были связаны с выделкой ковров.
Когда он рассказывал мне об этом, у меня в уме мелькнула мысль, что,
может быть, рисунок и окраска ковров в какой-то мере связаны с музыкой и
являются ее выражением в линиях и цветах; что, возможно, ковры суть не что
иное, как записи этой музыки, ноты, при помощи которых можно воспроизводить
мелодии. Для меня в этой идее не было ничего странного, поскольку я часто
"видел" музыку в форме сложного рисунка.
Из некоторых случайных бесед с Гурджиевым я приобрел кое-какие
представления о его прежней жизни. Детство Гурджиева прошло в необычных,
весьма далеких от нас, почти библейских условиях. Бесчисленные стада овец;
скитания с места на место; соприкосновение с разными странными людьми. Его
воображение особенно поразили йезиды, или "дьяволопоклонники"; с самых
ранних лет его внимание привлекали их непонятные обычаи и удивительная
зависимость от неизвестных законов. Среди прочего он рассказывал, что еще
ребенком видел, как мальчикийезиды не могут выйти из круга, очерченного
вокруг них на земле.
Он провел юные годы в атмосфере волшебных сказок, легенд и традиций.
"Чудесное" вокруг было подлинным фактом. Предсказания будущего, которые он
услышал и которым окружающие его люди поверили, - эти предсказания
исполнились и заставили его поверить во многое другое.
Все это вместе взятое уже в детстве породило в нем стремление к
таинственному, непонятному, магическому. Он рассказал, что еще совсем
молодым совершил несколько далеких путешествий по Востоку. Я не мог в
точности решить, что в его рассказах было правдой. Как он говорил, во время
путешествий он снова столкнулся с явлениями, свидетельствовавшими о
существовании некоторого знания, особых сил и возможностей, превосходящих
возможности обыкновенного человека, встретился с людьми, наделенными
ясновиденьем и другими таинственными силами. Он сказал, что постепенно его
отлучки из дома и путешествия стали преследовать определенную цель. Он
отправился на поиски знания и людей, обладавших этим знанием. По его
утверждению, преодолев большие трудности, он нашел источники знания в
содружестве с несколькими людьми, как и он, искавшими чудесное.
Во всех его рассказах о себе было много противоречивого и вряд ли
заслуживающего доверия. Но я уже понял, что к нему нельзя предъявлять
обычные требования или применять какие-либо стандарты. По отношению к нему
не было уверенности ни в чем. Сегодня он мог сказать одно, а завтра - нечто
совсем другое; и все же каким-то образом его невозможно было обвинить в
противоречиях: нужно было только все понять и все связать.
О школах, о том, где он нашел знание, которым, без сомнения, обладал,
он говорил очень мало и всегда как-то вскользь. Он упоминал тибетские
монастыри, Читрал, гору Афон, школы суфиев в Персии, Бухаре и Восточном
Туркестане, а также дервишей разных орденов; но обо всем этом говорилось
очень неопределенно.
Во время одного разговора с Гурджиевым в нашей группе - которая стала
уже превращаться в постоянную - я спросил:
- Если древнее знание сохранилось, если вообще существует знание,
отличающееся от нашей науки и философии или даже превосходящее ее, почему же
тогда оно так тщательно скрыто, почему не сделано общим достоянием? Почему
люди, обладающие этим знанием, не желают, чтобы оно перешло в общий поток
жизни ради лучшей, более успешной борьбы против обмана, зла и невежества?
Вероятно, такой вопрос возникает у каждого человека, который впервые
знакомится с идеями эзотеризма.
- На это есть два ответа, - сказал Гурджиев. - Во-первых, это знание не
скрыто; во-вторых, по самой природе своей оно не может стать общим
достоянием. Сперва мы рассмотрим второе из этих положений. А потом я докажу
вам, что знание (он подчеркнул это слово) гораздо более доступно для тех,
кто способен его усвоить, чем обычно полагают; вся беда в том, что люди или
не желают знания, или не в состоянии его принять.
"Но прежде всего необходимо понять другое, а именно почему знание не
может принадлежать всем, не может даже принадлежать многим. Таков закон. Вы
не понимаете этого, потому что вам непонятно, что знание, как и все прочее в
мире, материально. Оно материально, и это означает, что оно обладает всеми
характерными признаками материальности. Один из главных признаков
материальности - это то, что материя всегда имеет предел, т.е. количество
материи в данном месте и при данных условиях ограничено. Даже песок пустыни
и морская вода являют собой определенное, неизменное количество материальных
частиц. Так что, если знание материально, это значит, что в данном месте и в
данное время существует определенное его количество. Можно сказать, что в
течение определенного периода времени, скажем, в течение столетия,
человечество имеет в своем распоряжении некоторую сумму знаний. Но даже из
обычных наблюдений нам известно, что материя знания обладает совершенно
разными качествами в зависимости от того, берется ли она в малых или в
больших количествах. Воспринятое в большом количестве в данном месте,
скажем, одним человеком, знание дает прекрасные результаты; но взятое в
малом количестве, т.е. каждым человеком из большого числа людей, оно или
"совсем не даст никаких результатов, или, против ожидания, может принести
даже отрицательные результаты. Таким образом, если некоторое количество
знания распределить между миллионами людей, каждый индивид получит очень
немного, и это небольшое количество знания ничего не переменит ни в его
жизни, ни в его понимании вещей. И сколько бы людей ни получило это
небольшое количество знания, в их жизни ничего не изменится, разве только
она, может быть, станет более трудной.
"А если, наоборот, большие количества знания сосредоточить в малом
количестве людей, тогда знание даст очень значительные результаты. С этой
точки зрения, гораздо выгоднее, чтобы знание хранилось среди узкого круга
людей, а не рассеивалось бы в массах.
"Если мы возьмем некоторое количество золота и решим позолотить много
предметов, нам необходимо знать или точно подсчитать, какое количество
предметов можно покрыть этим золотом. Если же мы попытаемся позолотить
большее их число, они покроются золотом неравномерно, пятнами, и будут
выглядеть гораздо хуже, чем предметы, которые совсем не были позолочены.
Фактически, мы просто потеряем при этом наше золото.
"Распределение знания основано на точно таком же принципе. Если знание
дается всем, никто ничего не получает. Если оно сохраняется среди немногих,
каждый получит столько, что его будет достаточно не только для сохранения,
но и для увеличения полученного.
"На первый взгляд эта теория кажется несправедливой, ибо положение тех,
кому, так сказать, отказано в знании, чтобы другие могли получить большую
его часть, представляется очень печальным и незаслуженно более тяжелым,
нежели оно должно быть. Однако на самом деле обстоятельства совсем не
таковы, и в распределении знания нет ни малейшей несправедливости.
"Фактически, огромное большинство людей не желает никакого знания; эти
люди отказываются от своей доли и не берут даже ту его часть, которая
приходится на них в общем распределении для нужд повседневной жизни. Это
особенно очевидно во времена массовых безумств, таких, как войны, революций
и тому подобное, когда люди как будто теряют даже и ту малую крупицу
здравого смысла, которой они обладали, и превращаются в совершенных
автоматов, огромными массами отдаваясь полному уничтожению, т.е. теряя даже
инстинкт самосохранения. Вследствие этого громадные количества знания
остаются, так сказать, невостребованными и могут быть распределены среди
тех, кто понимает их ценность.
"В этом нет ничего несправедливого, потому что те, кто получает знание,
не присваивают ничего чужого, не лишают других чего бы то ни было. Они берут
только то, что отвергнуто другими как бесполезное, что все равно будет
утрачено, если они его не возьмут.
"Собирание знания некоторыми людьми вызвано тем обстоятельством, что
другие люди это знание отвергают.
"В жизни человечества бывают периоды, когда массы народа начинают
непоправимо уничтожать и разрушать все то, что создавалось веками и
тысячелетиями культуры. Эти периоды, в общем, совпадают с началом упадка
культуры и цивилизации; такие периоды массового сумасшествия, нередко
совпадающие с геологическими катаклизмами, изменениями климата и тому
подобными явлениями планетарного характера, освобождают огромное количество
знания. Это, в свою очередь, вызывает необходимость в работе по собиранию
знания, которое иначе будет утеряно. Таким образом, работа по собиранию
рассеянной материи знания часто совпадает с началом разрушения и крушения
культур и цивилизаций.
"Данный аспект вопроса ясен. Толпа не желает знания и не стремится к
нему,, а ее вожди в собственных интересах стараются усилить ее страх перед
всем новым и неизвестным, ее нелюбовь к новому. Рабство, в котором живет
человечество, основано на этом страхе. Трудно даже представить себе весь
ужас подобного рабства. Мы не понимаем, что теряют люди. Но для того, чтобы
понять причину этого рабства, достаточно увидеть, как живут люди, что
составляет цель их существования, предмет желаний, страстей и устремлений, о
чем они мечтают, о чем говорят, чему служат и чему поклоняются. Подумайте,
на что тратит деньги современное культурное человечество, даже оставляя в
стороне войну; подумайте, что требует наивысших расходов, где собираются
самые большие толпы народа. Если мы хоть на мгновение поразмыслим над этим
вопросом, нам станет ясно, что человечество в его нынешнем состоянии, с теми
интересами, которыми оно живет, не может ожидать чего-то большего по
сравнению с тем, чем оно обладает. Но, как я уже сказал, иначе дело обстоять
и не может. Если знание будет разделено между всеми, каждый получит так
немного, что останется таким же глупцом, каким и был. Однако, благодаря тому
факту, что знание хотят иметь очень немногие люди, - берущие его получают,
скажем, каждый по грану - и приобретают возможность стать более разумными.
Все стать разумными не могут, даже если бы этого и пожелали. И если бы они
действительно стали разумными, это не помогло бы делу. Существует общее
равновесие, которое невозможно нарушить.
"Таков один аспект. Другой, как я уже сказал, состоит в том, что никто
ничего и не скрывает; тут нет никакой тайны. Но приобретение или передача
истинного знания требует огромного труда и больших усилий как со стороны
того, кто получает, так и со стороны того, кто дает. И те, кто обладают
знанием, делают все, что могут, чтобы передать и сообщить его возможно
большему числу людей, облегчить им приближение к знанию и подготовку себя к
восприятию истины. Но никому нельзя передавать знание силой, а, как я уже
говорил, непредубежденное рассмотрение жизни среднего человека, знакомство с
тем, что наполняет его день, с вещами, которые его интересуют, сию же минуту
покажет, правомерно ли обвинять людей, владеющих знанием, в том, что они
скрывают его, не желают передавать народу, не хотят учить других тому, что
знают сами.
"Тот, кто желает получить знание, должен сам предпринять первые усилия,
чтобы найти его источник и приблизиться к нему, пользуясь помощью и
указаниями, которые даются всем, но которых люди, как правило, не хотят
