удовольствия:
- Отменны в стрельбище!
Но еще больше взволновали его сильные кречеты, которые то быстро
взмывали вверх, то камнем падали на добычу. Старинная потеха, которой в
свое время занимался царь Иван Васильевич, сильно пленила воеводу. Он
нетерпеливо двигал плечами, топал ногами, любуясь полетом охотничьих птиц.
- Ух, и кречеты!
В нежной лазури слышался звон бубенчиков, - кречеты давали знать о
своем приближении.
- Лиха потеха! - похвалил воевода и вдруг спохватился. Темное,
тревожное предчувствие закралось ему в душу.
"Не спроста столько конников наскочило под самый Тобольск! Сейдяк
коварно удумал! - рассудил Чулков и уже иными глазами стал разглядывать
потеху на Княжем лугу. - Кони на подбор, один резвее другого, у каждого
саадак полон стрел. Что-то и на охоту не похоже, - лучники держатся
настороже. Схватиться?"
Но тут же Чулков отбросил эту мысль. Рисковать было опасно. Несмотря
на пожилые годы, воевода проворно спустился с дозорной башенки и созвал на
совет подьячих, стрелецких и казачьих сотников.
- Видали, что робится на Княжем лугу? Не для потехи собрались вороги
под стены наши. Чую, замыслили худое! - рассудительно сказал Данила.
- Допусти порубаться с врагами! - попросил казачий сотник. - Аль мы
не отгоним их?
Казака перебил стрелецкий голова:
- А я так мыслю, - посоветовал он. - Не сходить с городка, а с вала
из пушки их пугнуть. Одумаются и другое место для потехи отыщут.
Воевода нахмурился, поднял суровые глаза и молвил:
- Ни сабельками, ни пушечкой с соседями драться не гоже! По-соседски
примем: позовем Сейдяка и его людишек в гости, за бранный стол, да и
потолкуем о мирном житии.
Дьяк, советчик воеводы, со страха заохал:
- Да виданное ли дело, - перед конными, оборуженными людьми врата
крепости распахнуть. Наскачут ироды и порубят нас всех до единого!
Чулков спокойно глянул на дьяка и спросил:
- А разве я молвил, что оборуженных в гости пустим? Да и всех ли
пустим?
Тут все догадались о затее: "Хитер Сейдяк, да наш воевода, гляди,
перехитрит его!".
На Княжий луг пустили гонца, наряженного в лучшие одежды и
безоружного. Страшновато было ехать одному во вражий стан, да овладел
собой удалый казак Киндинка. На резвом коне он вымахнул на зеленый луг.
Конь горделиво нес его, гарцуя, развевал волнистой гривой. И всадник был
под стать коню, молодцевато подомчал к шатру самого Сейдяка.
Казак соскочил с коня и низко поклонился искерскому хану:
- Воевода восхищен кречетами твоими, государь сибирский. У нас ноне -
праздник, не побрезгуй со своими советниками пожаловать к столу.
Толмач перевел приглашение воеводы. Но Сейдяк не сразу ответил. Он
прижал руку к сердцу и сказал толмачу:
- Передай, что я и мои друзья польщены зовом, но таков обычай хана -
я должен посоветоваться с аллахом.
Вместе с Карачой и Ураз-Мухамедом они вошли в шатер и стали держать
совет. Любопытство, страх и трусость разбирали их. После споров решили
ехать в крепостцу, взяв в провожатые сто самых лучших наездников. На этом
настоял казахский султан, весьма любопытный человек.
- Мы покажем им, что не трусы. А понадобится - мои сто всадников
порубят всех русских! - скосив карие глаза с жаром сказал он.
Сейдяк на это раз поддался пылкому слову султана. Ордынцы обрядились
в парчевые халаты, опоясались лучшими саблями, на головы надели шапки из
искристых чернобурых лисиц и с конвоем тронулись к воротам крепости. Они
распахнуты настежь, и в просвете их, дожидаясь званных гостей, стоит
дородный бородатый воевода в синем кафтане, расшитом шнурами.
Сейдяк и свита подъехали к воротной башне и сошли с коней. Воевода
низко поклонился:
- Добро пожаловать, гости дорогие!
Но как только вооруженные искерцы двинулись к воротам, Чулков стал
посередине и, загородив дорогу, вновь низенько поклонился и сказал
ласково:
- Не обессудьте, соседушки милые, обычай у нас таков, - гость жалует
всегда в дом без воинских угроз, оставляя оружие за порогом. Порадейте,
добрые, время как раз выпало обеденное... Сабельки да мечи оставьте-ка
тут, не тревожьте моих людишек, да и уважение обычаю нашему укажите, -
голос воеводы полон радушия, сам он весь сиял и готов был к самому
широкому гостеприимству.
Ураз-Мухамед гордо двинулся вперед, но Чулков и ему поклонился:
- Вся Русь почитает род твой, султан. Не обижай государя нашего, - и
ты уважь наш обычай!
Казахскому наезднику лестно стало от похвалы воеводы. Он нахмурился,
отвязал саблю и сдал казаку. Сейдяк долго колебался, но пришлось и ему
отдать оружие. Хитрил, юлил Карача, но, встретив кроткий взгляд воеводы,
опустил голову и, сдавая булатный меч, тихо сказал:
- Берите...
Видя покорность военачальников, сложили оружие и конники, благо добро
пахло жаренной бараниной.
Прямо от ворот разостлан цветной дорожкой узорчатый ковер, а по краям
стоят служилые люди с бердышами. Воевода, забегая вперед и низко кланяясь,
зазывал гостей:
- Жалуйте, хоробрые соседушки, хлеба-соли откушать! Уж как мы рады,
так рады, и не сказать...
Важно выступая, татары двинулись по ковровой дорожке в хоромы. Они
рублены на славу, ставлены на широкий размах, но еще богаче и солиднее -
большой стол, уставленный снедью. Чего только тут не было! И рыба жареная
и печеная, и языки оленьи, и лебеди, искусно приготовленные стряпухой, и
хлебы, и меды. Ураз-Мухамед легко уселся за стол и сразу потянулся к
братине с хмельным. Сейдяк сел молча и, низко опустив голову, глубоко
задумался. Только сейчас он понял, что свершилось непоправимое. А воевода
льстиво кланялся ему:
- Что ж, князь, закручинился? Если не мыслишь на нас зла, выпей чашу
сию во здравие!
Сейдяк встрепенулся, подумал: "Перехитрил старый лис меня... горе
мне, перехитрил!"
И сказал, сладко улыбаясь:
- Не с худыми мыслями пришли мы в гости к своим добрым соседям. Мир и
дружбу мы желаем утвердить между нами. Сыт я, храбрый воин, и пришел я
лишь насладиться твоими речами...
- Добро, ой добро! - широким жестом огладил бороду Чулков и, умильно
заглядывая в глаза Сейдяка, повторил свою просьбу: - Уважь хозяина, выпей
чару во здравие!
Гость взял тяжелый серебряный кубок и поднес к губам. Вино было
доброе, и соблазн был велик, но внезапно ужалила страшная мысль: "А вдруг
в кубке том яд?" - он поперхнулся и отставил его.
Воевода пристально посмотрел на Сейдяка, укоризнено покачал головой:
- Что ж, душа не принимает хмельного? А вот царевич, поди, не
дрогнет! - И, передав чару Ураз-Мухамеду, он предложил: - Нут-ка, попробуй
доброго нашего меда. Его же у нас и монаси приемлют...
То ли случайно, то ли от торопливости, но гость, отхлебнув из кубка,
поперхнулся.
Карача смело взял из рук Ураз-Мухамеда чару и, чтобы угодить воеводе,
разом приложился к ней. Но от едкой горечи и он поперхнулся. "Что это -
подозрительно косясь на кубок, подумал мурза: - Яд или противное зелье?".
В его изворотливом мозгу мелькнула мысль: "Как же теперь угодить русскому
воеводе? Как отсюда подобру-поздорову унести ноги?".
Не успел он подумать, как на все хоромы раздался громовой голос
воеводы:
- Так вот вы как! Мы к вам всем сердцем, а вы чернить нас.
Предательство, помсту затаили против нас... сам всевышний обличает вас,
поганые... Взять их! - закричал воевода страже.
По всему видно, что стрельцы только и ждали этого, - они бросились к
гостям. Видя, что подходит беда, Сейдяк ловко вскочил на скамью, быстро
вышиб сапогом окно и проворно выпрыгнул во двор. Не дремали и Ураз-Мухамед
с Карачой: отбиваясь деревянными блюдами, они нырнули в оконницу и
бросились бежать к своим.
Но куда убежишь? Кругом - высокий тын, а казаки уже давно
подстерегали их. Они быстро перехватали всех, связали веревками и
представили к воеводе.
С поникшими головами трое искерцев стояли перед Чулковым.
Сейдяк с посеревшим лицом сердито выкрикнул:
- Я - хан! И ты, презренный, допустил коварство!
Лицо воеводы осталось невозмутимым. Он равнодушно усмехнулся и
ответил Сейдяку:
- Рассуди, голубь, какой же ты хан? И о каком коварстве речь идет,
ежели ты сам пришел в чужую землю? И чего ты орешь? Не бойся, - наша
милость не изреченна, и ты будешь жив. Тебя и твоих дружников доставят в
Москву. Вот и заживете, хватит вам мутить народ...
Карача сразу повеселел: "Хвала аллаху, он останется жить! Не все ли
равно, кому служить: Кучуму, Сейдяку или русскому царю!".
Ураз-Мухамед изподлобья, волком глядел на воеводу. Он слышал крики,
стоны и ржанье коней: казаки беспощадно рубили свиту Сейдяка...
За Иртышом скрылось багровое солнце. Княжий луг, высокий тын и
крепостные строения уходили в сумерки, когда стрельцы двинулись на Искер.
Они шли плотным строем, готовые принять бой с четырьмястами татар, которых
утром привел Сейдяк, но безмолвие лежало над равниной. Ночь не долго была
черной, - скоро из-за старого пихтача выкатился большой месяц и осветил
мертвенным сиянием опустевший Княжий луг.
Так и не состоялась битва. Впоследствии сибириский летописец записал
об этом событии кратко, но выразительно: "Таково страхование найде на сих,
яко и в град свой не возвратишися; слыша же в граде (Сибири) яко бежа - и
тыи избегоша из града и никто же остася в граде".
Стрельцы вошли в опустевший Искер. Одичавшие тощие псы бродили среди
мазанок. Печально и грустно было в покинутом и молчаливом курене Кучума,
он напоминал теперь кладбище. Русские оглядели его и навсегда покинули.
Прошло немного времени, и буйный бурьян охватил развалины бывшей ханской
ставки. Никто никогда больше не пожелал селиться в этом, преданном
забвению, когда-то кипучем городке...
По первому санному пути воевода Чулков отправил трех важных пленников
в Москву, и тем самым навсегда устранил их влияние на татарские племена.
Сибирское царство окончило свои дни. Все земли до Иртыша и далее к северу
по многоводной Оби стали русскими навечно, ибо по ним прошел с сохой,
глубоко и прилежно поднимая новь, трудолюбивый русский пахарь. Сбылась
мечта Ермака!
На берегах Тобола русские срубили избы из смолистой звонкой сосны. И
только отшумели талые воды, в поле, где осенью раскорчевывали вырубки,
выехал первый пахарь. За тяжелой сохой, влекомый сильной соловой кобылкой,
шел русский ратаюшка, поднимая тяжелые темные пласты. Из прииртышских
мест, из-под стен рассыпавшегося Искера, из селений Алемасово, Бицик-Тура,
Абалака и многих других верхом на быстрых коньках набежали татары и долго
разглядывали диковинного человека, мерно вышагивающего за сохой. Для чего
он поднимает холодную землю? Что будет с ней?
Осенью, в теплые солнечные дни, там, где прошел русский пахарь,
золотились тучные нивы. Хлеба волной колыхались под ветром, и хозяин,
любуясь ими, думал радостно, облегченно:
- Тяжелая, но плодоносная землица...
Озера и реки в изобилии давали рыбу, лес - мягкую рухлядь. И самое
дорогое, что любо было пахарю, - не жил в Сибири боярин, много было
простора и дел для трудовых рук. В новых городках надобны были ямщики,
плотники, каменщики, кровельщики, - всякого мастерства люди. И не только
указы, но и приволье манило сюда русских мужиков. И шли сюда, в сибирскую
землицу, пахари, кузнецы и беглые холопы, все, кому тяжело было на Руси.
7
За короткий срок рубежи Русского государства в Сибири далеко
продвинулись вверх по Иртышу. Иртышские татары замирились и платили ясак