отпуская Ленца, и тот повернулся, с трудом сдерживая желание бежать из кабинета
во весь опор. За его спиной кашлянул мужчина. На сей раз громче прежнего.
50
Лагерь "вольных дикарей".
Лесные дебри Орегона.
Месяц спустя
"Странные здесь люди", - думал Джоди... но по крайней мере он чувствовал
себя в безопасности. После выпавших на его долю суровых испытаний, после того,
как весь мир, казалось, шаг за шагом рассыпается в прах - сначала лейкемия,
потом пожар, погубивший его отца, затем долгое бегство, закончившееся смертью
матери, - ему было нетрудно приспособиться к новой жизни.
Здесь, в лагере лесных отшельников, Джоди находился под заботливой опекой
дяди. Дарин не любил вспоминать о своей работе, отказывался говорить о прошлом
- и Джоди вполне разделял его чувства. Жизнь в этом уединенном лагере кипела
ключом, и обитавшие здесь люди подходили Друг к другу с точностью кусочков, из
которых складывается мозаика.
Точь-в-точь как картинка Земли, всходящей над поверхностью Луны, которую
они с матерью собирали долгими вечерами, прячась в коттедже... Джоди болезненно
поморщился. Он тосковал по матери.
Агент Скалли привезла его сюда, и обитатели вооруженного до зубов лагеря тут
же приняли мальчика под свое крыло. Джоди Кеннесси стал их символом, чем-то
вроде талисмана их дружной семьи - этот двенадцатилетний подросток познал все
ужасы мрачной репрессивной системы и сумел уцелеть.
История Джоди лишь укрепила "вольных дикарей" в их решимости держаться
подальше от назойливого безжалостного правительства, которое они так
ненавидели.
Джоди и его дядя Дарин наравне с другими обитателями лагеря проводили дни
в совместном физическом труде. Все члены группы охотно делились с мальчиком
своими знаниями и опытом, обучая и наставляя его.
Джоди еще не успел полностью оправиться от жгучей боли, которую
доставляли его душевные и сердечные раны, и, когда не был занят в полевых
работах, обеспечивавших независимость колонии от внешнего мира, больше всего
любил бродить вдоль обширных границ территории лагеря.
При взгляде на "вольных дикарей" создавалось впечатление, будто бы целый
народ снялся с места и, перенесясь BQ времени, оказался в эпохе, когда каждый мог
рассчитывать только на собственные силы. Джоди такая жизнь пришлась по душе.
Он был здесь сам по себе. Джоди не испытывал очень уж теплых чувств к дяде
Дарину... ну да не беда. Он справится с одиночеством, как некогда справился с
безнадежным недугом.
Соседи Джоди оказались достаточно мудры, чтобы не мешать мальчику, когда
у него было хмурое настроение, и позволяли ему бродить сколько и где угодно.
Джоди обходил заборы из колючей проволоки, рассматривал деревья... но главным
для него была возможность без устали шагать наедине с самим собой.
Занимался новый день, и воздух постепенно прогревался. Зашевелилась белесая
дымка, до сих пор клочками ваты цеплявшаяся за деревья и скрывавшая лесные
Прогалины. Над головой, едва видимые из-за сосновых крон, нависали тяжелые
серые облака. Джоди внимательно смотрел под ноги, хотя Дарин и заверил его, что
вокруг лагеря нет ни минных полей, ни капканов, ни потайных ловушек, о которых
шла молва в округе. "Вольные дикари" охотно поддерживали и распространяли
зловещие слухи, стремясь обеспечить покой и безопасность своих жилищ. Их
главной целью было обособиться от внешнего мира, и они решали эту задачу
любыми доступными средствами.
Откуда-то издалека донесся четкий отрывистый собачий лай. Казалось,
холодный влажный воздух усиливает звуковые волны.
В лагере отшельников было немало собак - немецких овчарок, гончих,
ротвейлеров, доберманов... но голос этого пса казался очень уж знакомым, и Джоди
насторожился.
Пес залаял вновь, и теперь не оставалось никаких сомнений.
- Вейдер! Сюда! - крикнул мальчик. Послышался треск ломающихся ветвей,
и вдруг из-за туманной пелены вырвался огромный черный Лабрадор и бросился
вперед, радостно лая при виде Джоди.
- Вейдер! - позвал Джоди. Его сердце учащенно забилось, но он тут же
совладал с собой и внимательно присмотрелся.
Пес казался совершенно здоровым, а ведь Джоди собственными глазами видел,
как Вейдер проваливается в огонь, охвативший лабораторию, видел, как "ДайМар"
превращается в кучу тлеющих углей, пепла и искореженных балок.
Но Джоди знал также и то, что его пес - необычное существо, каким был и он
сам до тех пор, пока не отключились нанокриттеры в его крови.
Наномеханизмы Вейдера не были запрограммированы на самоуничтожение.
Пес бросился мальчику на грудь, едва не опрокинув его на землю. Он
облизывал лицо Джоди, размахивая хвостом с таким неистовством, что все
туловище ходило ходуном. На Вейдере не было ни ошейника, ни жетона с именем,
но Джоди узнал его и так.
Он понимал, что дядя Дарин непременно заподозрит неладное, но все
остальные удовлетворятся рассказом о том, что Джоди нашел в лесу другую собаку,
отдаленно-напоминающую Вейдера. И никто не удивится, если мальчик даст своему
новому питомцу то же имя. "Вольные дикари" ни
о чем не догадаются, а окружающему миру нет никакого дела до его собак.
Джоди обнял пса за шею и взъерошил его мех, стыдя себя за сомнения, - он
должен был ждать, надеяться и смотреть в оба, ведь мама так и сказала:
пройдет время, и Вейдер вернется.
Вейдер всегда возвращался.
Ben Mezrich "Skin"
Бен Мецрих
"Кожа"
1
В два часа пополуночи вой сирен, и скрип тормозов разорвали
тишину в бетонном здании. Площадку перед приемным отделением
заполнили кареты "скорой помощи". Рычание моторов и возгласы
санитаров слились в непрерывный гул. Распахнулись массивные
двустворчатые двери, ведущие в просторное помещение с кафельным
полом.
- Приехали! - крикнул кто-то, и все приемное отделение
пришло в движение. Врачи, растирая лица ладонями, побежали
навстречу носилкам, на ходу отдавая распоряжения младшему
персоналу, тут же появились десятки тележек с медикаментами и
хирургическим инструментом. Стороннему наблюдателю показалось
бы, что в приемной реанимации - хаос и паника, на самом же деле
действия каждого врача и санитара были тщательно продуманы и
выверены, как перемещения опытного игрока по футбольному полю
в решающие моменты матча. В этом броуновском движении
прослеживалась непостижимая гармония.
Брэд Олджер, забившись в угол, потрясенно наблюдал за
происходящим. Он заступил на дежурство всего двадцать минут
назад, но его одежда уже пропиталась потом. На рукавах белого
халата расплылись алые пятна, рисунок на кроссовках приобрел
какой-то странный лиловатый оттенок. Белокурые волосы свалялись,
образовав на макушке нечто вроде протуберанца, под глазами
красовались такие мешки, словно Брэд месяц не спал.
Утирая рукавом потный лоб, он едва не угодил под тележку.
- О Боже! - простонал Брэд. - Мы уже по колено в крови. Я
думал, больше, чем в прошлый раз, привезти просто невозможно...
Сколько же "скорых" сейчас приехало?
- Двадцать две, - бросила в ответ санитарка, едва не
впечатавшая его в стену тележкой, и добавила, стягивая
окровавленные перчатки: - А может, и больше. Сначала они
говорили, что разбилось девять машин, теперь оказалось -
тринадцать.
- Тринадцать машин! - пробормотал Брэд, присвистнув. -
Ничего себе авария в два часа ночи!
- Насколько я понимаю, вы в первый раз дежурите с пятницы на
субботу, - заметила санитарка и смерила его оценивающим
взглядом. Удивительно приветливые для такой обстановки карие
глаза. Сколько ей? На вид не больше тридцати пяти. Но рядом с ней
Брэд чувствовал себя ребенком.
- Я работаю здесь с воскресенья, - ответил Брэд, стараясь унять
предательскую дрожь в голосе.
- Тогда - добро пожаловать в Нью-Йорк, - улыбнулась
санитарка, взяла свежую пару перчаток - и вновь ринулась в гущу
событий.
За последние несколько дней Брэд сотню раз задавал себе
мучительный вопрос: "Какого дьявола я здесь делаю?" Всего месяц
назад ему, четверокурснику в Цинциннати, самыми неразрешимыми
проблемами в жизни казались взаимоотношения с подружкой или
долг за общежитие. Во время учебы он проходил практику на
местной станции "скорой" - но заварух, хотя бы отдаленно
напоминающих сегодняшний кошмар, ему видеть не приходилось.
А начинался вечер вполне безобидно: пяток сердечных приступов,
два-три легких ножевых и огнестрельных ранения (в такую-то рань!)
да несколько пациентов с респираторными заболеваниями, украдкой
попыхивающих сигаретами под кислородными масками. И вдруг -
этот звонок. Катастрофа на крупной автомагистрали, десять человек
в критическом состоянии, еще, как минимум, два десятка - в
тяжелом. Работники всех отделений, не занятые неотложными
операциями, были тут же вызваны в приемную реанимации.
С этого мгновения в реанимационной палате стали звучать очень
странные слова. Например, объявили чрезвычайный режим номер
один. И Брэд Олджер сделал большую ошибку, попросив Дюка
Бейкера перевести это на нормальный английский. Дюк, главный
врач отделения, похожий на Гаргантюа, чуть было не запустил в
новичка связкой капиллярных трубок, после чего произнес сразу
несколько нормальных английских слов - не имеющих, впрочем,
прямого отношения к делу. Потом, правда, объяснил:
чрезвычайный режим номер один - это значит, постараться не
угробить ни одного пациента хотя бы до рассвета и не путаться у
него, Дюка Бейкера, под ногами...
- Брэд, сюда, скорее!
Олджер почувствовал, как бешено заколотилось сердце. Его
позвал один из четырех выпускников, прибывших вместе с Брэдом,
Деннис Кроу - долговязый черноволосый парень. Олджер мог
поспорить - мурашки у него сейчас бегают по всему телу, а не
только по дрожащим рукам. В том числе и по заднице, о которую
Дюк Бейкер уже успел вытереть башмак. Деннис был единственным
из присутствующих, кого стоило вытурить раньше, чем Брэда, -
фермерский сынок, зачем-то окончивший Университет штата
Висконсин, окончательно растерялся в суете и шуме огромной
городской больницы.
Кроу и два санитара склонились над носилками. Санитары
пытались удержать бьющегося в конвульсиях пациента, а Деннис -
ввести ему дыхательную трубку. Санитары отнюдь не отличались
хрупким телосложением, однако им стоило большого труда
прижимать к носилкам плечи и запястья пострадавшего.
Олджер схватил со столика пару стерильных перчаток и поспешил
на помощь. Лавируя между носилками, он распорядился подвезти
электрокардиограф и тележку с медикаментами. Секунда - и
медсестра Мария Гомес уже присоединяла электроды кардиографа к
груди пациента. Несмотря на внушительные габариты, эта женщина
действовала с удивительной легкостью, движения ее были точными и
ловкими, а к пациенту она подбежала даже раньше Олджера. Сейчас
сестра Гомес озабоченно хмурилась. Конечно - ведь ни один
здравомыслящий медик по доброй воле не станет работать в команде
с двумя несмышленышами, играющими в докторов...
Олджер с гневом прогнал эту мысль. Он не играет в доктора, он
теперь САМЫЙ НАСТОЯЩИЙ ДОКТОР! И хватит комплексовать.
Вот лежит пациент, все внимание - на него.
Лицо восточного типа, нос с горбинкой, но волосы светлые,
коротко остриженные. Лет двадцать пять, не больше. Высокий -
едва поместился на носилках, мускулистый. Санитары за-
благовременно срезали с него рубаху, обнажив размашистую
татуировку на могучем плече - дракон, изрыгающий пламя. И ни
одного внешнего повреждения, никаких типичных следов
автокатастрофы.
Деннис все-таки сумел впихнуть в горло пострадавшего
дыхательную трубку и подсоединить аппарат искусственного
дыхания. Мощная грудь начала вздыматься, и с нее едва не
осыпались электроды. Как только дыхание возобновилось, пациент
затих и закрыл глаза.
- Что с ним? - спросил Олджер у санитара.
- Нашли у дороги, футах в двадцати от места аварии, - ответил