человек нас как увидит, так умом и повреждается маленько. А потом
ничего, потом выдюживает. Человек, он сильный. Он все вынесет - и
гнома, и привидения какого, и нежить всякую. А женский пол, тот
супротив мужеского вообще крепок рассудком, все соображает. Тебя,
примером, как звать-то?
- Ликой, Гликерией то есть.
- Ишь ты, - восхитился Пфуффий, - Гликерией. Не, Гликерья тебе не
идет, а вот Лика в самый раз. Ты мне вот что скажи лучше, как же твой
домовой тебя в такую стынь да темь из дому выпустил?
Я открыла было рот, чтобы просветить его на предмет того, что
домовых у нас нет, но вовремя одумалась. Еще полчаса тому я и гномов
считала сказочными персонажами. Поэтому в свой ответ внесла некоторые
коррективы:
- Нет у меня домового.
Гном взглянул на меня горестно:
- Сиротинушка, выходит. И давно?
- Да сколько себя помню.
- Что ж это делается, - посочувствовал Пфуффий. - И никто тебя не
подобрал. Показились все в городах, не иначе: людей на произвол судьбы
бросают.
- А в какую лотерею Вы выиграли? - поспешила я переменить тему.
- Правильно угадал шесть ящериц из шести. Их в мешок заклыдвают,
а потом вытягивают одну за другой. И нужно определить, какая под руку
попадется. Редко угадать можно, ежели без ворожбы. А ворожба-то и
запрещена, потому все телевизира насмотрелись и хотят взаправдашнюю
игру играть. А нам возьми и повези... Целая ночь в запредельности - в
людском городе загадочных славянских душ.
Он шагнул в сторону, и я увидела у самых ног гнома крохотный,
кажущийся игрушечным чемоданчик. Теперь мне кажется, именно вид
нехитрого его имущества и навел меня на безумную мысль ( с другой
стороны, это видение было самым интересным и завлекательным за всю мою
жизнь, и было бы преступлением против любимой себя - не прожить его до
конца).
- А хотите я Вам Киев покажу? - спросила я в каком-то невероятном
азарте. Меня так и подмывало высунуть язык и осведомиться у
рациональной части меня: "Слабо?"
- Правда?! - глаза гнома загорелись. - Взаправдашний,
всамделишный человечий город? И лавки, и рынки, и зверинец?
- Нет, зверинец закрыт ночью. Магазины тоже, но это ведь не самое
главное. Мы что-нибудь придумаем.
- Вот радостно, вот хорошо-то, - обрадовался гном, вцепившись в
мой указательный палец. - Пошли. Коли ты с нами дружбу водить будешь,
зови нас Фуффи, и как одного, то ись - на "ты".
Мы двинулись темным парком в сторону Андреевской церкви. Гном
семенил, поспешая изо всех сил, но все равно мне пришлось практически
подолгу стоять на месте. Сперва я не сообразила, что это связано с его
ростом - простые вещи редко приходят в голову первыми - и осведомилась
у спутника:
- Вам... тебе к церкви подходить можно?
- Темнота! - рассердился гном. - Вот ужо чудаки вы, люди.
Удумали, видишь ли, что вы - венец творения. И распоряжаетесь всем по
своему усмотрению: и тварью живой, и тварью молчащей; и за Всевышнего
уже взялись. Для Него мы все - дети. Он нас не обидит. А люди нас к
нечистой силе приписали, и это как нельзя более обидно.
- Ну, извини, - я и раньше чувствовала вину за весь род
человеческий, а теперь и подавно.
- Да ладно, - неожиданно мягко молвил Фуффи. - Забыто... А вот
куда ты меня ведешь?
- К дому Булгакова, - сорвалось у меня с языка. И тут же
подумалось: "Что я плету? Откуда гномам знать о Булгакове?"
- Ой! - завопил Пфуффий на весь парк. - Это тот самый сказитель,
который сложил повесть о Самом? - и он выразительно ткнул пальцем вниз.
- Он самый, - поведала я.
- И о Нем?
- Именно так.
- Волшебно, - закатил глаза гном. - О такой экскурсии я мечтал
последние лет четыреста...
Киев ночью неописуемо хорош. Он и днем хорош, но любой город
ночью приобретает какие-то ирреальные, размытые черты, словно
переходит границу между явью и сном. У меня складывалось впечатление,
что мы с Фуффи идем по ничейной полосе между двумя мирами: его и моим.
На этом крохотном участке пространства быстро обретаешь друзей.
Никогда бы не подумала, что смогу изливать душу гному. Но как-то так
вышло, что уже спустя час он знал обо мне больше, чем самые близкие,
самые родные люди.
Приблудившийся гном-турист оказался настоящим кладезем всякой
премудрости. Особенно много и хорошо говорил он о первой, а также о
второй, третьей и прочих любовях; сообщив мне, между прочим,
трогательную повесть о гноме Ромио и эльфийской княжне Юлиттте,
которые не смогли преодолеть разногласия между своими семьями и
добровольно ушли из жизни. Правда, гномы и эльфы - практически
бессмертны, и покончить с собой им было довольно сложно. Но! Терпение
и труд все перетрут: Юлитта пала бездыханной на теплое еще тело не
менее бездыханного Ромио, а гномы и эльфы сложили о них поэму,
многажды подчеркнув, что захочешь - и бессмертного угробишь. Кстати,
чуть войну не начали из-за нескольких строф... Жалко было его
разочаровывать, но пришлось, и я упомянула о Шекспире. Негромко так,
чтобы была возможность дать задний ход, если вдруг выяснится, что
Пфуффию уж очень неприятно слушать об этом плагиате ( замечу в
скобках, что плагиаторами я полагала все же гномов).
- А, Вилли! - обрадовался наличию общих знакомых гномский гость.
- Знаешь, я ему рассказывал эту историйку. Так он написал-таки свою
пьесу? Никогда бы не подумал, что у парня выйдет. Видишь, даже нам
свойственно ошибаться. Рад, искренне рад за него. А ты не знаешь,
издавать будут?
Я заверила Пфуффия, что уже издали не один раз и, вероятно, будут
еще.
- Интерес к гномам у вашего народа велик, - подняв палец, сообщил
Пфуффий тоном знатока загадочных человеческих душ. А, может, так оно и
было?
Чуть ниже Андреевской мы столкнулись лоб в лоб с чем-то или
кем-то голубым и полупрозрачным. Днем раньше я бы просто потеряла
сознание, теперь же радостно изумилась при виде привидения.
- Пфуффий! Дружище! - взревело оно, раскрывая холодные объятия.
Объятия на саван похожи не были, скорее уж на кольчугу.
- Ася! - обрадовался гном и полез целоваться.
Лобызались они долго и со вкусом, но всему хорошему приходит
конец; и внимание призрака обратилось на мою персону. Оторвавшись от
Пфуффия, привидение осмотрело меня льдинками глаз и озорно кивнуло
приятелю:
- А ты, старый ловеллас, все никак не уймешься! Где ж ты такую
княгиню раздобыл?
- Это она меня раздобыла, - напыжился Фуффи от гордости. - Давай
я тебя представлю, не зыркай. Ты, Лика, знакомься. Это Аскольд.
Странно, что вы раньше не встречались.
Имя привидения вызвало у меня смутные подозрения.
- Простите, Вы случайно не князь Аскольд? - спросила я, немея от
собственной догадки (нет, утром надо выпить бутылочку-другую
валерьянки, и месяц никаких газет и телевизора. А то ведь свихнусь, и
вся недолга).
- К Вашим услугам, - расплылось по ветру прозрачное сияние.
Видимо, за многие сотни лет Аскольд приобрел светские манеры.
- На концерт идете? - не спросил, а скорее, утвердил, призрачный
князь. - Сегодня все уважающие себя киевляне стремятся попасть на
концерт.
- Кто выступает? - деловито осведомился Пфуффий. - У меня,
понимаешь, времени немного. А успеть надо - у-у-у.
- Лист приедет с супругой, - сказал Аскольд. - У вас с собой для
сугреву ничего не найдется? Стоял, понимаешь, за билетами, замерз
окончательно. Могилу не отапливают... Безобразие кругом.
- Для тебя - всегда! - с готовностью молвил гном, извлекая из
чемоданчика объемистую, пузатую бутыль зеленоватого стекла. Судя по ее
размерам, в чемоданчике больше ничего и не было. - А что Лист здесь
потерял в такую погоду?
- Ну, ты даешь, - привидение вроде слегка обиделось. - Он супругу
где себе раздобыл, смекаешь?
Эта история была весьма популярной в свое время: великий музыкант
концертировал в Киеве, здесь влюбился и здесь же женился. Даже здание,
в котором он выступал, снести еще не успели. Просто поражаюсь
неоперативности наших градостроителей. Не знаю, читал ли Аскольд мои
мысли, или там и читать было нечего, но он подтвердил сии догадки
легким кивком.
- Вот-вот, супругу сюда тянет, слов нет. И Ференц вынужден,
воленс-неволенс, привозить ее время от времени в стольный град. А
чтобы не заскучать, заодно выступает перед своими поклонниками.
Кстати, вы собрались идти или нет?
Я так умоляюще глянула на Пфуффия, что он покатился со смеху:
- Кто кому обещал город показывать, а? Ну, пойдем, пойдем.
Я набрала в грудь побольше воздуха и обратилась к Аскольду,
твердо решив предполагать самое заманчивое и несбыточное:
- А Куприн будет?
- Должен, - ответило привидение. - Но гарантий не даю. Он, видите
ли, давеча повздорил с Ольгой, с княгинюшкой нашей. Конечно, тут дело
житейское, с ней не повздорить невозможно, у нее талант особый. Батый
днями наведывался, говорит - ностальгия замучала. А княгинюшка
тряхнула стариной и замордовала его, болезного. Он теперь кается, что
в сторону Киева поглядел. Джихангиру-то я, признаться, и сам бывало
глаз-другой подбивал, потому не лезь на матушку-Русь; но старушка всем
кровь портит. Ей ведь памятничек воздвигли, а он возьми и не потрафь -
вот бабулька и бушует. Игорь опять же ведет себя не по-джентельменски,
- Аскольд понизил голос, будто выдавал государственную тайну, -
"Гинессом" увлекся и "Хеннеси" чрезмерно потребляет. Ольге с ним
несладко...
- Все равно ведьма, - флегматично бросил Пфуффий.
- Возможно, - согласилось привидение. - Но нас это не касается;
нас интересует концерт. А еще больше нас занимает содержимое
бутылки... бутылочки... - после раздалось невнятное бульканье.
Бутылка была оторвана от князя деликатным, но решительным
движением, после чего перешла в полное мое пользование. Вкус был
неописуемый, и необходимость вернуть емкость непосредственному
владельцу заставила меня понять, что чувствовали предки, сдавая Киев
татарам...
- Подвезем? - весело спросил кто-то, цокая рядом.
Питье в пузатой бутылке (между прочим, неисчерпаемой) оказалось
крепчайшей мальвазией урожая Бог весть какого года. И приняв на свою
совесть около полу-литра этого легендарного напитка, я уже ничему не
удивлялась. Кентавр? Ну, пусть его будет кентавр. Кентавр?!!!
Я воззрилась на топотящее по улице создание с таким выражением на
лице, что оно (то есть создание) надо мной смилостивилось.
- Китоврас я, - сообщило создание , ладно вышагивая иноходью. -
Онисимом кличут.
Хорошо, что тупость моя не простиралась до непроходимости, и я
знала, что китоврасом кентавров называют на матушке-Руси. Другое дело,
что мне всегда казалось: полукони-полулюди не имеют привычки украшать
бока шашечками, как на такси. Пока я размышляла над этими, несомненно
важными вопросами, кентавра приметили и мои собутыльники.
- Онисимушка! - рявкнул осчастливленный полбутылью Аскольд. - Как
дела сердечные?
- Не спрашивай, - махнул рукой полуконь. - Я ей слово - она мне
десять. И все в отрицательном то есть смысле.
- Не согласная? - изумился в свою очередь Пфуффий.
- Такая вредная бабенка попалась, - нажаловался китоврас. - А
весу-то пудов шесть будет; постыдилась бы... Вы на концерт? Я с вами;
ну его, этот извоз - настроение не то... Ну-ка, дай хлебнуть винца...
- Глаза твои конячьи, бесстыжие и мерзопакостные, - заголосило
сверху.
Я подумала, что концерт Листа мне ни к чему, потому что такую
экспрессию редко где сыщешь.
На помеле рядом со мной парила полнотелая женщина - вылитая
