру за их семьи и дома - после того как мне доставят сокровища.
- Что? - воскликнул Рандвар. - Да как ты смеешь, убийца?!
Королевские дружинники заворчали. Тарасмунд положил руку на плечо
юноши и сказал, обращаясь к Эрманариху:
- Мы требуем двойной виры за то зло, которое ты учинил. Принять
меньше нам не позволит честь. А что до сокровищ, их владельца изберет
Большое Вече, и каким бы ни было его решение, все мы должны будем
подчиниться ему.
- Я не собираюсь торговаться с тобой, - произнес ледяным тоном
Эрманарих. - Согласен ты с моим предложением или нет, все одно - убирайся,
пока не пожалел о своей дерзости!
Скиталец, выступив вперед, снова воздел копье над головой, призывая к
молчанию. Лицо его пряталось в тени шляпы, складки синего плаща походили
на два огромных крыла.
- Слушайте меня, - провозгласил он. - Боги справедливы. Они карают
смертью тех, кто нарушает законы и глумится над беспомощными. Слушай меня,
Эрманарих. Твой час близок. Слушай меня, если не хочешь потерять
королевство!
По зале пронесся ропот. Воины боязливо переглядывались, делали в
воздухе охранительные знаки, крепче стискивали древки копий и рукояти
клинков. В дымном полумраке все-таки было видно, что у многих в глазах
появился страх: ведь прорицал не кто иной, как Скиталец.
Потянув короля за рукав, Сибихо вновь что-то шепнул ему, и Эрманарих
вновь кивнул. Протянув в сторону Скитальца указательный палец, он произнес
так громко, что от стропил отразилось эхо:
- Бывали времена, старик, когда ты гостил в моем доме, а потому не
пристало тебе угрожать мне. Вдобавок ты глуп, что бы ни болтали о тебе
дети, женщины и выжившие из ума деды, - ты глуп, если думаешь запугать
меня. Говорят, будто ты на деле - Водан. Ну и что? Я верю не в каких-то
там богов, а только в собственную силу.
Он вскочил и выхватил из ножен меч.
- Давай сразимся в честном бою, старый плут! - крикнул он. - Ну?
Сразись со мной один на один, и я разрублю пополам твое копье и пинками
прогоню тебя прочь!
Скиталец не шелохнулся, лишь дрогнуло копье в его руке.
- На то нет воли Вирд, - прошептал он. - Но я предупреждаю тебя в
последний раз: ради благополучия готов - помирись с теми, кого ты
оскорбил.
- Я помирюсь с ними, если они того захотят, - усмехнулся Эрманарих. -
Ты слышал меня, Тарасмунд. Что скажешь?
Тойринг огляделся. Рандвар напоминал затравленного собаками волка,
Скиталец словно превратился в каменного идола, Сибихо нагло ухмылялся со
своей скамьи.
- Я отказываюсь, - хрипло проговорил Тарасмунд.
- Тогда вон отсюда, вы все. Или ждете, чтобы вас вытолкали взашей?
Рандвар обнажил клинок, Тарасмунд потянулся за своим.
Дружинники короля подступили ближе. Скиталец воскликнул:
- Мы уйдем, потому что желаем готам добра. Подумай, король, подумай
хорошенько, пока ты еще король.
Он направился к двери. Эрманарих расхохотался. Его раскатистый смех
долго отдавался в ушах троих миротворцев.
1935 г.
Мы с Лори гуляли в Центральном парке. Природа с нетерпением ожидала
весну. Кое-где по-прежнему лежал снег, но во многих местах из земли уже
пробивалась зеленая трава. На деревьях и кустах набухали почки. Высотные
здания сверкали, точно свежевымытые, а разрозненные облачка на голубом
небе устроили своеобразную регату. Легкий мартовский морозец румянил щеки
и покалывал кожу.
Но мыслями я находился не здесь, а в той, давно минувшей зиме.
Лори сжала мою руку.
- Не надо, Карл.
Я понимал, что она старается, как может, разделить со мной мою боль.
- А что мне было делать? - отозвался я. - Я же говорил тебе,
Тарасмунд попросил меня отправиться вместе с ними. Ответив отказом, как бы
я мог потом спокойно спать?
- А сейчас ты спишь спокойно? О'кей, может, ничего страшного и не
случилось. Но ты вмешался, ты пытался предотвратить конфликт.
- Блаженны несущие мир, как учили меня в воскресной школе.
- Столкновения не избежать, не правда ли? Оно описывается в доброй
половине тех поэм и преданий, которые ты изучаешь.
Я пожал плечами.
- Поэмы, предания - как отличить, где в них истина, а где вымысел?
Да, истории известно, чем кончил Эрманарих. Но впрямь ли Сванхильд,
Хатавульф и Солберн умерли той смертью, о которой повествует сага? Если
что-либо подобное и произошло в действительности, а не является продуктом
романтического воображения более поздней эпохи, впоследствии добросовестно
записанным хронистом, то где доказательства того, что это произошло именно
с ними? - Я прокашлялся. - Патруль охраняет время, а я устанавливаю
подлинность событий, которые нуждаются в охране.
- Милый, милый, - вздохнула Лори, - ты принимаешь все слишком близко
к сердцу, а потому чувства одерживают в тебе верх над здравым смыслом. Я
думала - и думаю... Конечно, я не была там, но, быть может, благодаря
такому стечению обстоятельств, вижу то, что ты... предпочитаешь не видеть.
Все, о чем ты сообщал в своих докладах, свидетельствует: поступки людей
определяются их неосознанным стремлением к одной-единственной, общей цели.
Если бы тебе, как богу, суждено было убедить короля, ты бы убедил его. А
так континуум воспротивился твоему вмешательству.
- Континуум - штука гибкая, какое значение имеют для него жизни
нескольких варваров?
- Не притворяйся, Карл, ты все понимаешь. Меня мучает бессонница, я
боюсь за тебя и не могу от страха заснуть. Ты совсем рядом с запретным.
Может статься, ты уже перешагнул порог.
- Ерунда, временные линии подстроятся под изменение.
