Эверард выпустил изо рта дым.
- До определенной степени. Поскольку дальнейшая ваша карьера не
отмечена никакими безрассудствами, не считая тех штучек, какие рано или
поздно выкидывает любой агент Патруля, я счел непозволительным для себя
тратить собственное время и средства Патруля на продолжение расследования.
Я прибыл к вам не в качестве официального лица, а как приятель, которому
захотелось узнать, как вы тут поживаете. Поэтому давайте не трогать тех
тем, к каким у вас не лежит душа.
- В вас есть что-то от старого добродушного медведя, - рассмеялась
Лори. Мне было не по себе, но глоток коктейля с ромом помог собраться с
мыслями.
- Ну почему же? - возразил я. - Спрашивайте. Я убедился, что с
Алавином все будет в порядке.
Эверард пошевелился.
- Как? - осведомился он.
- Не тревожьтесь, Мэнс. Я действовал осторожно, в большинстве случаев
- не напрямик. Скрывался под разными личинами, и он ни разу не узнал меня.
- Я провел ладонью по гладко выбритому подбородку: римская манера, как и
коротко остриженные волосы. Если потребуется, мне даже не придется заново
отращивать бороду - наклеят точь-в-точь такую, какая у меня была. - Да,
Скиталец вышел в отставку.
- Разумно, - одобрил Эверард и откинулся в кресле. - А что стало с
тем пареньком?
- С Алавином? Он увел на запад, к Фритигерну, довольно многочисленную
компанию готов, в которой была и его мать Эрелива. - Вернее, ему еще
предстояло увести их, три столетия спустя. Но мы говорили на английском,
система времен в котором в сравнении с темпоральным совершенно не
разработана. - Его там хорошо приняли, тем более что он вскоре крестился.
Как вы понимаете, уже по этой причине со Скитальцем надо было кончать.
Какие могут быть у христианина дела с языческим богом?
- Хм-м... Интересно было бы узнать о его ощущениях.
- Насколько я могу судить, он не распространялся о своем родстве со
мной. Разумеется, если его потомки - он удачно женился, - если его потомки
сохранили семейную традицию, они, должно быть, видели во мне призрака,
бродившего когда-то по отеческим землям.
- По отеческим землям? А, так Алавин не вернулся на Украину?
- По-моему, нет. Обрисовать вам историческую ситуацию тех лет?
- Если можно. Я изучал ту эпоху, занимаясь расследованием вашего
случая, но ограничился весьма узким временным отрезком. К тому же кое-что
успело подзабыться.
Ибо с тех пор с тобой много чего случилось, подумалось мне. Вслух я
сказал:
- В 374 году подданные Фритигерна с разрешения императора
переправились через Дунай и поселились во Фракии. Со временем так же
поступил и Атанарик; он перебрался в Трансильванию. Визиготы устали от
непрекращавшихся гуннских набегов.
Несколько лет готы терпеливо сносили правление Рима, но потом решили,
что с них хватит, и взбунтовались. Получив от гуннов некоторое
представление о кавалерии, они развили его, и в битве под Андрианополем в
378 году их тяжелая конница смяла ряды римской пехоты. В том сражении,
кстати, отличился и Алавин, и именно оттуда начался его путь к славе. В
381 году новый император, Феодосий, заключил с готами мир, и многие их
воины поступили в римскую армию на правах федератов, то бишь союзников.
Затем сплошной чередой тянутся стычки, битвы, переезды - ведь шло Великое
переселение народов. Что касается Алавина, то я буду краток: после богатой
событиями, но в общем-то счастливой и долгой жизни он умер на юге Галлии,
где находилось в ту пору королевство визиготов. Его потомки были среди
основателей испанской нации.
Так что сами видите - я расстался с ними и возобновил свои ученые
занятия.
Лори крепко сжала мою руку.
Сумерки незаметно перешли в ночь. На небе замерцали звезды. Алый
уголек в трубке Эверарда как будто подмигивал им. Сам Эверард выглядел
черной тенью, этакой горой на фоне светящегося моря.
- Да, - пробормотал он, - я вроде бы что-то припоминаю. Но вы
рассказывали о визиготах. А родичи Алавина, остготы, - они ведь захватили
Италию?
- Со временем, - ответил я. - Сначала им пришлось пережить немало
неприятностей, - я помолчал, ибо слова, что сорвались потом у меня с
языка, были солью, попавшей на незажившие раны: - Скиталец не обманул их.
Сванхильд была отомщена.
374 г.
Эрманарих сидел в одиночестве под звездным небом. Тоненько поскуливал
ветер, издалека доносился волчий вой.
Вскоре после того, как прискакали гонцы с вестями, король, будучи не
в силах совладать со страхом и не желая слушать болтовню придворных,
приказал двоим воинам вынести себя на плоскую крышу дома. Они посадили его
на скамью, накинули ему на плечи подбитый мехом плащ.
- Идите, - буркнул он, и они торопливо подчинились.
Эрманарих наблюдал за тем, как на западе догорает закат, а на востоке
собирались иссиня-черные грозовые тучи. Теперь они занимали уже добрую
четверть неба, то и дело из них вырывались молнии. К рассвету гроза
доберется сюда, а пока явился лишь ее предвестник, и сразу, в разгар лета,
повеяло зимней стужей. Остальные три четверти небосвода были усыпаны
звездами.
Звезды - крохотные, диковинные, безжалостные. Эрманарих попытался
отвести взгляд от Колесницы Водана, что кружила вокруг неотрывно
глядевшего с севера Ока Тиваса [речь идет о Большой Медведице и Полярной
звезде], но созвездие Скитальца словно притягивало его к себе.
- Я не слушал вас, боги, - пробормотал король. - Я верил лишь в свои
собственные силы. А вы оказались хитрее, чем я думал, хитрее и
кровожаднее.
Вот сидит он, могучий властелин, хромой калека, узнавший, что враг
переправился через реку и разгромил войско, посланное остановить его.
Самое время кликнуть клич, отдать приказ дружине; если людьми правит
мудрый вождь, они пойдут за ним в огонь и в воду. Однако на ум королю не
приходило ни единой мысли.
Вернее, мысли приходили, но их не пускали под своды костяного дворца
мертвые - воины, павшие вместе с Хатавульфом и Солберном, цвет восточных
готов. Были бы они живы, гунны бежали бы без оглядки, а остготы, с
Эрманарихом впереди, гнали бы их все дальше и дальше. Но Эрманарих тоже
погиб в той самой битве; остался лишь беспомощный калека с истерзанным
болью рассудком.
Он бессилен что-либо сделать для своего королевства, разве только
отречься в пользу старшего сына. Быть может, тот окажется достойнее и
сумеет расправиться с гуннами. Эрманарих оскалил зубы. Он слишком хорошо
знал тщетность своих надежд. Остготов ждало поражение, бойня, плен и
рабство.
Если они когда-нибудь и станут снова свободными, это произойдет уже
после того, как его кости сгниют в земле.
Он - какое бы то было счастье - или всего лишь его плоть? Чем
встретит его загробный мир?
Эрманарих вытащил нож. Стальное лезвие блеснуло в свете молний и
звезд. Рука короля задрожала. Ветер пронзительно свистнул.
- Кончено! - воскликнул Эрманарих и, собрав бороду в кулак, приставил
нож к шее. Взгляд его как бы непроизвольно устремился к Колеснице. На небе
мелькнуло что-то белое - обрывок облака, или то Сванхильд скачет следом за
Скитальцем? Набравшись мужества, которого осталось совсем чуть-чуть,
король надавил на нож и провел им поперек горла.
Струей хлынула кровь. Эрманарих ничком повалился на крышу. Последнее,
что он слышал, был гром. В его раскатах стучали конские копыта, мчавшие на
запад гуннскую полночь.
ЗВЕЗДА НАД МОРЕМ
I
День за днем Найэрда проводила в обществе созданных ею тюленей, китов
и рыб. С ее пальцев соскальзывали и устремлялись на волю ветра чайки и
кружева морской пены. А на окраине мира под песнь Найэрды плясали ее
дочери. Песнь ее вызывала дождь с небес или свет, дрожащий на волнах. А
когда с востока накатывалась тьма, она отдыхала на своем укрытом мраком
ложе. Но часто она поднималась рано, задолго до восхода солнца, чтобы
наблюдать за своим морем. Свет утренней звезды озарял ее чело.
И вот однажды на морской берег приехал Фрейр.
- Найэрда, отзовись! - закричал он. Ответил ему только прибой. Тогда
он поднес к губам рог Гэзерера и подул в него. С криками взлетели со скал
бакланы. Затем он вынул меч и ударил плашмя по боку быка Землевержца, на
котором сидел. От рева быка забили родники и мертвые властители проснулись
в своих курганах.
И тогда Найэрда отозвалась. Во гневе, окутанная туманом, она приплыла
на ледяной глыбе, держа в руке сеть, которой ловила корабли.
- Как ты смел меня потревожить? - обрушила она на него холодные,
тяжелые как град слова.
- Я хочу стать твоим мужем, - ответил он. - Сияющий издали свет твоей
груди ослепил меня. Я отослал свою сестру прочь. Земля страдает, и вся
растительность сохнет из-за жара моей страсти.
Найэрда рассмеялась.
- Что можешь ты дать мне, чего нет у моего брата?
- Дом под высокой крышей, - сказал он, - богатые приношения, горячее
мясо на подносах и жаркую кровь в кубках, власть над посевом и жатвой, над
зачатием, рождением и смертью.
- Великолепные дары, - согласилась она. - Но что, если я все-таки их
отвергну?
- Тогда на суше прекратится жизнь, и все живое, погибая, проклянет
тебя, - предостерег он. - Стрелы мои взлетят к коням Колесницы Солнца и
сразят их.
И тогда она рухнет, объятая пламенем, море вскипит, а потом замерзнет
от холода вечной ночи.
- Нет, - сказала она. - Прежде я обрушу волны на твои владения и
затоплю их.
И они оба замолчали.
- Силы наши равны, - наконец произнесла она. - Так не будем нарушать
мир. Я приду к тебе весной с дождем, моим приданым. И пребудем мы на суше,
благословляя ее. А твоим даром мне будет этот бык, на котором ты сидишь.
- Это непомерно великий дар, - возразил Фрейр. - Его скрытая мощь
наполняет земное лоно. Он разгоняет врагов, бодает и топчет их, опустошает
их поля. Скалы дрожат под его копытами.
- Можешь оставить его на суше и ездить на нем, как и прежде, -
ответила Найэрда, - пока он мне не понадобится. Но бык будет моим, и в
конце концов я призову его к себе навсегда.
Помолчав немного, она добавила:
- Каждую осень я буду покидать тебя и возвращаться в море. Но весной
приходить опять. Так будет в этот раз и каждый грядущий год.
- Я надеялся на большее, - сказал Фрейр, - но думаю, что если мы не
объединимся, боги войны разгуляются еще пуще. Пусть будет по-твоему. Жду
тебя, когда солнце повернет на север.
- Я приду к тебе по радуге, - клялась Найэрда.
Так было. И так есть.
1
Вид с крепостных валов Старого Лагеря наводил на мрачные мысли. На
востоке узкой лентой поблескивал обмелевший в этом году Рейн. Германцы
легко переправились через него, а суда с припасами для укреплений на левом
берегу часто садились на мели и порой, не успев сняться с них, попадали в
руки врага. Будто бы даже реки, извечные защитницы Империи, оставили Рим.
В лесах на том берегу, в рощах на этом листья уже бурели и начинали
опадать. Хлеб на полях засох - еще до того, как война превратила их не в
грязь, а в серую пыль, заносившую черные пепелища.
Теперь эта почва принесла новый урожай: проросли зубы дракона, и
навалили варварские орды. Рослые светловолосые воины толпились вокруг
принесенных из священных рощ - мест кровавых жертвоприношений - тотемов,
шестов и носилок с черепами или вырезанными из дерева грубыми
изображениями медведей, кабанов, зубров, лосей, оленей, рысей и волков.
