известно, наследников. И этот дом может перейти к кому угодно. А может
и не перейти ни к кому, и в этом случае он просто перестанет
существовать, а все мы, его обитатели, утратим не только кров над
головой, но и те жизненные силы, которыми питаемся теперь. Вы этого
хотите? Ну, не ведите себя как ребенок, вам же не тысяча лет...
Предоставьте событиям развиваться естественным путем. И не заставляйте
меня повторять десятки раз то, что вам и без меня великолепно
известно.
Себастьен! Поставьте это чудо куда-нибудь в более-менее
пристойное место. Вот лучше успокойте Боболониуса. Мне кажется, это он
пробирается в соседние аппартаменты под теми кипами бумаг.
Старик повертел головой.
В куче мусора громко шелестело и шуршало нечто, на слух, длинное
и очень большое.
- Боболониус! Боболониу-ус!
- Ага, как же, - донесся из-под жутких завалов хорошо
поставленный бас. - Прямо сей же секунд. Разогнался.
Старик предпочел оставить это выступление без комментариев.
- Ты остальных не видел?
- А чего их видеть-то? - ворчливо поинтересовался Боболониус. -
Фофаня гоцает в подполе как оглашенный - крыс гоняет. А...
- Крыс?! Каких крыс?! - подала голос из своего угла Алиса
Сигизмундовна. - Когда это мы успели обзавестись крысами, Себастьен?
- Тоже мне вопрос вопросов, - буркнул Боболониус, продолжая
шуршать и скрипеть половицами, но по-прежнему не показываясь на
поверхности. - Думаете, только у нас случилась разруха и полный и
окончательный разгардаж? В подполе тоже хватает своих радостей -
крысы, вода, мусорные баки и тьма-тьмущая пауков. Там еще бегала
какая-то мерзкая кикимора...
- И? - строго уточнил Себастьен.
- И...
- Я бы хотел получить вразумительные объяснения. Что значит это
твое "И" в данном конкретном случае?
- Как всегда, - смущенно пробормотал Боболониус. - Во всяком
случае, хлопотать о завтраке для меня тебе уже не придется. Согласись,
что сейчас это как нельзя кстати.
- Наверное, ты прав... А что же Христофор Колумбович?
- Этот старый черт объелся пауков и теперь икает как заведенный.
Соседей всех переполошил - они думают, землетрясение. К завтрему
протряхнет и будет как новенький, а пока от переедания у него, кроме
икотки, что-то вроде галлюцинаций сделалось, и теперь он воображает
себя Лесным Царем. Тут главное не допустить, чтобы он начал Гете
декламировать, особенно, если в подлиннике. Потому Фофаня его пока
запер, от греха подальше.
- Да что же это... - всплеснул руками старик.
Пенат уже открыл было рот, чтобы прокомментировать ситуацию, но
тут все вокруг изменилось.
Дикие кучи мусора вдруг и бесповоротно исчезли с пола, и
одновременно с ними перестал существовать и мерзкий запах, столь
терзавший обитателей этого дома в последние несколько часов. Зато
появились на стенах серебристо-голубые шелковые шпалеры; возникли
старинные картины в дивных тяжелых рамах; и пузатое бюро из карельской
березы заняло свое место под окном, занавешенном шторами упоительного
цвета "блю-рояль". В дальнем углу просторной залы образовался огромный
камин с мраморной каминной доской, на которой добросовестно тикали
серебряные швейцарские часы и стройно, как солдатики, вытянулись два
канделябра - тоже серебряные, тяжелые, массивные, но очень изысканные.
Трещали березовые поленья, и воздух постепенно наполнялся тягучим
ароматом смолы и бересты.
Все остальное убранство было под стать: и низкие уютные
диванчики; и, конечно же, баснословных денег кабинетный белый
беккеровский рояль; и резные дубовые двери, ведущие из гостиной в
другие комнаты этого просторного дома; и хрустальные жирандоли, тихо и
радостно звеневшие на легчайшем сквозняке, пробиравшемся из
распахнутого окна; и черного дерева инкрустированный сверкающий
паркет, на котором все еще возлежал несколько ошалевший от подобных
перемен Боболониус.
Яшмовая колонка - пъедестал, где внезапно очутился пенат Гораций
Фигул, появилась в ту самую секунду, когда раздался звонок в двери.
- Неужели это они? - прошептала Алиса Сигизмундовна.
Такого потрясающего дома Тэтэ и Димыч не видели ни разу в своей
жизни - ни наяву, ни во сне. Все им здесь было мило и по сердцу, все
радовало глаз и грело душу, все восхищало и изумляло. Все и с первой
же секунды.
Они только успели крепко поцеловаться и прошептать: "Я тебя
люблю", и "Я тебя тоже люблю", - прежде, чем надавить кнопку звонка.
Когда им открыл дверь высокий и стройный, абсолютно белый, как
лунь, человек, которого стариком и в мыслях называть было
непозволительно, у Тэтэ глаза широко раскрылись и сделались круглые и
большие, как голубые мячики - такие симпатичные, что хотелось
что-нибудь этакое отколоть, чтобы она так и продолжала удивляться.
Хозяин дома был одет по несуществующей ныне моде, и, надо заметить,
что шелковая рубаха с пышной белой пеной брабантских кружев на
манжетах и воротнике, и бархатная домашняя куртка густого вишневого
цвета, расшитая серебром, и бархатные же брюки со штрипками шли ему
чрезвычайно. У него оказались пронзительные ореховые глаза, точеный
нос с аристократической горбинкой и ослепительно-белые усы. Его легко
было представить себе в шляпе с перьями и со шпагой на боку, но
совершенно невозможно вообразить в троллейбусе либо в очереди за
пенсией. Хозяин улыбнулся, обнажив ровные и крепкие зубы:
- Прошу, прошу, проходите, молодые люди. Разрешите представиться,
я Себастьян Тарасович Бубырчик. Вы ведь, конечно, по объявлению?
- Ну, да, - смешался Димыч. Но тут же взял себя в руки, коротко
поклонился и отрекомендовался, - Дмитрий Сергеевич Иловайский. А это
моя супруга - Татьяна. Для друзей можно просто - Тэтэ.
- Очень приятно, очень приятно, - сказал Себастьян Тарасович,
приглашая их войти.
- Какая красота! - не удержалась Тэтэ.
- Вам нравится? - сощурил правый глаз Себастьен. - Что ж, это
просто прекрасно. Тогда мы с вами соорудим кофейку с пирожными и
поговорим о том, что нас взаимно интересует. Вы выясните для себя,
согласны ли вы мириться с некоторыми моими причудами и ... скажем так,
особенностями моего дома; а я, со своей стороны, увижу, годитесь ли вы
нам в компаньоны. Хотя какое-то мнение я уже составил, не скрою.
Тэтэ хотела спросить, что имел в виду Себастьян, когда говорил
"нам", но решила не вылазить со своим любопытством и не торопиться. Ей
очень хотелось понравиться хозяину дома сразу по двум причинам:
во-первых, она уже была больна этим домом, где все, словно по
волшебству, было именно так, как грезилось ей в самых сладких, самых
невероятных мечтах; а, во-вторых, и сам Себастьян Тарасович произвел
на нее неизгладимое впечатление. Нравиться такому мужчине - труд
нелегкий, но весьма и весьма благодарный. Женщина, которая заслужила
его благосклонность, навсегда останется королевой.
Они шли по бесконечным коридорам, и Себастьян Тарасович
гостеприимно распахивал перед ними абсолютно все двери. Правда, то,
что он говорил, Димычу - как все мужчины менее романтичному -
показалось слегка странным, но он, как и Тэтэ, решил пока не
высовываться.
- Так, так, - приговаривал старик. - Что у нас тут? О! Кабинет.
Прекрасный кабинет. И одновременно библиотека.
О такой библиотеке мечтают все. Нет такого человека, который не
мечтал бы о подобной библиотеке - с высоченными, под самый потолок,
книжными шкафами, забитыми пухлыми фолиантами в кожаном переплете с
серебряными застежками; энциклопедиями и словарями; альбомами и
буклетами; яркими современными книгами в блестящих обложках и
редчайшими старыми томиками. О библиотеке со стремянкой, с настоящим
письменным столом, на котором один только письменный прибор хватал за
душу и уже ее не отпускал никогда; со старинным глобусом на бронзовой
витой подставке, расписанном левиафанами и морскими змеями,
парусниками и замками, китами, дельфинами, тритонами и наядами. С
уютной лампой с зеленым абажуром. С крохотным кофейным столиком перед
глубоким креслом, где можно отдыхать с книгой в руке. С огромным
аквариумом, в котором рыбки, словно капельки радуги, сновали среди
развалин гранитного замка, между раковин и водорослей, над равнинами
золотистого песка. С фикусом в кадке, помнящим, верно, еще французскую
революцию... И ведь это было только начало.
Перед ошеломленными молодыми людьми мелькали комнаты, которых
просто не могло быть: уютные, изысканно и со вкусом обставленные, тихие
и просторные. А главное - созданные ими и только ими, потому что таких
совпадений не бывает в природе.
Наконец они добрели до кухни, окончательно убившей Тэтэ, но уже
оставившей равнодушной Димыча, который только разумом сумел понять,
что это тоже более чем, и уселись за стол. На столе уже дымился
кофейник, и стояли три крохотные фарфоровые чашки - черные,
расписанные красными драконами, и огромное блюдо с пирожными, при
взгляде на которое все трое стали немедленно истекать слюной.
Молодые люди предпочли не задумываться всерьез над тем, как и
когда хозяин успел приготовить именно три прибора? Еще одна
случайность? Или у него просто есть экономка? С другой стороны,
человек, имеющий достаточно денег, чтобы содержать такой дом, не
должен нуждаться в компаньонах.
Грустно признавать, но что ж поделаешь - жизнь заставила и Тэтэ,
и Димыча, часто задумываться именно о таких глупостях и совершенно
пустых вещах. И кому удалось избежать подобного несчастья, может со
спокойной совестью отложить эту рукопись - все равно ничего нового в
ней он для себя не отыщет.
- Итак, - радушно сказал Себастьян Тарасович, когда все
разместились и приступили к кофепитию. - Теперь о главном. Вам лично
дом понравился?
- Более чем, - ответил Димыч, а Тэтэ только вздохнула.
- Должен сказать вам, молодые люди, что обитель моя имеет свой
характер и весьма переборчива, но вы ей приглянулись, - старик
посмотрел на изумленную пару и, предупреждая нехорошие мысли, которые
начали копошиться в голове у Димыча, быстро произнес. - В чудеса
верите охотно?
- После того, как увидели Ваш дом - вполне, - рассмеялась Тэтэ. И
сразу стала ослепительной красавицей.
- Прекрасно, прекрасно. А нервы у вас крепкие?
- Пока, да, - осторожно произнес Димыч, явно не понимая, куда
клонит старик. Все было слишком уж необычно, и он неуверенно
чувствовал себя, поскольку ни один из заранее продуманных им вариантов
поведения в данном случае не годился. "Может, маньяк какой-нибудь?" -
мелькнуло у него в голове.
С жутким грохотом свалился вниз и разбился вдребезги изумительный
цветочный горшок в виде черепахи, из панциря которой росла какая-то
вьющаяся травка.
- О Господи! - подпрыгнула на месте Тэтэ.
- Не беспокойтесь, - попросил старик. - Я не преувеличиваю и не
лгу. Тем более, я не сумасшедший. Этот дом реагирует непосредственно
на мысли людей, которые его посещают. И особенно тех, кто в нем живет.
Вы, скорее всего, испугались меня или рассердились, - обратился он к
Димычу. - Правда, голубчик?
- Д-да.
- Вот видите.
- Ничего я не вижу! - рявкнул Димыч, который решительно
отказывался верить во все сверхъестественное, как только оно пыталось
вторгнуться в его жизнь.
- Жаль, - огорчился Себастьян Тарасович.
