В жизни Сергея Ивановича происходили за это время свои события. Уже с
год назад была кончена его книга, плод шестилетнего труда, озаглавлен-
ная: "Опыт обзора основ и форм государственности в Европе и в России".
Некоторые отделы этой книги и введение были печатаемы в повременных из-
даниях, и другие части были читаны Сергеем Ивановичем людям своего кру-
га, так что мысли этого сочинения не могли быть уже совершенной новостью
для публики; но все-таки Сергей Иванович ожидал, что книга его появлени-
ем своим должна будет произвести серьезное впечатление на общество и ес-
ли не переворот в науке, то во всяком случае сильное волнение в ученом
мире.
Книга эта после тщательной отделки была издана в прошлом году и разос-
лана книгопродавцам.
Ни у кого не спрашивая о ней, неохотно и равнодушно отвечая на вопросы
своих друзей о том, как идет его книга, не спрашивая даже у книгопродав-
цев, как покупается она, Сергей Иванович зорко, с напряженным вниманием
следил за тем первым впечатлением, какое произведет его книга в обществе
и в литературе.
Но прошла неделя, другая, третья, и в обществе не было заметно никако-
го впечатления; друзья его, специалисты и ученые, иногда, очевидно из
учтивости, заговаривали о ней. Остальные же его знакомые, не интересуясь
книгой ученого содержания, вовсе не говорили с ним о ней. И в обществе,
в особенности теперь занятом другим, было совершенное равнодушие. В ли-
тературе тоже в продолжение месяца не было ни слова о книге.
Сергей Иванович рассчитывал до подробности время, нужное на написание
рецензии, но прошел месяц, другой, было то же молчание.
Только в "Северном жуке" в шуточном фельетоне о певце Драбанти, спав-
шем с голоса, было кстати сказано несколько презрительных слов о книге
Кознышева, показывавших, что книга эта уже давно осуждена всеми и преда-
на на всеобщее посмеяние.
Наконец на третий месяц в серьезном журнале появилась критическая
статья. Сергей Иванович знал и автора статьи. Он встретил его раз у Го-
лубцова.
Автор статьи был очень молодой и больной фельетонист, очень бойкий как
писатель, но чрезвычайно мало образованный и робкий в отношениях личных.
Несмотря на совершенное презрение свое к автору, Сергей Иванович с со-
вершенным уважением приступил к чтению статьи. Статья была ужасна.
Очевидно, нарочно фельетонист понял всю книгу так, как невозможно было
понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не чи-
тали книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно,
что вся книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще
некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что ав-
тор книги был человек совершенно невежественный. И все это было так ост-
роумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия;
но это-то и было ужасно.
Несмотря на совершенную добросовестность, с которою Сергей Иванович
проверял справедливость доводов рецензента, он ни на минуту не остано-
вился на недостатках и ошибках, которые были осмеиваемы, - было слишком
очевидно, что все это подобрано нарочно, - но тотчас же невольно он до
малейших подробностей стал вспоминать свою встречу и разговор с автором
статьи.
"Не обидел ли я его чем-нибудь?" - спрашивал себя Сергей Иванович.
И, вспомнив, как он при встрече поправил этого молодого человека в вы-
казывавшем его невежество слове, Сергей Иванович нашел объяснение смысла
статьи.
После этой статьи наступило мертвое, и печатное и изустное, молчание о
книге, и Сергей Иванович видел, что его шестилетнее произведение, выра-
ботанное с такою любовью и трудом, прошло бесследно.
Положение Сергея Ивановича было еще тяжелее оттого, что, окончив кни-
гу, он не имел более кабинетной работы, занимавшей прежде бо'льшую часть
его времени.
Сергей Иванович был умен, образован, здоров, деятелен и не знал, куда
употребить всю свою деятельность. Разговоры в гостиных, съездах, собра-
ниях, комитетах, везде, где можно было говорить, занимали часть его вре-
мени; но он, давнишний городской житель, не позволял себе уходить всему
в разговоры, как это делал его неопытный брат, когда бывал в Москве; ос-
тавалось еще много досуга и умственных сил.
На его счастье, в это самое тяжелое для него по причине неудачи его
книги время на смену вопросов иноверцев, американских друзей, самарского
голода, выставки, спиритизма стал славянский вопрос, прежде только тлев-
шийся в обществе, и Сергей Иванович, и прежде бывший одним из возбудите-
лей этого вопроса, весь отдался ему.
В среде людей, к которым принадлежал Сергей Иванович, в это время ни о
чем другом не говорили и не писали, как о славянском вопросе и сербской
войне. Все то, что делает обыкновенно праздная толпа, убивая время, де-
лалось теперь в пользу славян. Балы, концерты, обеды, спичи, дамские на-
ряды, пиво, трактиры - все свидетельствовало о сочувствии к славянам.
Со многим из того, что говорили и писали по этому случаю, Сергей Ива-
нович был не согласен в подробностях. Он видел, что славянский вопрос
сделался одним из тех модных увлечений, которые всегда, сменяя одно дру-
гое, служат обществу предметом занятия; видел и то,что много было людей,
с корыстными, тщеславными целями. занимавшихся этим делом. Он признавал,
что газеты печатали много ненужного и преувеличенного, с одною целью -
обратить на себя внимание и перекричать других. Он видел, что при этом
общем подъеме общества выскочили вперед и кричали громче других все неу-
давшиеся и обиженные: главнокомандующие без армий, министры без минис-
терств, журналисты без журналов, начальники партий без партизанов. Он
видел, что много тут было легкомысленного и смешного; но он видел и
признавал несомненный, все разраставшийся энтузиазм, соединивший в одно
все классы общества, которому нельзя было не сочувствовать. Резня едино-
верцев и братьев славян вызвала сочувствие к страдающим и негодование к
притеснителям. И геройство сербов и черногорцев, борющихся за великое
дело, породило во всем народе желание помочь своим братьям уже не сло-
вом, а делом.
Но притом было другое, радостное для Сергея Ивановича явление: это бы-
ло проявление общественного мнения. Общество определенно выразило свое
желание. Народная душа получила выражение, как говорил Сергей Иванович.
И чем более он занимался этим делом, тем очевиднее ему казалось, что это
было дело, долженствующее получить громадные размеры, составить эпоху.
Он посвятил всего себя на служение этому великому делу и забыл думать
о своей книге.
Все время его теперь было занято, так что он не успевал отвечать на
все обращаемые к нему письма и требования.
Проработав всю весну и часть лета, он только в июле месяце собрался
поехать в деревню к брату.
Он ехал отдохнуть на две недели и в самой святая святых народа, в де-
ревенской глуши, насладиться видом того поднятия народного духа, в кото-
ром он и все столичные и городские жители были вполне убеждены. Катава-
сов, давно собиравшийся исполнить данное Левину обещание побывать у не-
го, поехал с ним вместе.
II
Едва Сергей Иванович с Катавасовым успели подъехать к особенно ожив-
ленной нынче народом станции Курской железной дороги и, выйдя из кареты,
осмотреть подъезжавшего сзади с вещами лакея, как подъехали и добро-
вольцы на четырех извозчиках. Дамы с букетами встретили их и в сопровож-
дении хлынувшей за ними толпы вошли в станцию.
Одна из дам, встречавших добровольцев, выходя из залы, обратилась к
Сергею Ивановичу.
- Вы тоже приехали проводить? - спросила она по-французски.
- Нет, я сам еду, княгиня. Отдохнуть к брату. А вы всегда провожаете?
- с чуть заметной улыбкой сказал Сергей Иванович.
- Да нельзя же! - отвечала княгиня. - Правда, что от нас отправлено
уже восемьсот? Мне не верил Мальвинский.
- Больше восьмисот. Если считать тех, которые отправлены не прямо из
Москвы, уже более тысячи, - сказал Сергей Иваныч.
- Ну вот. Я и говорила!- радостно подхватила дама. - И ведь правда,
что пожертвовано теперь около миллиона?
- Больше, княгиня.
- А какова нынешняя телеграмма? Опять разбили турок.
- Да, я читал, - отвечал Сергей Иваныч. Они говорили о последней те-
леграмме, подтверждавшей то, что три дня сряду турки были разбиты на
всех пунктах и бежали и что назавтра ожидалось решительное сражение.
- Ах, да, знаете, один молодой человек, прекрасный, просился. Не знаю,
почему сделали затруднение. Я хотела просить вас, я его знаю, напишите,
пожалуйста, записку. Он от графини Лидии Ивановны прислан.
Расспросив подробности, которые знала княгиня о просившемся молодом
человеке, Сергей Иванович, пройдя в первый класс, написал записку к то-
му, от кого это зависело, и передал княгине.
- Вы знаете, граф Вронский, известный... едет с этим поездом, - сказа-
ла княгиня с торжествующею и многозначительною улыбкой, когда он опять
нашел ее и передал ей записку.
- Я слышал, что он едет, но не знал когда. С этим поездом?
- Я видела его. Он здесь; одна мать провожает его. Все-таки это луч-
шее, что он мог сделать.
- О да, разумеется.
В то время как они говорили, толпа хлынула мимо них к обеденному сто-
лу. Они тоже подвинулись и услыхали громкий голос одного господина, ко-
торый с бокалом в руке говорил речь добровольцам. "Послужить за веру, за
человечество, за братьев наших, - все возвышая голос, говорил господин.
- На великое дело благословляет вас матушка Москва. Живио!" - громко и
слезно заключил он.
Все закричали живио! и еще новая толпа хлынула в залу и чуть не сбила
с ног княгиню.
- А! княгиня, каково! - сияя радостной улыбкой, сказал Степан Ар-
кадьич, вдруг появившийся в середине толпы. - Не правда ли, славно, теп-
ло сказал? Браво! И Сергей Иваныч! Вот вы бы сказали от себя так - нес-
колько слов, знаете, ободрение; вы так это хорошо, - прибавил он с неж-
ной, уважительной и осторожной улыбкой, слегка за руку подвигая Сергея
Ивановича.
- Нет, я еду сейчас.
- Куда?
- В деревню, к брату, - отвечал Сергей Иванович.
- Так вы жену мою увидите. Я писал ей, но вы прежде увидите; пожалуйс-
та, скажите, что меня видели и что all right. Она поймет. А впрочем,
скажите ей, будьте добры, что я назначен членом комиссии соединенного...
Ну, да она поймет! Знаете, les petites miseres de la vie humaine, - как
бы извиняясь, обратился он к княгине. - А Мягкая-то, не Лиза, а Бибиш,
посылает-таки тысячу ружей и двенадцать сестер. Я вам говорил?
- Да, я слышал, - неохотно отвечал Кознышев.
- А жаль, что вы уезжаете, - сказал Степан Аркадьич. - Завтра мы даем
обед двум отъезжающим - Димер-Бартнянский из Петербурга и наш Веселовс-
кий, Гриша. Оба едут. Веселовский недавно женился. Вот молодец! Не прав-
да ли, княгиня? - обратился он к даме.
Княгиня, не отвечая, посмотрела на Кознышева. Но то, что Сергей Иваныч
и княгиня как будто желали отделаться от него, нисколько не смущало Сте-
пана Аркадьича. Он, улыбаясь, смотрел то на перо шляпы княгини, то по
сторонам, как будто припоминая что-то. Увидав проходившую даму с круж-
кой, он подозвал ее к себе и положил пятирублевую бумажку.
- Не могу видеть этих кружек спокойно, пока у меня есть деньги, - ска-
зал он. - А какова нынешняя депеша? Молодцы черногорцы!
- Что вы говорите!- вскрикнул он, когда княгиня сказала ему, что
Вронский едет в этом поезде. На мгновение лицо Степана Аркадьича вырази-
ло грусть, но через минуту, когда, слегка подрагивая на каждой ноге и
расправляя бакенбарды, он вошел в комнату, где был Вронский, Степан Ар-
кадьич уже вполне забыл свои отчаянные рыдания над трупом сестры и видел
в Вронском только героя и старого приятеля.
- Со всеми его недостатками нельзя не отдать ему справедливости, -
сказала княгиня Сергею Ивановичу, как только Облонский отошел от них. -
