огонь - это здорово, это тепло и свет. Если же он попробует коснуться огня,
то узнает нечто новое - огонь способен обжигать. Но ребенок вовсе не
считает огонь неприятной штукой, если, конечно, этот ребенок не пуглив и
истеричен. Он просто совместит два опыта, словно две звездные карты и
отметит для себя, что любое качество огня должно быть четко отделено от
остальных. В этом и заключается процесс познания.
Скорее всего, паразиты сознания умышленно "замутили" наши чувства,
когда мы пытались сравнить оба опыта. Они словно взяли и подменили окуляры
астронома на такие же, но с мутными линзами. Мы не успели засечь этот
момент. Случись нам быть слабее духом, мы пришли бы к ложному выводу: огонь
- это "плохо", потому что больно.
Я прошу прощения у нефилософов за эти объяснения, но они действительно
необходимы. Цель паразитов - удержать человечество от открытия собственных
сверхсил, а для этого все средства хороши - они "глушат" наши эмоции,
притупляют чувства, а мы из-за этого погружаемся в своеобразный ментальный
туман. "Исторические размышления" Вайсмана были попыткой изучить историю
двух последних столетий и обнаружить, каким образом паразиты проводили
наступление на род человеческий.
Возьмем для примера поэтов-романтиков начала XIX века - Вордсворта,
Байрона, Шелли, Гете. Разве можно их сравнивать с поэтами предыдущей эпохи
- Драйденом, Поупом и другими. Романтики обладали мощными биноклями,
которые были сфокусированы на самой сути существования человека. Однажды
Вордсворт стоял ранним утром на Вестминстерском мосту над Темзой и внезапно
почувствовал, как забурлил его мозг, как стремительно его ощущения стали
наслаиваться одно на другое. В один миг он окинул взором всю человеческую
историю, взглянув на нее подобно орлу сверху, хотя до тех пор привычным был
взгляд червя. И если перед человеком сверкнет эта истина - будь он поэт,
ученый или государственный муж, - он обретает могучее чувство силы и
отваги, для него становится ясным смысл жизни и человеческой эволюции.
И в этот-то момент истории, когда человеческий мозг совершил
невероятный скачок вперед, - эволюция всегда движется скачками, словно
электрон, прыгающий с одной орбиты на другую, - паразиты сознания забили
тревогу. Они действовали хитро, с дальним прицелом. Они продолжали
манипулировать лучшими умами планеты. У Толстого в "Войне и мире" эта
истина сверкнула на миг, когда он заявил, что личность играет в истории не
самую главную роль - исторический процесс движется механически. Участники
наполеоновских войн д е й с т в и т е л ь н о двигались не по собственной
воле - механически, - они были не более чем пешками для паразитов сознания.
Что подвигло ученых стать догматиками и приверженцами материализма? Очень
просто - им внушили глубокое чувство психологической неуверенности и
незащищенности, и они с готовностью ухватились за идею науки как абсолютно
объективного "знания". Тот же механизм использовался, когда паразиты
пытались обратить мозг Вайсмана к математическим и шахматным задачам. И так
же хитро были сбиты с толку писатели и художники. Титаны, подобные
Бетховену, Гете, Шелли, пожалуй, привели паразитов в ужас - ведь несколько
десятков художников такого масштаба могли бы поднять человечество на
следующую ступень эволюции. Поэтому, Шумана и Гельдерлина довели до
сумасшествия, Шелли спился, а Кольридж и Де Куинси стали наркоманами.
Гениев уничтожали безжалостно и без особых усилий, словно мух. Стоит ли
после этого удивляться, что крупные художники девятнадцатого века так остро
ощущали враждебность мира. Стоит ли удивляться, что Ницше, отважно
попытавшийся воспеть славу оптимизму, молниеносно был сброшен в безумие. Не
стану углубляться дальше в эту проблему - книги лорда Лестера освещают ее в
полной мере.
Паразиты пользуются историей как ловушкой для человечества. Именно
история всегда была их главным оружием. Они ее немного "исправили", и
история превратилась в притчу о слабости человеческого существа, о
безразличии природы и беспомощности человека в борьбе с Необходимостью. И
как только мы сможем осознать эту "исправленность" истории, мы тут же
станем недосягаемы, избавимся от игры, в которую нас втягивают. Выходит,
если даже Моцарт, Бетховен, Гете и Шелли не справились с паразитами, то
грош им цена. На деле же сами паразиты не стоят ломанного гроша. Говорить о
человеческой слабости - просто глупо. У человека бездна сил, если бы их
каждую ночь не подтачивали вампиры души.
Это открытие вдохнуло в нас небывалый оптимизм. На данном этапе он был
вызван нашим полным неведением относительно истинной сути паразитов. Зная,
как они стремятся ничем не обнаружить своего существования, мы пришли к
выводу - и дорого за него впоследствии поплатились, - что у паразитов не
было реальных возможностей навредить нам. Оставалась, правда, неразгаданной
история самоубийства Карела, однако его вдова предложила вполне
правдоподобное объяснение. Карел любил чай с сахарином, а бутылочка с
цианистым калием была точь в точь похожа на склянку с сахарином. Скорее
всего, он заработался и по рассеянности бросил в чай яд. По идее, его
должен был остановить запах. Но если паразиты в состоянии притуплять
обоняние, так сказать, "глушить" его, то почему бы им не сделать это?
Карел, по-видимому, сидел ни о чем не подозревая за столом, думал о работе,
наверняка устал. Он автоматически тянется за сахарином, и один из паразитов
услужливо ведет его руку несколькими дюймами левее...
Райх и я были готовы принять эту версию, которую подтверждали остатки
цианидов в чае. Она также соответствовала нашей концепции, что
принципиально паразиты сознания не опасней любых других паразитов, таких,
как древоточец или сумах ядоносный. Поэтому, достаточно знать о них,
принять меры, и все будет в порядке. Уж мы-то не будем такими растяпами,
как Карел Вайсман. Нас им никогда не обвести. Что они могут сделать?
Например, сыграть с нами печальную шутку во время поездки в автомобиле.
Когда гонишь под 90 миль в час, это совсем не трудно. И тогда мы решили
полностью отказаться от машины, даже в роли пассажиров. (Любой водитель
может оказаться более уязвимым, чем мы.) Другое дело - летать на вертолете:
там стоял автоматический радар, с которым невозможно попасть в аварию. А
когда мы услышали об убийстве солдата местным пьянчугой, то поняли - это
еще одна возможность, о которой не стоит забывать. По этой причине мы не
расставались с оружием и старались избегать шумных компаний.
И все же в первые месяцы дела шли настолько гладко, что было трудно не
расслабиться. Когда мне было чуть больше двадцати и я учился археологии у
сэра Чарльза Майерса, я частенько испытывал такое возбуждение, словно жизнь
только началась. И все же, даже то чувство трудно сравнить с моим нынешним
оптимизмом. Я понял - в чем состоит ущербность обыденного человеческого
существования, его нелепость, напоминающая попытку наполнить ванну без
пробки или вождение машины при включенных тормозах. Творческие силы
человека постоянно совершенствуются, но созданное им теряется с каждою
минутой. Как только мы осознаем это, все станет на свои места. Ощущение
жизненной силы и самообладания наполнит наше сознание. Исчезнет зависимость
от эмоций и настроения, мы сможем контролировать их столь же легко, как
движения рук. Для тех, кто не испытывал такого ощущения, объяснить его едва
ли возможно. Люди слишком привыкли к тому, что с ними всегда что-то
"случается". Они простужаются, впадают в депрессию, они что-то приобретают,
от чего-то избавляются, их одолевает скука... Но однажды я обратил свое
внимание в глубь собственного сознания, и подобные вещи перестали со мной
случаться - теперь я мог их контролировать.
До сих пор вспоминаю самое сильное переживание той начальной поры. Я
сидел тогда в библиотеке Урановой Компании около часа дня, читал свежую
статью по лингвистической психологии и размышлял над тем, стоит ли доверить
наш секрет автору статьи или нет. Меня заинтересовали некоторые ссылки на
основателя этой школы - Хайдеггера. Я неожиданно со всей ясностью увидел
ошибку, которая вкралась в основание его философии, а заодно узрел те
заманчивые перспективы, что сулили открыться в случае исправления ошибки. И
тут над моим ухом с противным зудением пролетел комар, потом вернулся и еще
раз пролетел, и так несколько раз. Погруженный в раздумья о Хайдеггере, я
лишь мельком взглянул на насекомое и пожелал ему поскорее убраться в окно.
В тот же миг я почувствовал, как мои мысли были в о с п р и н я т ы
комаром. Он неожиданно отклонился от своего курса и полетел в сторону
закрытого окна. Я мысленно держал его и не отпускал до тех пор, пока не
направил через всю комнату к открытому окну, где крутился вентилятор и где
воздушный поток помог ему вылететь на улицу.
Пораженный, я откинулся на спинку стула и в крайнем изумлении уставился
вслед насекомому. Вряд ли я бы больше поразился, если бы я сам внезапно
отрастил крылья и полетел. Но неужели это я вывел комара из комнаты? Я
вспомнил, что в туалете обитает целый рой ос и пчел - их привлекали
растущие под окном пионы. Направился туда. В туалете было пусто, лишь одна
оса жужжала и билась о холодное оконное стекло. Я прислонился к двери,
сосредоточился на осе. Ничего не произошло. Обидно - я чувствовал, что
допускаю какую-то ошибку, словно толкаю дверь, запертую на ключ. Снова
мысленно вернулся к Хайдеггеру, почувствовал растущее возбуждение и
неожиданно ощутил, как в моем мозгу произошло некое с ц е п л е н и е. Я
вошел в контакт с осой, словно зажал ее в кулаке. Я велел ей подлететь ко
мне. Впрочем, нет, "велел подлететь" - это не то выражение. Вы же не
приказываете своей ладони сжиматься и разжиматься - вы просто делаете это.
Так же и я поднес осу через всю комнату к себе, затем развернул ее, отнес к
окну и вышвырнул на улицу. Это было настолько невероятно, что я был готов
одновременно рыдать и смеяться. Больше всего рассмешило гневное возмущение
осы, которой пришлось улететь против собственной воли. И я чувствовал этот
гнев.
Влетела еще одна оса - а может, та же самая, - и снова я выставил ее на
улицу. Правда, после этого накатила усталость - мой мозг пока не привык к
таким трюкам, и хватка на этот раз ослабла. Внизу, среди пионов огромная
пчела охотилась за нектаром. Я мысленно схватил ее и приказал улетать.
Насекомое начало сопротивляться - в точности словно пес, выведенный на
прогулку и рвущийся с поводка. Я напряг силы - разгневанная пчела
выпорхнула из бутона. Внезапно я почувствовал усталость, и пчелу пришлось
отпустить.
Мне больше не хотелось доводить себя до истощения, как случалось в годы
глупой юности, я просто расслабился, стараясь успокоить свой мозг и
подумать о чем-то другом. Через десять минут чувство мозгового спазма
улетучилось.
Интересно, а получится то же самое с неживыми объектами? Я
сконцентрировал внимание на выпачканном губной помадой сигаретном окурке,
который лежал в пепельнице на соседнем столе, и попробовал передвинуть его.
Это удалось - окурок переместился до края пепельницы, но чего это мне
стоило - гораздо тяжелее, чем с пчелой. Зато здесь меня ждал новый сюрприз:
едва я вошел в мысленный контакт с сигаретой, как по телу пробежала волна
острого сексуального желания. Я отвлек внимание от окурка, потом снова
"подключился" к нему - снова то же чувство. Позднее я узнал, что эту
