Никто не отозвался на его зов. Полегли костьми казаки. Недорезанных
душили татары. В последнем смертном объятии сплетались враги, давили друг
друга, грызлись зубами. Высокий и плотный, как кряж, казак Охменя схватил
нападавшего татарина и смаху брякнул его о землю:
- Дух вон!
Все боялись подойти к казаку. С посеченным лицом и плечами, в
изорванном кожаном колонтаре, он дубом шумел среди врагов:
- Подходи, зашибу!
Ловко брошенный аркан захлестнул Охмене шею. Он захрипел и сильными
руками стал рвать петлю. Пятеро татар тащили его дюжее тело, а он все
рвался...
Наехал Кучум и спросил:
- Ермак?
Ему ответили:
- Нет, Ермак впереди. Это просто казак.
- Отсечь голову! - равнодушно сказал хан, и рослый ногаец саблей снес
с Охмени буйную голову. Он воткнул ее на пику, злобно торжествуя, но глаза
казака, еще полные гнева, были так страшны, что палач поскорее бросил
голову в кусты...
А Ермак все бился; он выбрался на крутой берег, подмытый яростной
волной. С крутояра он размашисто бросился вниз в бушующие волны и поплыл к
стругам. Но струги отогнало ветром. Тяжелая кольчуга - дар царя - потянула
могучее тело в бездну. Набежавшая волна покрыла Ермака с головой.
- Алла! Алла! - радостно закричали татары, ликуя и размахивая
копьями. Только сын Кучума Алей угрюмо глядел на черную воду. Свет молний
озарял Иртыш, и на волне все было мертво.
Страшным усилием Ермак победил смерть, вынырнул и всей грудью жадно
захватывал воздух. Снова яростная волна хлестнула его в лицо. Раза два
широким взмахом ударил Ермак руками по волне, стремясь уйти от гибели, но
таяли силы; он стал захлебываться и погружаться. Тяжелый панцырь увлек
атамана в пучину, и воды сомкнулись над богатырем...
Отшумела гроза, отгремел раскатистый гром и погасли зеленые молнии.
Кучум слез с коня и бродил среди порубанных тел. Трогая крутое казачье
плечо, спрашивал:
- Не этот ли Ермак?
- Нет, - горестно поник головой тайджи Алей. - Ермак ушел в Иртыш!
- Горе мне! Беда мне! - покачивая седой головой, сказал Кучум. -
Иртыш напоит его силой. И эта сила будет еще страшнее, ее принесут многие
тысячи русских богатырей...
Хан молча сел на коня и поехал с печального острова. На броду он
нагнал посланца Селима, сгорбленного, нагруженного тяжелой добычей. Увидя
хана, татарин весело осклабился, радостно блеснули глаза на смуглом лице.
- А этого.... этого! - показывая плетью на Селима, сказал Кучум, -
удушить немедля и добычу его взять на меня.
Конь хана, храпя и разбивая упругую иртышскую волну, устремился на
берег.
В ночь с пятого на шестое августа тысяча пятьсот восемьдесят
четвертого года не стало Ермака. Но у Кучума не было полной радости. Ему
мечталось лицом к лицу встретиться с отважным русским воином, отнявшим у
него царство. Ему хотелось насладиться муками его, а теперь что?.. В
глубине души своей не верил полуслепой Кучум в гибель своего заклятого
врага.
"Ушел он! Алей - сын мой - не хотел огорчить!" - опечаленно думал
хан.
На седьмой день после побоища на острове в кучумовский юрт прискакал
внук князьца Бегиша и, тяжело дыша, взволнованно передал хану неожиданную
весть, от которой воспрянул Кучум.
Татарин Яниш, прискакавший из Епанчинского юрта, поведал:
В солнечный августовский день он сидел на берегу Иртыша и ловил на
приманку рыбу. И вдруг он увидел в темной воде большие ноги в сапогах,
подкованных железом. Волна шевелила их. Тогда Яниш, внук Бегиша, закинул
петлю и вытащил мертвое тело. Поразило княжича необычное - на утопшем
синью поблескивала кольчуга с золотым орлом на груди. Яниш вскочил на
скакуна и объехал юрт, оповещая о находке. Сошлись и съехались со всех
концов кочевники, чтобы посмотреть на диво. Те, которые дрались в городке
над озером Тобоз-куль вместе с князьцом Бегишем, опознали тело богатыря,
разметавшего теперь большие руки на прииртышском песке.
- Ермак! - в один голос сказали они и, подняв мертвеца, положили его
на высокий помост. Старый мурза Кайдаул снял с могучего тела панцырь. Все
дотрагивались до кольчуги, хваля доброе мастерство.
- Смотри, смотри! - в удивлении закричал Яниш. И все увидели, как изо
рта и носа мертвого воина хлынула кровь. Рассказывая потом об этом в шатре
Кучума, Яниш клялся, что это так и было.
Из дальних волостей на быстрых конях подоспели беки, мурзы со своей
челядью и затеяли потеху - стали пускать в покойника стрелы. Из каждой
раны лилась кровь. Яниш, внук Бегиша, даже уверял:
- Смотрите, кровь, горячая, живая!..
Татары хотели верить, - так могуч и необычайно храбр был батырь
Ермак. По совести говоря, они боялись его даже мертвого: вдруг поднимется
и начнет пластать их своим мечом!
В степях, на берегу Иртыша, рождались легенды о батыре Ермаке; они,
как весенние птицы, летели из края в край! И чего только не рассказывалось
в них!
Тогда сам хан Кучум с мурзаками, чтобы насладиться местью, прибыл к
Епанчиным юртам, что в двенадцати верстах выше Абалака, а от него рукой
подать - Искер! До чего осмелел и возмечтал хан!
Шесть недель пировали в поле татары и издевались над телом Ермака. От
дальних курганов слетелись стервятники и кружили над степью, но ни один из
них не спустился на казачьи останки. И все шесть недель от тела не шел
тяжелый дух, никто не заметил разложения: так говорили потом все татары -
свидетели. Кучум натешился местью, но уехал все же огорченный: слава
русского воина была так велика, что и хана, и мурз его корчило от зависти.
И родилась в степи новая легенда: непреданный земле прах Ермака вызывает
страшные сны и чудесные явления.
Тогда татарские князья и мурзы решили захоронить тело Ермака на
бегишевском кладбище, под сосною. На поминках русского богатыря съели
тридцать быков и десять баранов. Была уже глубокая осенняя пора, и
холодное серое небо низко жалось к земле. С полуночного края в солнечные
страны целыми стаями летели косяки перелетных птиц. Они тревожно облетали
место поминального пира, ибо молодые джигиты, потешаясь, пускали множество
стрел в небо. Над огромными закопченными котлами клубился пар и с утра до
ночи продолжалось обжорство, за которым татарские наездники, хваля себя,
невольно отдавали должное и доблести покойного русского богатыря. Велик и
к смерти неустрашим он был! И кто же мог победить великое сибирское
ханство, как не такой богатырь?".
Знатные татары поделили воинские доспехи и одежду Ермака. Цветной
кафтан достался Сейдяку, а сабля с поясом - Караче. Панцырь еще загодя
увез мурза Кайдаул, верхнюю же кольчугу шаманы из Белогорья отвезли
вырубленному из толстой лиственницы идолу. Суеверные и мнительные, они
свято оберегали последнее ермаково добро, веря в его волшебную силу.
Шейхи, муллы и праведные блюстители ислама испугались такого
преклонения перед памятью Ермака простых людей, которые, якобы, даже
видели свет над его могилой. Народная молва передавала, что по субботам
над ней вспыхивает огонек, и будто свечка теплилась в головах покойника.
- Аллах не хочет этого! Это против корана! - кричали муллы у мечетей
и запретили поминать имя русского богатыря. Тем, кто укажет его могилу,
они пригрозили смертью. Но людская молва не прекращалась. Тогда муллы
выкопали прах атамана и зарыли его в тайном месте. Не знали они, что и это
не отнимет у народа нетленную память о Ермаке. Столетия спустя простые
русские люди, как самое дорогое и самое любимое, воспевали его имя в
песнях.
5
Только один казак случайно избежал смерти на Иртыше в страшную ночь -
Ильин. Он бежал по следу Ермака, отбиваясь от разъяренных врагов.
Вслед за ним он бросился в Иртыш в колонтаре из железных блях, держа
в руке схваченный впопыхах большой топор. Тут бы ему и могила! Но счастье
спасло казака от гибели: ныряя в кипящие иртышские воды, он ногами нащупал
татарский брод и в суматохе невредимо добрался до берега. Всю ночь он
бежал по степи с гулко колотящимся сердцем. Не раз падал на землю, в
грязь, и слушал - нет ли погони? Утром он забрел в густой тальник и
отсиделся в нем. Ильин прибежал в Искер-Сибирь оборванный, отощавший, и
дозорный, впуская его, тревожно спросил:
- А батька где?
Ильин ничего не ответил, тяжелыми шагаи прошел к войсковой избе и
предстал перед атаманом Матвеем Мещеряком. Сразу посеревший, срывающимся
голосом тот выкрикнул:
- Беда? Сказывай!
Казак, сбиваясь, торопливо все поведал, по лицу его катились слезы.
Мещеряк схватил его за плечи и до боли стиснул:
- Как же ты-то смел в живых остаться, когда батька сгиб там? - И не
выдержал: заплакал безмолвными суровыми слезами.
Подле избы уже шумело и кричало казацкое войско. Сердцем почуяли
повольники гибель своего атамана. Большеротый казак Сенька Драный,
прибежавший к Ермаку из-под Мурома, взобрался на рундук и закричал:
- Погиб атаманушка, и нам отсель в пору убираться. Рассыпалось наш
дело!
Все угрюмо молчали, разом почувствовали себя сирыми, - не стало
сильной руки, крепкой ермаковой воли. Сняли одним махом шапки, и не одна
слеза выкатилась из все видевших суровых глаз. Каждый растерянно думал:
"Как же дальше быть?".
Тут на высокое крыльцо вышел Матвей Мещеряк. Ухватившись медвежьей
лапой за балясину, он подался вперед:
- Не стало Ермака! Сгиб он, брат наш и вождь наш! Но кто сказал -
рассыпалось наше дело? Нет, не рассыпалось оно! Русь крепка, она доброй
поковки! Соленым потом, трудами неустанными и кровью творили мы здесь
великое, и не умрет оно! Учил батька нас отваге и терпению. Кто забудет
эту заповедь, тому конец! Поразмыслите-ка, браты, как быть?
- Верно. Любо! - Откликнулось сразу несколько хотя и угрюмых, но
твердых голосов. - Не выходит казаку отдаться врагу без драки. Не гоже
так!
На ступеньку крыльца поднялся казак Ильин. Сенька Драный злобно
закричал ему:
- Куда лезешь! Батьку пошто выдал?
Ильин поднял на боевых товарищей страдальческие глаза; прочитали все
в них невыносимую муку, страшную боль. Проговорил он надрывно:
- Браты, лучшие бы мне умереть под кнышем татарина, чем стоять перед
вами и гореть в муке. Невиновен я... Браты... - речь его оборвалась, губы
сильно задрожали.
Поняли казаки и стрельцы, что много пережил казак за короткое время,
что честный он, боевой товарищ. Кто не видел, как отважно он дрался в
походах, всегда держал слово и первым бросался, не щадя своей головы, на
выручку товарища. Так неужто пожалел бы он жизни за батьку, за Ермака?
Поняли многие и зашумели возмущенно:
- Помолчи, Драный! Верим тебе, Ильин, сказывай, как все было!
Не скрываясь, рассказал казак про все, что случилось. Не сила и
храбрость врага сломили Ермака и его дружину. Побили своя оплошка и
коварство Кучума. Не выставили дозоров - притомились, поверили гонцу о
караванах бухарских. Ильин опустил голову и с тоскою сознался:
- И все ж, повинен я и мои други в смерти батьки: голова его ясная
была охвачена большими думками о судьбе нашего дела, а малые думки - о
бережливости - мы не взяли на себя, упустили, и дорогой кровью за то
поплатились. Вот оно как!..
Позади Мещеряка скрипнула дверь войсковой избы, и за спиной атамана
показалось лицо Ивана Глухова, ставшего после Болховского воеводой. Глухов
тронул за локоть Мещеряка и сказал ему:
- Поведай всем о враге. Силен он?
Атаман заговорил:
- Не числом взял Кучум, а вероломством. Силен враг тогда, когда мы
