правда - и вы прислали Бахтыураза, который ныне приехал.
А от Ермакова прихода и по ся места пытался есми встречно стояти! А
Сибирь не яз отдал: сами есте взяли!
И ныне попытаем мириться - либо будет на конце лучше!
А с ногами есмя - в соединеньи и только с обоих сторон станем: и
княжая казна шатнется!
И яз хочу правдою помириться, а для миру на всякое дело
снисходительство учиню"...
Кучум не хотел признаваться даже перед самим собой, что он давно не
властитель Сибири. Он все еще мнил себя ханом и повелителем. Ему,
одинокому старику, предлагали покой, а он добивался утерянного царства.
Грамота Кучума дошла до Москвы и попала в Посольский приказ. Думный
дьяк доложил обо всем царю Федору Иоанновичу. Тот молча, внимательно
выслушал ее и опечаленно покачал головой:
- Дух неспокойный, чего ждет он? Живет в скудости великой, яко казак
на перепутье, а гордыня одолела... Напиши, дьяк...
Кучуму было отписана грамота неделю спустя. Перечислив свои титулы,
царь писал:
"Послушай! Неужели ты думаешь, что ты мне страшен, что я не покорю
тебя, что рати у меня нехватит? Нет, много у меня воинской силы! Мне жаль
тебя: тебя щадя, не шлю я большой рати, а жду, пока ты сам явишься в
Москву, пред мои светлы очи. Ты знаешь сам, что над тобою сталось, и
сколько лет ты казаком кочуешь в поле, в трудах и нищете... а медлишь
покориться! Ты вспомни про Казань, про Астрахань: они сильнее Сибири были,
а покорились русскому царю. Ты ждешь чего? Друзья тебя оставили; два сына
в полону; Сибирь взята; ты изгнан; всюду на твоей земле другие города
построены; Сибирь вся под моей державой; я царь Сибири - а ты?.. Ты стал
казак, изгнанник, одинокий, оставлен всеми; жизнь твоя висит на волоске.
Одно лишь слово изреку я воеводам - и ты погиб! Но знай, что... я все
готов забыть, все твои вины, все неправды, готов на милость, готов излить
щедроты давнишнему врагу, рабу-ослушнику; но покорись, не вынуждай меня на
гневные веленья. Явись в Москву: захочешь мне служить и жить вместе с
детьми - останься, мне будет приятно, я награжу тебя и оделю богатством, я
дам тебе деревни, села, города, всего прилично с твоим саном. А не
захочешь при мне служить, задумаешь в Сибирь, опять на старое место -
пожалуй с богом! Я готов хоть и в Сибирь тебя отправить, готов пожаловать
тебе твой прежний юрт, сделаю тебя царем и честь тебе воздам как следует
царю Сибири... но прежде покорись и приезжай в Москву!"...
Долго шла грамота Федора Иоанновича до Кучума. Через
посланца-татарина, наконец, он получил ее. Хан долго рассматривал
непонятную вязь церковно-славянского языка, на котором дьяком была
написана грамота. Еще больше ему пришлось ждать толмача, который после
больших усилий перевел ее. Кучум сидел недвижим в середине шатра на
грязных, истрепанных подушках. Походил он на измученного неволей коршуна.
Когда толмач перевел грамоту, он подозвал его к себе, взял свиток, долго
вертел его в руках, потрогал красную восковую печать. Огонь мигом охватил
свиток, и вскоре от него остался лишь пепел.
- Все прах! - сурово сказал хан. - И слова, и жизнь человеческая, но
пока жив, я не преклоняюсь перед врагами...
Он вскинул голову и властно сказал посланцу:
- Поди и скажи воеводам: хан Кучум еще живет и хозяин на сибирской
земле!
Он не знал, что опасность уже ждет его у порога. По весне татарского
воеводу Андрея Елецкого сменил Федор Елецкий, не менее умный и
предприимчивый воин. С отрядом служилых людей он настиг, наконец, Кучума в
городке Тунус. Не задерживаясь, он бросил стрельцов на городище и с боем
взял его. Но и тут старый хан обхитрил своего противника: слуги увели
Кучума в глубокий овраг, и он скрылся от преследователей.
Когда царю Федору Иоанновичу доложили об успехе Елецкого, он грустно
улыбнулся и сказал:
- И чего бежит гордый старец? Старого уже не воротить, русские воины
не уйдут вспять из сибирской землицы!
Царь велел выдать служилым людям за их подвиг по полтине на воина, а
воеводе прислал похвальную грамоту. Это ободрило Федора Елецкого, и он с
еще большим прилежанием принялся за утихомирение татарских волостей. Но и
Кучум был попрежнему неукротим: он появлялся там, где его меньше всего
ждали. Много погибло в схватках его верных сподвижников, немало попало в
плен, силы хана слабели, но чем больше вставало перед ним трудностей, тем
злее и упрямее становился он. Его вестники тайно объехали только что
присоединенные к Руси волости - Тереня, Любар и другие, и подняли их.
Скопища татар шли на помощь Кучуму, и он грозил нападением на Тары. Но
былого не воскресить, - при первой встрече с русскими ратными людьми
скопища рассеялись. И опять одинокий и мрачный Кучум ушел в Барабинские
степи. Он играл с огнем, и это, видимо, согревало его старое сердце. В
дальних кочевьях хана поджидали восемь жен, и каждая горда была его
непреклонностью. После блужданий по степи, Кучум любил посидеть у мангала
и при свете раскаленнных углей послушать песенку последней и самой
красивой жены Сайхан-Доланге "о соломинке". Его настроению были созвучны
слова этой песенки.
Храбрый молодец свое копье точит в крови,
А бесстыдник проводит ночи без сна...
Нет, старик не бездельничает! Он злобно огрызается. Он готов в любой
час и в любую погоду быть на коне! Но будет ли ему счастье, как
Темир-Ленку?
А в эту пору в Москве, в тысяча пятьсот девяносто восьмом году,
скончался царь Федор Иоаннович и на престол взошел Борис Годунов, на
сестре которого, Ирине, был женат покойный. Государственная власть
досталась Годунову после упорной жестокой борьбы со знатными боярами,
считавшими его за выскочку. Еще при жизни Федора Иоанновича, более
расположенного к монашеской жизни, чем к управлению государством,
фактически всеми делами вершил Борис. Где лестью, где уговорами, а то и
угрозами, ему удавалось держать бояр в повиновении. Гордые своим старинным
происхождением, они до глубины души ненавидели этого потомка татарского
мурзы, выехавшего на Русь еще в XIV веке. Особенно люто ненавидели Бориса
Мстиславские и Шуйские, которые его возвышение приняли за личное
оскорбление. Коварные и мстительные они задумали против Годунова заговор,
намереваясь его убить на пиру у Мстиславского. Однако Годунов оказался
хитрее, коварнее и, главное, предусмотрительнее их. Заговор не удался.
Тогда бояре стали уговаривать Федора Иоанновича развестись с бездетной
Ириной. Умный Годунов разгадал тайные замыслы своих врагов, и они жестоко
поплатились - иные были казнены, другие насильственно пострижены в монахи
и сосланы в дальние монастыри. Годунов забрал еще большую силу и, чувствуя
близкую смерть царя, подготовил все к захвату государственной власти.
Умирающий Федор Иоаннович в присутствии патриарха Иова убеждал свою
молодую супругу постричься после его смерти в монахини. Патриарх,
державшийся очень тихо и осторожно, ласково сказал царю:
- Живи, государь, многие лета! Рано о смерти и монашестве думать. И
кому же тогда занимать престол?
Хилый, с глубоко запавшими скорбными глазами, Федор поднял
пожелтевшее пергаментное лицо и сказал блаженненьким голосом:
- В престоле бог волен. А ты, Иринушка, пойди, пойди, милая, в
монастырь замаливать наши прегрешения...
Крепкотелая, большеглазая Ирина, весьма склонная к лени и любившая
теплые перины и пуховики, страшно боялась всяких беспокойств и хлопот. Она
покорно склонила голову и ответила царю:
- Об этом говорено меж нами, Феденька. Как сказано тобою, тому и
быть!
В самом тысяча пятьсот девяносто седьмого года царь Федор Иоаннович
сильно занемог и почти не вставал с постели. В январское утро тысяча
пятьсот девяносто восьмого года он тихо скончался. Супруга его наотрез
отказалась от престола; на девятый день после кончины мужа она ушла в
Новодевичий монастырь и постриглась в монашество под именем инокини
Александры.
При поддержке приверженного ему патриарха Иова и обласканных им в
свое время людей Борис Годунов занял престол царя всея Руси. Не только
одно властолюбие толкало его к этому, - в нем сильно говорил инстинкт
самосохранения. Он хорошо понимал: не займи он высокого положения, с ним
мигом расправятся обиженные знатные бояре. Чтобы завладеть симпатиями
народа, торговых людей и служилых людей, новый царь щедро осыпал всех
милостями, сложил многие недоимки, объявил разные льготы и, что важно было
для Сибири, освободил подвластные народы на целый год от ясака, "чтобы они
детей своих и братью, дядей, племянников и друзей отовсюду призывали и
сказывали им царское жалованье, что мы их пожаловали, ясаку с них брать не
велели, а велели им жить безоброчно, и в городах бы юрты и в уездах
волости они полнили".
Освободив сибирцев на год от ясака, Борис Годунов решил внести полное
успокоение в сибирской земле, покончив навсегда с ханом Кучумом.
Четвертого августа тысяча пятьсот девяносто восьмого года по его
приказу из Тары к берегам Оби выступил воевода Андрей Воейков с
четырьмястами казаков и ясачными людьми и прошел по отпавшим было
татарским волостям. Нарушители присяги жестоко поплатились за свое
коварство.
На берегу озера Ик воевода разбил шатер и чинил суд над пленниками.
Нагретый воздух синим маревом струился над ковыльными просторами.
Серебристое озеро лежало, нежась среди зеленых берегов. Над камышами
шумели стаи уток, гусей и лебедей. Привольно и широко распахнулось голубое
небо, пронизанное солнечным сиянием. Томила неслыханная жара, - август
выдался сухой и душный. Сбросив кафтан, воевода сидел в распахнутой на
груди рубашке и строго разглядывал татар.
- Вот ты, - указал он на высокого жилистого мурзу, час тому назад
сбитого в бою. - Знаешь ли, окаянец, что полагается за измену? Для чего
шерть давал? По совести показывай. Меня не обманешь, я такой! - воевода
нахмурился, глаза потемнели. И в самом деле, он был зол. Татарин это понял
и струсил.
- За измена - смерть! - тихо сказал пленник и склонил голову. С
минуту помолчал; руки его тряслись мелкой дрожью. Наконец поднял глаза: -
Но я скажу тебе, чего не знают другие, если даруешь мне жизнь!
- Коли на то пошел, говори, поганец! - презрительно сказал воевода: -
Сказывай, где Кучум? - Воейков не сводил пристальных глаз с мурзы. Пленник
смутился, переглянулся с татарами, те злобно прикрикнули на него.
- Ну, ну, тихо! - пригрозил воевода. - Потоплю в озере, коли что!
Мурза осмелел, склонился перед Воейковым и поведал:
- Все знаю и скажу!
- Идем в шатер! - поднялся воевода и увлек за собою мурзу.
- Хвала аллаху, Кучум жив! - заискивающе сказал пленник. - Да продлит
бог его дни. Ваш царь жалует его великой милостью, но он отвергает ее.
- Ты мне зубы не заговаривай, сказывай, где сей хан обретается! - с
угрожающим видом прервал воевода мурзака. Тот встрепенулся.
- Кучум кроется в степях, среди болот, на Черных Водах.
- Так! - огладил бороду воевода. - А кто с ним? Много ли у него
войска?
Татарин опустил голову, тяжело вздохнул:
- Мало войска, всего пятьсот всадников. С ним вся семья и князья. Да
пятьдесят торговых бухарцев...
Воевода повеселел, глаза его заблестели. Он подошел к мурзе и толкнул
его в спину.
- Ну, иди, иди, жив будешь! Веревки марать о такого поганца не хочу,
- своего хана предал. Уходи, шкура! - вдруг побагровев, прикрикнул он на
