Ульрика плотно сжала губы.
- Разве я утверждала, что вы должны беспрекословно повиноваться ему?
- проговорила она чуть погодя. - Клянусь Волком, которого обуздал Тивас:
пусть только попробует подступиться к нам! Однако ему не откажешь в
сообразительности. Думаю, он будет избегать стычек.
- А когда соберется с силами?
- Ну, на это ему понадобится время, да и мы не будем сидеть сложа
руки. Помните, вы молоды. Если даже ничего не случится, вы просто-напросто
переживете его. Но, может статься, столь долго ждать не потребуется. Он
постареет...
День за днем, неделю за неделей увещевала Ульрика своих сыновей, пока
те не согласились исполнить ее просьбу.
Рандвар обвинил их в предательстве. Разгорелась ссора, и в ход едва
не пошли кулаки. Сванхильд бросилась между юношами.
- Вы же друзья! - закричала она.
Ворча, меряя друг друга свирепыми взглядами, драчуны постепенно
утихомирились.
Позднее Сванхильд увела Рандвара гулять. Они шли по лесной тропинке,
вдоль которой росла ежевика. Деревья, шелестя листвой, ловили солнечный
свет, звонко пели птицы. Золотоволосая, с большими небесно-голубыми
глазами на прелестном личике, Сванхильд двигалась легкой поступью лани.
- Почему ты такой печальный? - спросила она. - Смотри, какой сегодня
чудесный день!
- Но те, кто воспитал меня, лежат неотмщенные, - пробормотал Рандвар.
- Они знают, что рано или поздно ты отомстишь за них, а потому могут
ждать хоть до скончания времен. Ты хочешь, чтобы люди, произнося твое имя,
вспоминали и о них. Так потерпи... Смотри! Ой, какие бабочки! Словно закат
сошел с небес!
Былой приязни в отношении Рандвара к Хатавульфу с Солберном уже не
было, но в общем и целом он неплохо уживался с ними. В конце концов, они
были братьями Сванхильд.
Из Хеорота к королевскому двору отправили посланцев, у которых хорошо
подвешены были языки. На удивление всем, Эрманарих пошел на уступки, как
будто почувствовал, что после гибели Тарасмунда может действовать помягче
прежнего. От уплаты двойной виры он отказался: это означало бы признать
свою вину. Однако, сказал он, если те, кому известно, где находятся
сокровища, привезут его на Большое Вече, король покорится воле народа.
Ведя с Эрманарихом переговоры о мире, Хатавульф, подстрекаемый
Ульрикой, деятельно готовился к возможному столкновению. Так продолжалось
до самого Вече, которое собралось после осеннего равноденствия.
Король потребовал сокровища себе. Существует древний обычай, напомнил
он, по которому все, что добыл, сражаясь за своего господина, тот или иной
человек, доставалось господину, а уж он потом разбирается, кого и как
наградить. Иначе войско распадется, ибо каждый ратник будет думать о
добыче, а не о славе на поле брани, начнутся свары и поединки. Эмбрика и
Фритла знали об этом обычае, однако решили повести дело по-своему.
Когда Эрманарих закончил, поднялись люди Ульрики. Король изумился: он
никак не предполагал, что их будет так много. Один за другим они разными
словами говорили об одном и том же. Да, гунны и их союзники аланы были
врагами готов. Но в том году сражался с ними не Эрманарих, а Эмбрика с
Фритлой, которые с тем же успехом могли уйти не в военный, а в торговый
поход. Они честно завоевали сокровища, и те принадлежат им по праву.
Долгим и жарким был спор, который велся то у Камня Тиваса, то в
шатрах племенных вождей. Речь шла не просто о соблюдении закона предков, а
о том, чья возьмет. Ульрика устами своих сыновей и их посланцев сумела
убедить немало готов в том, что хотя Тарасмунд погиб - именно потому, что
он погиб, - для них будет лучше, если верх одержит не король. Тем не менее
разногласий было не перечесть. В итоге Вече разделило сокровища на три
равные доли: Эрманариху и сыновьям Эмбрики и Фритлы. А раз те пали под
мечами королевских дружинников, их доли переходят к приемному сыну Эмбрики
Рандвару. Так Рандвар за одну ночь сделался богачом.
Эрманарих покинул Вече в весьма мрачном расположении духа. Люди
боялись заговаривать с ним. Первым набрался храбрости Сибихо. Он попросил
у короля дозволения побеседовать с ним наедине. Что они обсуждали, никто
не знал, но после разговора с вандалом Эрманарих заметно повеселел. Узнав
об этом, Рандвар пробормотал, что когда, ласка довольна, птицам надо
остерегаться. Однако год завершился мирно.
Летом следующего случилась странная вещь. На дороге, которая бежала
от Хеорота на запад, показался Скиталец. Лиудерис выехал ему навстречу,
чтобы приветствовать и проводить во дворец.
- Как поживают Тарасмунд и его родня? - справился гость.
- Что? - Лиудерис опешил. - Тарасмунд мертв, господин. Разве ты
забыл? Ты ведь был на его поминках.
Седобородый старик тяжело оперся на копье. Окружавшим его людям
почудилось вдруг, что день стал не таким теплым и светлым, каким был с
утра.
- И правда, - прошептал Скиталец еле слышно, - совсем забыл.
Он передернул плечами, взглянул на всадников Лиудериса и сказал
вслух:
- Запамятовал, с кем не бывает. Простите меня, но, похоже, я должен
буду попрощаться с вами. Увидимся в другой раз. - Он круто развернулся и
зашагал в ту сторону, откуда пришел.
Глядя ему вслед, люди делали в воздухе охранительные знаки. Немного
спустя в Хеорот прибежал пастух, который рассказал, что встретился на
выпасе со Скитальцем и что тот принялся расспрашивать его про гибель
Тарасмунда. Никто не мог догадаться, что все это предвещает;
работница-христианка, впрочем, сказала, что теперь, дескать, всяк видел -
древние боги слабеют и умирают.
Как бы то ни было, сыновья Тарасмунда с почетом приняли Скитальца,
когда он появился вновь, уже осенью. Они не осмелились спросить у него,
почему он не навестил их раньше. Скиталец держался дружелюбнее обычного и
вместо дня-двух провел в Хеороте целых две недели, уделяя особое внимание
Сванхильд и Алавину.
Но с ними он смеялся и шутил, а о серьезном разговаривал, разумеется,
с Хатавульфом и Солберном. Он побуждал братьев отправиться на запад, как
поступил в молодые годы их отец.
- Пребывание в римских провинциях пойдет вам только на пользу, а
заодно вы возобновите дружбу со своей родней среди визиготов, - увещевал
он. - Если хотите, я буду сопровождать вас, чтобы вы нигде не попали
впросак.
- Боюсь, ничего не выйдет, - ответил Хатавульф. - Во всяком случае,
не в этом году. Гунны становятся все сильнее и нахальнее и снова
подбираются к нашим поселениям. Знаешь сам, как мы относимся к королю, но
Эрманарих прав: пришла пора опять взяться за меч. А мы с Солберном не из
тех, кто может прохлаждаться, когда другие сражаются.
- Да уж, - подтвердил его брат, - и потом, до сих пор король сидел
смирно, однако любви он к нам не питает. Если нас ославят как трусов или
лентяев и если ему вздумается однажды посчитаться с нами, кто тогда
встанет на нашу защиту?
Скиталец явно опечалился.
- Что ж, - сказал он наконец, - Алавину исполняется двенадцать. Чтобы
отправиться с вами, он еще молод, а вот в компанию мне годится как раз.
Отпустите его со мной.
Братья согласились, а Алавин запрыгал от радости. Наблюдая, как он
кувыркается, Скиталец покачал головой и пробормотал:
- Как он похож на Йорит! Ну да, он родня ей по отцу и по матери. Вы с
Солберном ладите с ним? - неожиданно спросил он Хатавульфа.
- Конечно, - отозвался изумленный вождь. - Он славный паренек.
- И вы никогда с ним не ссорились?
- Почему, ссорились, по всяким пустякам, - Хатавульф погладил светлую
бородку. - Наша мать недолюбливает его. Но пускай себе тешится старыми
обидами; глупцы могут болтать что угодно, однако мы слушаем ее лишь тогда,
когда ее советы кажутся нам разумными.
- Храните вашу дружбу, - Скиталец, скорее, молил, нежели советовал
или приказывал. - На свете мало найдется сокровищ дороже ее.
Он сдержал свое слово и возвратился по весне. Хатавульф снарядил
Алавина в дальний путь, дал ему коней, сопровождающих, золото и меха для
продажи. Скиталец показал драгоценные дары, которые взял с собой, сказав,
что они помогут завязать знакомства в чужих краях. Прощаясь, он крепко
обнял обоих братьев и привлек к себе Сванхильд.
Они долго смотрели вслед уходящему каравану. Рядом с седоголовым
стариком в синем плаще Алавин выглядел совсем юным. И всех троих посетила
одна и та же мысль: по вере предков, Водан был богом, который забирает на
тот свет души умерших.
Но миновал год, и Алавин вернулся домой в целости и сохранности. Он
вытянулся, стал шире в плечах, голос его погрубел; он то и дело принимался
рассказывать о том, что видел, слышал и испытал на чужбине.
Новости Хатавульфа и Солберна были не слишком радостными. Война с
гуннами пошла вовсе не так, как ожидалось. Ловкие наездники, издавна
пользовавшиеся шпорами, гунны научились сражаться в едином строю и
подчиняться приказам. Им не удалось одолеть готов ни в одном из
многочисленных сражений, но они нанесли противнику немалый урон, и
говорить о том, что они потерпели поражение, было бы преждевременно.
Измученные непрекращавшимися набегами кочевников, голодные,
оставшиеся без добычи воины Эрманариха вынуждены были уйти восвояси. Иными
словами, война закончилась ничем.
А потому люди вечер за вечером с восторгом внимали Алавину. Его
рассказы о Риме казались грезами наяву. Порой, однако, Хатавульф и Солберн
хмурились, Рандвар и Сванхильд обменивались недоуменными взглядами, а
Ульрика сердито фыркала. В самом деле, почему Скиталец избрал именно такой
путь?
Когда они путешествовали с Тарасмундом, то поплыли прямиком в
Константинополь. А сейчас он начал с того, что привел караван к визиготам,
где тойринги задержались на несколько месяцев. Они засвидетельствовали
свое почтение язычнику Атанарику, но чаще их видели при дворе христианина
Фритигерна. Последний был, как уже говорилось, не только моложе своего
соперника, но и превосходил его по числу подданных; Атанарик же, как и в
былые года, ревностно искоренял христианство в своих землях.
Получив наконец разрешение пересечь границы Империи и переправившись
через Дунай, Скиталец направился в Моэзию, где свел Алавина с готскими
приверженцами Ульфилы. Потом они все-таки, но ненадолго, заглянули в
Константинополь. Попутно Скиталец растолковал юноше обычаи и нравы римлян.
Поздней осенью они возвратились ко двору Фритигерна, там и перезимовали.
Визигот хотел окрестить их, и Алавин чуть было не поддался на его уговоры,
находясь под впечатлением величественных соборов и прочих чудес, какие ему
довелось узреть на берегах Золотого Рога, но в конечном счете отказался
под тем предлогом, что не желает ссоры с братьями. Фритигерн не обиделся
на его отказ и сказал лишь: "Наступит день, когда для тебя все
переменится".
По весне, дождавшись, пока высохнет грязь на дорогах, Скиталец привел
караван обратно в Хеорот - и исчез.
Тем летом Хатавульф женился на Анслауг, дочери вождя тайфалов.
Эрманарих тщетно старался расстроить их брак.
А вскоре Рандвар попросил Хатавульфа о разговоре наедине. Они
оседлали коней и поскакали туда, где бродил по пастбищам скот. День
выдался ветреный, и по рыжевато-коричневой луговой траве будто пробегали
волны. По небу проносились снежно-белые облака, отбрасывая мимолетные тени
на землю внизу. Из-под конских копыт взлетали птицы, высоко в поднебесье
кружил, высматривая добычу, ястреб. Прохладный ветер нес на своих крыльях
запах прогретой солнцем почвы.
- Сдается мне, я знаю, чего ты хочешь, - прервал молчание Хатавульф.
