не удовлетворит положение духовного лица в миру и я предпочту
жизнь в монастыре. В день святого Медарда она явственно видела
старого Пилигрима, являвшегося нам в монастыре Святой Липы: он
вел меня за руку, а я был в облачении ордена капуцинов. Княгиня
тоже одобрила мое намерение. Я повидался с обеими перед моим
постригом; он состоялся в непродолжительном времени, ибо мне
сократили наполовину срок послушничества, идя навстречу моему
задушевному желанию. Видение матери побудило меня принять
монашеское имя Медарда.
Взаимоотношения монахов, распорядок молитв и служб, весь
образ жизни в монастыре были такими же, какими они показались
мне с первого взгляда. Царивший здесь благодатный мир принес и
моей душе тот неземной покой, который витал вокруг меня в годы
моего раннего, овеянного блаженными грезами детства в обители
Святой Липы. Во время торжественного обряда облачения увидел я
среди зрителей сестру регента; она казалась опечаленной, мне
почудились слезы у нее на глазах. Но пора искушения миновала,
и, быть может, греховная гордость так легко одержанной победой
вызвала у меня улыбку, которую приметил шествовавший рядом со
мною брат Кирилл.
-- Чему ты так радуешься, брат мой?--спросил Кирилл.
-- Как же мне не радоваться,--ответил я,-- когда я
отрекаюсь от этого жалкого мира, от суеты сует?
Не скрою, что едва я произнес эти слова, как был наказан
за свою ложь: я вздрогнул от пронизавшего меня зловещего
предчувствия.
Но то был последний приступ земного себялюбия, а затем
наступил некий благостный покой духа. О, если бы он никогда не
покидал меня! Но велико могущество Врага!.. Кто может
полагаться на свою твердость, на бдительность свою, если нас
повсюду подстерегают силы преисподней?
Я прожил в монастыре пять лет, когда по приказанию приора
уже старый и немощный брат Кирилл, который у нас был
смотрителем богатого собрания реликвий, передал мне наблюдение
за ними. Были там кости святых, частицы креста Господня и
другие святыни--они хранились в опрятного вида застекленных
шкафах и по праздникам выставлялись в назидание народу. Брат
Кирилл знакомил меня с каждым предметом, а также с бумагами,
подтверждавшими его подлинность и содеянные им чудеса. По
своему духовному развитию он стоял ближе всех к нашему приору,
и я не колеблясь поделился с ним обуревавшими меня сомнениями.
-- Неужели, дорогой мой брат Кирилл,--сказал я,-- все, что
перед нами,--это подлинные святыни? Быть может, алчные и
бесчестные люди обманули нас, выдавая это за священные
реликвии? Существует же монастырь, обладающий честным
животворящим крестом Спасителя нашего, а повсюду показывают
такое количество кусков древа Господня, что кто-то из наших
братьев, конечно, кощунственно насмехаясь, утверждал, будто ими
можно было бы весь год отапливать нашу обитель.
-- Разумеется,-- возразил брат Кирилл,--не подобает нам
подвергать сомнению эти святыни, но, откровенно говоря, и я
полагаю, что, невзирая на свидетельства, лишь немногие из них
представляют собой именно то, за что их выдают. Только,
думается мне, дело совсем в другом. Постарайся уразуметь, как
мы с приором смотрим на это, и ты, милый брат Медард, узришь
религию нашу во всем ее блеске. Разве не прекрасно, милый брат
Медард, что святая церковь наша стремится уловить таинственные
нити, связующие чувственный и сверхчувственный миры? Она
пробуждает в человеке, в котором все приноровлено к земному
бытию, мысль о его происхождении от высшего духовного начала, о
его глубоком внутреннем родстве с тем пречудным существом, чья
сила, подобно пламенному дыханию, проникает всю природу и,
будто крыльями серафимов, овевает нас предчувствием высшей
жизни, зерно которой она в нас заронила. Что такое эта частица
древа Господня... косточка... этот лоскуток? Говорят, вот это
-- от честного креста, а тот -- от останков святого, от его
одежды. Но кто верует от всего сердца, не мудрствуя лукаво, тот
преисполняется неземного восторга и ему отверзаются врата в
горнее царство блаженства, которое здесь, в мире дольнем, он
мог лишь прозревать; так, при воздействии даже мнимых реликвий
в человеке возгорается духовная сила того или другого святого,
и верующий почерпает крепость и мощь от Высшего существа, к
которому он всем сердцем воззвал о помощи и утешении. Эта
воспрянувшая в нем высшая духовная сила превозмогает даже
тяжкие телесные недуги, вот почему эти реликвии творят чудеса,
чего никак нельзя отрицать, ибо нередко они совершаются на
глазах у целой толпы народа.
Мгновенно мне пришли на память некоторые намеки приора,
подтверждавшие слова брата Кирилла, и я уже с чувством
искреннего благоговения рассматривал реликвии, с которыми
прежде в моем представлении было связано столько недостойных
проделок. От брата Кирилла не ускользнуло впечатление,
произведенное его речами, и он продолжал с еще большим рвением
проникновенно рассказывать о каждой из доверенных ему святынь.
Наконец он вынул из надежно запиравшегося шкафа ларец и сказал:
-- Здесь, дорогой мой брат Медард, содержится самая
удивительная и самая таинственная из всех
достопримечательностей нашего монастыря. За все время моего
пребывания в обители только я да приор держали в руках этот
ларец; о его существовании не подозревают ни братья, ни
посторонние лица. Всякий раз я прикасаюсь к нему с душевным
трепетом, словно в нем заключены злые чары, скованные и
лишенные силы могучим заклятием, -- но если они обретут
свободу, то навлекут погибель и вечное осуждение на человека,
коего они настигнут!.. Знай же, что содержимое этой шкатулки
принадлежало самому Врагу-искусителю в те времена, когда он еще
мог в зримом образе противоборствовать спасению человеческих
душ.
В крайнем изумлении смотрел я на брата Кирилла, а он, не
давая мне времени вставить хоть слово, продолжал:
--Я ни за что не стану, милый брат мой Медард, высказывать
свое мнение о столь высокомистическом предмете... и не буду
излагать домыслы, какие порой приходят мне в голову... а лучше
всего как можно точнее передам тебе все, что говорится в
бумагах об этой достопримечательности. Они хранятся в этом
шкафу, и ты впоследствии прочтешь их сам.
Тебе достаточно хорошо известно житие святого Антония, и
ты знаешь, как он, дабы отвратиться от всего земного и
устремиться всею душою к божественному, удалился в пустыню и
там проводил жизнь свою в строжайшем посте и покаянных
молитвах. Но Враг преследовал его и не раз появлялся перед ним
в зримом облике, чтобы смутить его среди благочестивых
размышлений. И вот однажды святой Антоний заметил в вечерних
сумерках какое-то мрачное существо, направлявшееся к нему. И
как же удивился он, когда, взглянув на путника, увидел, что
сквозь дыры его изношенного плаща лукаво выглядывают горлышки
бутылок. Оказалось, что перед ним в этом причудливом наряде
предстал сам Враг и, глумливо усмехаясь, спросил, не пожелает
ли он отведать эликсиров, хранящихся в этих бутылках. Это
предложение отнюдь не рассердило святого Антония, ибо Враг
давно утратил над ним всякую власть и силу и ограничивался лишь
насмешливыми речами, даже не пытаясь вступать с ним в борьбу;
пустынник, только спросил его, почему он таскает с собой
столько бутылок, да еще таким странным способом. И Нечистый
ответил так: "Видишь ли, стоит кому-либо повстречаться со мной,
как он посмотрит на меня с изумлением и уж конечно не преминет
спросить, что это у меня там за напитки, а потом из алчности
начнет поочередно пробовать их. Среди стольких эликсиров
непременно найдется такой, что окажется ему по вкусу, и
глядишь-- он уже вылакал всю бутылку и, опьянев, отдается во
власть мне и всей преисподней".
Так об этом повествуется во всех легендах. Но в хранящейся
у нас бумаге об этом видении святого Антония добавлено, что
Нечистый, уходя, оставил в траве несколько бутылок, а святой
Антоний поспешно подобрал их и припрятал в своей пещере,
опасаясь, что заблудившийся в пустыне путник или, чего доброго,
кто-нибудь из его учеников хлебнет пагубного напитка и тем
обречет себя на вечную погибель. Даже сам святой Антоний, как
говорится далее в бумаге, однажды нечаянно раскупорил одну из
бутылок, и оттуда ударили такие одуряющие пары и такие
чудовищные видения ада разом обступили святого, такие зареяли
вокруг него соблазнительные призраки, что только молитвами и
суровым постом он мало-помалу их отогнал. В ларце как раз и
хранится попавшая к нам из наследия святого Антония бутылка с
эликсиром сатаны; относящиеся к ней бумаги отличаются строго
обоснованной, бесспорной подлинностью, и во всяком случае едва
ли приходится сомневаться в том, что бутылка эта после кончины
святого Антония была действительно найдена среди его вещей.
Впрочем, -- я и сам могу тебя в том заверить, дорогой брат
Медард,--стоит мне прикоснуться к этой бутылке или даже к
ларцу, в котором она хранится, как меня охватывает неизъяснимая
жуть; мне чудится странный запах, он одурманивает меня и
вызывает такое смятение, что оно не рассеивается даже при
совершении душеспасительных послушаний. Но с помощью
неотступных молитв я превозмогаю греховное состояние духа,
какое, очевидно, вызывают некие враждебные человеку силы, хотя
я и не верю в то, что здесь непосредственно действует сам
дьявол.
Ты еще очень молод, дорогой брат Медард, и твое
воображение может под враждебным влиянием разгореться слишком
живо и ярко; да, ты мужественный и бодрый духом, но неопытный
и, быть может, даже слишком отважный и самонадеянный воин,
готовый всечасно ринуться в бой; вот почему советую тебе
никогда не открывать этот ларчик, разве что спустя годы и годы;
а чтобы любопытство не одолевало тебя, убери ты его подальше.
Брат Кирилл водворил загадочную шкатулку на прежнее место
и передал мне связку ключей, в которой был и ключ от шкафа, где
она хранилась. Странное впечатление произвел на меня его
рассказ, но, чем сильнее донимал меня соблазн взглянуть на
редкостную достопримечательность, тем тверже старался я не
поддаваться ему, памятуя предостережения брата Кирилла. Когда
Кирилл ушел, я еще раз окинул взглядом доверенные мне реликвии,
нашел в связке ключик от рокового шкафа и запрятал его
подальше, под бумаги в моей конторке...
Один из профессоров семинарии был превосходный оратор, и
всякий раз, когда он проповедовал, церковь была переполнена;
всех неудержимо увлекал поток его огненного красноречия,
зажигавший в сердцах пламень искренней веры. Его исполненные
красоты вдохновенные поучения глубоко западали и мне в душу; я
считал счастливцем столь даровитого оратора, и вот я смутно
почувствовал, что во мне все более и более крепнет стремление
уподобиться ему. Наслушавшись его, я и сам, бывало, пробовал
силы в своей одинокой келейке, целиком отдаваясь вдохновению, и
мне удавалось порой удерживать в памяти свои мысли и слова, а
затем набрасывать их на бумагу.
Тем временем проповедовавший у нас в монастыре брат
заметно дряхлел, речь его текла вяло и беззвучно, как
иссякающий ручей, а чувства и мысли у него так оскудели, что
проповеди, которые он произносил без подготовленного заранее
наброска, становились нестерпимо длинными, и задолго до их
конца почти все прихожане тихонько засыпали, словно под мерное
постукивание мельничных жерновов, и лишь могучие звуки органа
