чеки и векселя, а человек, т.е. целое, вынужден их оплачивать. Нередко вся
жизнь человека и состоит в том, чтобы оплачивать векселя малых, случайных
"я".
"Восточные учения приводят различные аллегорические картины, в которых
изображают природу человека с этой точки зрения. Так, в одном учении
человека сравнивают с домом, где находится толпа слуг, но нет ни хозяина, ни
управляющего. Все слуги позабыли о своих обязанностях, никто не желает
делать то, что ему следует; каждый старается занять место хозяина хотя бы на
одно мгновение; в этом состоянии беспорядка дому угрожает серьезная
опасность. Единственная возможность спасения для более понятливых слуг
заключается в том, чтобы собраться всем вместе и выбрать временного
управляющего, т.е. заместителя управляющего. Этот заместитель управляющего
сможет расставить слуг на их места и заставить каждого выполнять
определенную работу: повара он отправит на кухню, кучера - на конюшню,
садовника - в сад и т.д. Таким путем можно приготовить дом к приходу
настоящего управляющего, который, в свою очередь, подготовит дом к прибытию
хозяина.
"Сравнение человека с домом в ожидании прибытия хозяина часто
встречается в восточных учениях, сохранивших следы древнего знания; оно же,
как известно, появляется под разными именами во многих евангельских притчах.
"Но даже самое ясное понимание своих возможностей не приблизит человека
к их реализации. Для того, чтобы реализовать их, он должен обладать очень
сильным желанием освобождения, быть готовым ради этого освобождения все
принести в жертву, пойти на любой риск."
К этому же периоду, т.е. к началу петербургских лекций, относятся еще
две интересные беседы.
Однажды я показал Гурджиеву снимок "факира на гвоздях", который сделал
в Варанаси.
Факир этот не был просто ловким фокусником, подобно тем, что я видел на
Цейлоне; он, несомненно, был профессионалом. Мне сказали, что во дворе
мечети Аурензеба, на берегу Ганга, находится факир, который лежит на ложе,
утыканном железными гвоздями. Это звучало очень таинственно и даже
устрашающе. Но когда я пришел туда, там оказалось только ложе с гвоздями;
мне сказали, что факир ушел за коровой. Во второй раз я застал факира на
месте. Он не лежал на своем ложе и, насколько я мог понять, ложился на него
лишь тогда, когда приходили зрители; впрочем, за рупию он продемонстрировал
мне свое искусство. Он действительно улегся почти нагим на ложе, хотя ложе
было усеяно длинными и довольно острыми гвоздями. Хотя он явно старался не
производить быстрых движений, он все же поворачивался на гвоздях, когда
ложился на них спиной, боками и животом; было очевидно, что они не кололи и
не царапали его. Я дважды сфотографировал факира; но объяснить себе этот
феномен никак не мог. Факир не производил впечатления интеллигентного или
религиозного человека; на его физиономии лежал отпечаток тупости, утомления
и безразличия; в нем не замечалось ничего такого, что говорило бы о его
стремлении к самопожертвованию или самоистязанию.
Я рассказал обо всем Гурджиеву и показал ему фотографию, а затем
спросил, что он думает о данном случае.
- Нелегко объяснить это в двух словах, - ответил Гурджиев. - Прежде
всего, этот человек, конечно, не был факиром в том смысле, в каком
употребляю это слово я. Вместе с тем, вы правы, думая, что это вовсе не
фокус. Он сам не знает, как он это делает. Если бы вы подкупили его и
заставили рассказать все, что он знает, он, вероятно, сообщил бы вам, что
знает некоторое слово и должен повторять его про себя, после чего ему можно
лечь на гвозди. Возможно, он даже согласился бы сообщить вам это слово.
Однако оно нисколько не помогло бы вам, потому что оказалось бы самым
обычным словом, не оказывающим на вас никакого воздействия. Этот человек
пришел из школы, но не был там учеником. Он был объектом опыта. В школе
просто экспериментировали с ним и над ним. Видимо, его много раз
гипнотизировали и в состоянии гипноза сообщили его коже сначала
нечувствительность к уколам, а потом способность! сопротивляться им. В
некоторой степени это удаются даже обычному европейскому гипнотизеру.
Впоследствии нечувствительность и непроницаемость его кожи были закреплены
посредством постгипнотического внушения. Вы знаете, что такое
постгипнотическое внушение. Человека погружают в сони говорят ему, что через
пять часов после того, как он проснется, он должен сделать определенную
вещь; или ему велят произнести особое слово, и как только он его произнесет,
он почувствует жажду, вообразит, что умер или, еще чтонибудь в этом роде.
Затем его пробуждают. Когда наступает назначенное время, он чувствует
непреодолимое желание сделать то, что ему было приказано. Если он помнит
данное ему слово, то, произнося его, он немедленно впадает в транс. Как раз
это и сделали с вашим "факиром". Его приучили лежать под гипнозом на
гвоздях; затем, пробуждая, говорили, что если он произнесет некоторое слово,
то сможет опять лежать на гвоздях. Это слово погружает его в гипнотическое
состояние. Вероятно, именно поэтому у него был такой сонный, апатичный вид -
в подобных случаях это часто бывает. Возможно, над ним работали много лет, а
затем просто отпустили, чтобы он жил, как сумеет. Поэтому он забрал с собой
железное ложе и зарабатывает на нем по несколько рупий в неделю. Таких людей
в Индии много. Школы берут их для экспериментов, обычно покупая у родителей
еще детьми. Родители же охотно продают их, потому что впоследствии сами
извлекают из этого выгоду. Но, разумеется, такой человек не знает и не
понимает, что и как он делает.
Это объяснение сильно заинтересовало меня, потому что раньше я никогда
не слышал и не читал ничего подобного. Во всех попытках, объяснить чудеса
"факиров", которые мне встречались, независимо от того, считались ли эти
"чудеса" фокусами или чем-то другим, предполагалось, что исполнитель знает,
что и как он делает, а если не говорит о своих приемах, то потому, что не
хочет или боится это сказать. В данном случае положение было совершенно
иным. Объяснение Гурджиева показалось мне не только вероятным, но, беру на
себя смелость утверждать, единственно возможным. Сам факир не знал, как он
совершает свое "чудо", и, конечно, не мог его объяснить.
В другой раз мы говорили о буддизме на Цейлоне, и я выразил мнение, что
у буддистов должна быть магия, хотя они не признают ее существования, и сама
ее возможность официальным буддизмом отрицается. Вне всякой связи с этим
замечанием, по-моему, тогда, когда я показывал Гурджиеву свои фотографии, я
рассказал о небольшом святилище. которое видел в одном частном доме в
Коломбо. Там, как обычно, стояла статуя Будды, а у ног Будды находилась
маленькая пагода в виде колокола из слоновой кости, вернее, небольшая ее
копия, украшенная узорами и пустая внутри. Ее открыли в моем присутствии и
показали то, что в ней хранилось. Реликвия представляла собой маленький
круглый шарик размером с крупную дробину; он был вырезан, как мне
показалось, из слоновой кости или перламутра.
Гурджиев внимательно меня выслушал.
- И вам не объяснили, что это за шарик? - спросил он.
- Мне сказали, что это часть кости одного из учеников Будды,
чрезвычайно древний и священный предмет.
- Это так и не так, - сказал Гурджиев. - Человек, показавший вам шарик,
или сам не знал, что это такое, или не пожелал сказать. Это вовсе не часть
кости; вы видели особое костное образование, которое в результате особых
упражнений появляется у некоторых людей в форме ожерелья вокруг шеи. Вы
слышали об "ожерелье Будды"?
- Да, - ответил я, - но это нечто совсем иное: "ожерельем Будды"
называют цепь воплощений Будды.
- Верно, - сказал Гурджиев, - таково одно из значений этого выражения;
а я говорю о другом: об ожерелье из косточек, которые окружают шею под кожей
и непосредственно связаны с так называемым "астральным телом". "Астральное
тело", так сказать, прикреплено к нему; точнее, "ожерелье" связывает
физическое тело с "астральным". В том случае, если "астральное тело"
продолжает жить после смерти физического тела, человек, обладающий косточкой
из такого "ожерелья", может общаться с "астральным телом" умершего. Это
магия; но о ней никогда не говорят открыто. Относительно буддийской магии вы
правы, этот случай как раз к ней относится. Конечно, отсюда еще не следует,
что виденная вами кость была подлинной. Такие косточки вы найдете почти в
каждом доме. Но я говорю о веровании, которое лежит в основе обычая.
И опять мне пришлось признать, что никогда раньше я не встречал
подобного объяснения.
Гурджиев нарисовал мне небольшой рисунок показывающий расположение
косточек под кожей; они шли полукругом, начинаясь несколько спереди ушей и
опоясывая затылок.
Рисунок напомнил мне схематическое изображение лимфатических желез шеи
из анатомического атласа. Но более я ничего не смог об этом узнать.
ГЛАВА 4
Общее впечатление от системы Гурджиева. - Взгляд назад. - Одно из
фундаментальных положений. - Линия знания и линия бытия. - Бытие на разных
уровнях. Расхождение между линиями знания и бытия. - Что дает развитие
знания без соответствующего изменения бытия? Что дает изменение бытия без
увеличения знания? - Что значит "понимание"? - Понимание как
равнодействующая знания и бытия. - Различие между пониманием и знанием.
Понимание как функция трех центров. - Почему люди стараются назвать вещи,
которых не понимают? - Наш язык. Почему люди не понимают друг друга? - Слово
"человек" и его разнообразные значения. - Язык, принятый в системе. Семь
градаций понятия "человек". - Принцип относительности в системе. - Градации,
параллельные градациям человека. - Слово "мир". - Многообразие его значений.
Исследование слова "мир" с точки зрения законов принципа относительности. -
Фундаментальный закон вселенной. Закон трех принципов или трех сил. -
Необходимость трех сил для проявления какого-либо феномена. - Третья сила.
Почему мы не видим третью силу? - Три силы в древних учениях. - Создание
миров силой воли Абсолютного. Цепь миров, или "луч творения". - Число
законов в каждом мире.
Лекции Гурджиева вызвали в нашей группе много разговоров.
Для меня оставалось еще много неясного; но некоторые вещи уже оказались
связанными друг с другом, и часто одна из них совершенно неожиданно
объясняла другую, как будто бы не имеющую с ней никакой связи. Уже начали
неясно вырисовываться части некой системы, подобно тому как при проявлении
фотографии постепенно появляются? фигуры или какой-то пейзаж; но многие
места по-прежнему оставались пустыми и незаконченными. В то же время многое
оказалось совсем не таким, как я ожидал, но я старался не переходить к
выводам, а просто ждать. Нередко одно новое слово, которого я раньше не
слышал, меняло всю картину; и мне приходилось заново перестраивать для себя
все, что я уже построил. Я прекрасно понимал, что должно пройти, много
времени, прежде чем я смогу правильно представить всю систему в целом. И мне
было удивительно слышать, как люди, придя к нам на одну лекцию, сразу же
понимали, о чем идет речь, объясняли все другим, и у них немедленно
возникало о нас определенное мнение. Должен признаться, что в такие минуты я
частенько вспоминал первую свою встречу с Гурджиевым и вечер, проведенный с
московской группой. Тогда я тоже был близок к тому, чтобы составить
