различия. Я постоянно утверждал, что различия самая важная вещь, и для того,
чтобы что-то понять, необходимо прежде всего увидеть, в каких моментах
явления отличаются друг от друга. Поэтому мне представилось несколько
неправильным, что Гурджиев настаивает на этой идее, которая и так казалась
очевидной, при условии что ее не будут абсолютизировать и учтут исключения
из нее.
- Люди так непохожи друг на друга, - сказал я. - Сомневаюсь, что можно
поставить их всех в один ряд. Есть среди них дикари, есть люди интеллекта,
есть гении.
- Совершенно верно, - сказал Гурджиев, - люди очень непохожи друг на
друга; но подлинную разницу между ними вы не знаете и не можете знать.
Различия, о которых вы говорите, просто не существуют. Это нужно понять. Все
люди, которых вы видите, все люди, которых вы можете узнать впоследствии, -
все это машины, настоящие машины, которые работают, как вы сами выразились,
под влиянием внешних воздействий. Они рождены машинами и умрут машинами.
Каким образом дикари и мыслящие люди дошли до этого? Даже сейчас, в тот
момент, когда мы беседуем, несколько миллионов машин пытаются уничтожить
друг друга. Какая между ними разница? Где тут дикари и где мыслящие люди?
Все одинаковы...
"Но есть возможность перестать быть машиной. Вот о чем мы должны
думать, а не о том, какие существуют виды машин. Конечно, есть разные
машины: автомобиль - это машина, граммофон - машина, и ружье - тоже машина.
Но что из того? Все это одно и то же - все машины..."
В связи с этим разговором я припоминаю и другой.
- Каково ваше мнение о современной психологии? - спросил я как-то
Гурджиева, собираясь затронуть вопрос о психоанализе, к которому с самого
момента его появления я отнесся с недоверием. Но Гурджиев не дал мне зайти
так далеко.
- Прежде чем говорить о психологии, мы должны выяснить, к кому она
прилагается, а к кому нет, - сказал он. - Психология относится к людям, к
человеку. Какая психология (он подчеркнул это слово) может относиться к
машинам? Для изучения машин необходима механика, а не психология. Вот почему
мы начинаем с механики. До психологии еще далеко.
- Может ли человек перестать быть машиной? - задал я вопрос.
- А! В этом-то и дело, - ответил Гурджиев. - Если бы вы почаще задавали
такие вопросы, мы, возможно, достигли бы в наших беседах какого-то
результата. Можно перестать быть машиной, но для этого необходимо прежде
всего знать машину. Машина, настоящая машина, не знает и не может знать
себя. А машина, которая знает себя, уже не машина; по крайней мере, не та
машина, какой она была раньше. Она начинает проявлять ответственность за
свои действия.
- Это означает, по-вашему, что человек не ответственен за свои
действия? - спросил я.
- Человек (он подчеркнул это слово) ответственен. А машина - нет,
Во время одной из наших бесед я спросил Гурджиева:
- Как, по вашему мнению, лучше всего подготовиться к изучению вашего
метода? Полезно ли, например, изучать так называемую "оккультную" и
"мистическую" литературу?
Говоря это, я имел в виду прежде всего "Таро" и литературу о нем.
- Да, - сказал Гурджиев, - при помощи чтения можно найти многое.
Возьмите, например, себя. Вы уже могли бы знать порядочно, если бы умели
читать. Я хочу сказать, что если бы вы поняли все, что прочли за свою жизнь,
вы бы уже знали то, чего сейчас ищете. Если бы вы понимали все, что написали
в своей книге... как ее? - и он сделал нечто совершенно невозможное из слов
"Tertium Organum", - я пришел бы к вам с поклоном и просил бы учить меня. Но
вы не понимаете ни того, что читаете, ни того, что пишете. Вы даже не
понимаете, что значит слово "понимать". Однако понимание существенно, и
чтение способно принести пользу только тогда, когда вы понимаете то, что
читаете. Впрочем, никакая книга не в состоянии дать подлинную подготовку.
То, что человек знает хорошо (он сделал ударение на слове "хорошо"), и есть
его подготовка. Если человек знает, как хорошо сварить кофе, как хорошо
сшить сапоги, - ну что ж, тогда с ним уже можно разговаривать. Беда в том,
что ни один человек ничего не знает хорошо. Все, что он знает, он знает
кое-как, поверхностно.
Это был один из тех неожиданных поворотов, которые Гурджиев придавал
своим объяснениям. Слова Гурджиева, помимо обычного значения, содержали,
несомненно, и какой-то иной смысл. Я уже начал понимать, что для подхода к
этому скрытому смыслу нужно начинать с обычного значения слов. Слова
Гурджиева были всегда значительны в своем обычном смысле, хотя этим их
содержание не исчерпывалось. Более широкое и глубокое значение оставалось
скрытым в течение долгого времени.
Вот еще один разговор, оставшийся в моей памяти.
Я спросил Гурджиева, что нужно делать, чтобы усвоить его учение.
- Что делать? - спросил Гурджиев, как бы удивившись. - Делать что-то
невозможно. Прежде всего человек должен кое-что понять. У него тысячи ложных
идей и ложных понятий, главным образом, о самом себе. И он должен избавиться
от некоторых из них, прежде чем начинать приобретать что-то новое. Иначе это
новое будет построено на неправильном основании, и результат окажется еще
хуже прежнего.
- Как же нам избавиться от ложных идей? - спросил я. - Мы находимся в
зависимости от форм нашего восприятия. Ложные идеи создаются формами нашего
восприятия.
Гурджиев покачал головой.
- Опять вы говорите о чем-то другом, - сказал он. - Вы говорите об
ошибках, возникающих из восприятия, а я говорю не о них. В пределах данных
восприятия человек может более или менее ошибаться. Однако, как я сказал
раньше, главное заблуждение человека - это его уверенность в том, что он
может что-то делать. Все люди думают, что они могут что-то делать, все люди
хотят что-то делать; и первый вопрос, который задают люди, - это вопрос о
том, что им делать. Но в действительности никто ничего не делает, и никто
ничего не может делать. Это первое, что нужно понять. Все случается. Все,
что происходит с человеком, все, что сделано им, все, что исходит от него, -
все это случается. И случается точно так же, как выпадает дождь после
изменений в верхних слоях атмосферы или в окружающих облаках, как тает снег,
когда на него падают лучи солнца, как вздымается ветром пыль.
"Человек - это машина. Все его дела, поступки, слова, мысли, чувства,
убеждения, мнения и привычки суть результаты внешних влияний, внешних
впечатлений. Из себя самого человек не в состоянии произвести ни одной
мысли, ни одного действия. Все, что он говорит, делает, думает, чувствует,
все это случается. Человек не может что-то открыть, что-то придумать. Все
это случается.
"Установить этот факт для себя, понять его, быть убежденным в его
истинности - значит избавиться от тысячи иллюзий о человеке, о том, что он
якобы творчески и сознательно организует собственную жизнь и так далее.
Ничего подобного нет. Все случается: народные движения, войны и революции,
смены правительств - все это случается. И случается точно так же, как
случается в жизни индивидов, когда человек рождается, живет, умирает, строит
дома, пишет книги - не так, как он хочет, а так, как случается. Все
случается. Человек не любит, не желает, не ненавидит - все это случается.
"Но никто не поверит вам, если вы скажете ему, что он не может ничего
делать. Это самая оскорбительная и самая неприятная вещь, какую только вы
можете высказать людям. Она особенно неприятна и оскорбительна потому, что
это истина, а истину никто не желает знать.
"Когда вы поймете это, нам гораздо легче будет вести беседу. Но одно
дело - понимать все умом, а другое - ощущать "всей своей массой", быть
по-настоящему убежденным в том, что дело обстоит именно так, никогда об этом
не забывать.
"С вопросом "делания" (Гурджиев подчеркнул это слово) связана еще одна
вещь. Людям всегда кажется, что другие неизбежно делают вещи неверно, не
так, как их следует делать. Каждый думает, что он мог бы сделать все лучше.
Люди не понимают и не желают понять, что все, что делается, и в особенности
то, что уже сделано, не может и не могло быть сделано другим способом.
Заметили вы или нет, что сейчас все говорят о войне? У каждого есть свой
план, своя собственная теория; и всякий считает, что все делается не так,
как следует. В действительности же все делается только так, как оно может
быть сделано. Если одна вещь может быть иной, тогда и все может быть иным.
Но тогда, пожалуй, не было бы и войны.
"Постарайтесь понять то, что я говорю: все зависит от всего остального,
все связано, нет ничего отдельного. Поэтому все идет только по тому пути, по
которому должно идти. Если бы люди были иными, все было бы иным. Но они
таковы, каковы есть, и поэтому все остается одним и тем же."
Переварить все это было очень трудно.
- Значит, нет ничего, что можно было бы сделать, абсолютно ничего? -
спросил я.
- Абсолютно ничего.
- И никто не может ничего сделать?
- Это другой вопрос. Для того, чтобы делать необходимо быть. А сначала
необходимо понять, что это значит - быть. Если мы продолжим наши беседы, вы
увидите, что мы пользуемся особым языком, и для того, чтобы разговаривать с
нами, необходимо научиться этому языку. Не стоит разговаривать при помощи
обычного языка, потому что, пользуясь этим языком, невозможно понять друг
друга. Сейчас это кажется вам странным, но это так. Чтобы понять все, нужно
научиться другому языку. На том языке, на котором разговаривают люди, понять
друг друга невозможно. Позднее вы узнаете почему.
"Затем человек должен научиться говорить правду. Это также кажется вам
странным. Вы не понимаете, как можно учиться говорить правду. Вы думаете,
что вполне достаточно решить поступать так. А я скажу вам, что люди
сравнительно редко говорят обдуманную ложь. В большинстве случаев они
считают, что говорят правду. И тем не менее, они все время лгут - и тогда,
когда желают обмануть, и тогда, когда желают сказать правду. Они постоянно
лгут и себе, и другим. Поэтому никто никогда не понимает ни себя, ни
другого. Подумайте, разве могло бы возникнуть такое глубокое непонимание,
такой разлад, такая ненависть к чужим мнениям и взглядам, если бы люди были
в состоянии понимать друг друга? Но они не в силах понимать друг друга, ибо
не могут не говорить лжи. Говорить правду - самая трудная вещь на свете; и
для того, чтобы говорить правду, необходимо долго и много учиться. Одного
желания здесь недостаточно. Чтобы говорить правду, нужно знать, что такое
правда и что такое ложь - прежде всего, в самом себе. А знать это никто не
желает."
Беседы с Гурджиевым и те неожиданные повороты, которые он придавал
любой идее, с каждым днем интересовали меня все больше. Но пора было ехать в
Петербург.
Помню последнюю беседу с ним. Я поблагодарил его за оказанное внимание
и за объяснения, которые, как я уже видел, многое во мне изменили.
- Но все-таки, как вы знаете, самая важная вещь это факты, - сказал я,
- и если бы я мог увидеть подлинные и реальные факты нового, неизвестного
мне характера, только они в конце концов убедили бы меня, что я нахожусь на
верном пути.
Я опять думал о чудесах.
- Факты будут, - отвечал Гурджиев, - обещаю вам. Но сначала необходимо
многое другое.
Тогда я не понял последних его слов, но понял их позже, когда
столкнулся с действительными "фактами", ибо Гурджиев сдержал свое слово. Это
произошло через полтора года, в августе 1916 года.
