говорят, на меду и на лимонах. Собственные мнения, которых у нее много и
все разные, высказывает медленно и в нос.
Нинин папа считается в доме на голову ниже мамы. Работает он инжене-
ром. Правда, он хороший человек, но, как говорит Нинина мама, хороший
человек - не специальность, денег за это не платят.
Я все это понимаю, поэтому хожу к Нине редко - в тех случаях, когда
она больна и когда мы ссоримся.
С Ниной мы знакомы пять лет, но наши отношения до сих пор не выясне-
ны. За это время у нас было много хорошего и много плохого.
У меня такое чувство, будто сам господь бог поручил мне заботу о ней.
И я не знаю, то ли жить без этого не могу, то ли мне это ни к чему.
Я до сих пор не знаю, поэтому мы ссоримся.
Вчера снова поссорились, и я опять не знаю, так ли необходимо идти к
ней с цветами. Но я представляю, как она отрывисто смеется, курит папи-
росу за папиросой, говорит всем, что наконец-то отделалась от меня, и не
спит ночь. И вот я иду к ней после работы, чтобы она перестала курить и
спала ночью.
Откровенно говоря, когда мы ссоримся, я начинаю думать о себе хуже,
чем это есть на самом деле, а о Нине лучше. Начинаю смотреть глазами Ни-
ниной мамы. А мне хочется видеть себя глазами Нины.
Открыла мне соседка - неправильно сосчитала количество звонков.
В квартире Нины живет восемь семей, и на двери прикреплен списочек
всех жильцов в алфавитном порядке Против каждой фамилии проставлено ко-
личество звонков.
Против Нининой фамилии - восемь звонков, потому что начинается она с
буквы "я" и стоит, естественно, последней.
Каждый раз, когда подхожу к двери, я думаю, что если нажимать кнопку
редко, пережидая после каждого звонка, то в квартире, как в мультфильме,
изо всех дверей в алфавитном порядке будут высовываться головы. Высовы-
ваться и слушать.
Я быстро звоню восемь раз. Представляю, как при этом все кварти-
росъемщики бросают свои дела и начинают торопливо считать, шевеля губа-
ми.
Сегодня мне открыла соседка, ее фамилия начинается с буквы "ш" и сто-
ит в списке перед Нининой. Она часто отпирает мне дверь, и мы хорошо
знакомы.
Когда я вошел в комнату, Нина чертила, нагнувшись над столом, с умным
видом рисовала кружок. Весь лист величиной с половину простыни был изри-
сован стрелочками, кружками и квадратиками.
Увидев меня, Нина перестала чертить, выпрямилась и покраснела от нео-
жиданности, радости, от обиды, которая еще жила в ней после ссоры, и от-
того, что я застал ее ненакрашенной.
Моя Нина бывает красивая и некрасивая. Бесцеремонная и застенчивая.
Умная и дура. Ее любимый вопрос:
"Хорошо это или плохо?" - и каждый раз я не знаю, как ей ответить.
Мать поздоровалась со мной приветливее, чем обычно, и, прихватив
соль, ушла на кухню. Я понял - она в курсе наших дел.
Я разделся и сел на диван. Нина снова принялась чертить. Мы молчали.
Она, видно, собиралась сказать мне нечто такое, чтобы я понял раз и
навсегда, но ждала, когда я начну первый.
А я не начинал первый, и это злило ее.
Телевизор был включен. Шла передача "Встреча с песней". За столом си-
дели действующие лица и их исполнители, вели непринужденную дружескую
беседу в стихах.
Время от времени все замолкали, за кадром включали песню - тогда один
из артистов принимался старательно шевелить губами. Артист, изображающий
летчика, спел подобным образом две песни - одну тенором, а другую басом.
Когда передача закончилась, диктор стал перечислять фамилии тех, кто
эту передачу готовил. Я подумал: хорошо бы всей этой компании приснилась
ночью радуга.
- Валя! - Нина отложила карандаш. Не выдержала.
- Прежде всего я хочу знать, за что ты меня не уважаешь?
Все-таки лучше, если бы она была только умная.
- С чего ты взяла, что я тебя не уважаю?
- Мы договорились в семь. Я ждала до семи пятнадцати, стояла как не
знаю кто... Я не говорю уже о любви, хотя бы соблюдай приличия...
Последнюю фразу Нина придумала не сама, заимствовала ее из немецкого
фильма "Пока ты со мной" с Фишером в главной роли.
- Я пришел в семь шестнадцать, тебя не было, - сказал я.
- Почему ты пришел в семь шестнадцать, если мы договорились в семь?
- Я не мог перейти дорогу: там, возле метро, поворот - и не поймешь,
какая машина свернет, какая поедет прямо.
- Ну что ты врешь?
- Я не вру.
- Значит, считаешь меня дурой...
- Иногда считаю.
Нина посмотрела на меня с удивлением. По ее сценарию я должен был
сказать: "Брось говорить глупости, я никогда не считал тебя дурой".
Тогда бы она заявила: "И напрасно. Я действительно круглая дура, если
потратила на тебя лучшие годы своей жизни".
Но я путал карты, и Нине пришлось на ходу перестраиваться.
- И напрасно... - сказала она. - Я все вижу. Все.
Что там она видит? Будто дело в том, пришел я в семь или в семь шест-
надцать. Главное, что я не делаю предложения.
- Что ты видишь? - спросил я.
- То, что ты врешь, - Нина побледнела сильнее, наверное, действи-
тельно не спала ночь.
- Когда я говорю правду, ты не веришь.
- Ты не думал, что я вчера уйду...
Я понял, Нина решила не перестраиваться, а просто сказать мне все,
что приготовила для меня ночью.
- Ты привык, что я тебя всегда жду. Пять лет жду. Но больше я ждать
не буду. Понятно?
Вот тут бы надо встать и сделать предложение. Но я молчу.
Где-то в казахстанской степи есть сайгаки - такие звери, похожие на
оленей. Я их видел в кино. Сайгаки эти жили еще в одно время с мамонта-
ми, но мамонты вымерли, а сайгаки остались и, несмотря на свое древнее
происхождение, бегают со скоростью девяносто километров в час.
Ленька Чекалин рассказывал, как охотился ночью с геологами на грузо-
вике. Если сайгак попадает в свет фар, он не может свернуть, наверное,
потому, что ночью степь очень черная и сайгак боится попасть в черноту.
Представляю, что он чувствует, когда бежит вот так, я очень хорошо
представляю, поэтому не хотел бы охотиться на сайгака. Но вцепиться в
борт грузовика, ощутить всей кожей пространство и видеть в высветленном
пятне бегущего древнего зверя я бы хотел.
Если бы меня после института на оставили в Москве, я, может, увидел
бы все это своими глазами. Но меня оставили в Москве, и я боюсь, что те-
перь никуда не поеду. А если женюсь на Нине, то вообще, кроме Москвы и
Московской области, а также курортных городов Крыма и Кавказа, ничего не
увижу.
Нина ждала, что я отвечу, но я молчал.
- И вообще ты врешь, будто переводишь по вечерам, - грустно сказала
она. - Где твои переводы? Хоть бы раз показал...
- Нет никаких переводов. Я по вечерам к Леньке хожу, а иногда в рес-
торан.
- Я серьезно говорю, - Нина подошла ко мне. - Ты куда-то уходишь,
я... ну, в общем, правда, покажи мне свои переводы.
- Да нет никаких переводов, - сказал я серьезно. - Я к Леньке хожу, а
тебя не беру, ты мне и так за пять лет надоела. Там другие девушки есть.
Нина засмеялась, села возле меня, и я почувствовал вдруг, что соску-
чился. Мне даже невероятным показалось, что когда-то я обнимал ее. Нина
быстро оглянулась на дверь. Я прижал ее к себе, услышал дыхание на своей
шее, подумал - правда.
- Дурак, вот ты кто.
Эту фразу Нина не планировала, и это была ее первая умная фраза. День
еще не кончился, и если мне повезет, то я услышу вторую.
В шесть часов пришел отец, и все сели за стол. В последнее время каж-
дый раз, когда я прихожу, меня усаживают обедать.
Разливая суп, Нинина мама переводила глаза с меня на Нину, с Нины -
на меня. Ей хотелось понять по нашим лицам, помирились мы или нет.
- Разольешь, - предупредил отец. Он сидел за столом в пижамных шта-
нах, хотя жена каждый раз говорила ему, что это не "комильфо".
Нинина мама так ничего и не поняла по нашим лицам. Пребывать в неиз-
вестности она больше не могла, поэтому спросила:
- Ну как?
Нина покраснела.
- Мама!
- Ну как суп, я спрашиваю. Валя, как вам суп?
Суп был нельзя сказать чтобы вкусный, но лучше, чем те, которые я ем
в школе.
- Ничего, - сказал я.
Нинина мама посмотрела на меня с удивлением, потому что только пос-
ледний хам может есть и хаять то, что ему дают. Бывают такие положения,
в которых говорить правду неприличнее, чем врать. Но сегодня надо мной
висела радуга.
- Очень вкусный, мамочка, - быстро сказала Нина.
Это была ее следующая умная фраза. Если так пойдет дело, то сегодня
Нина побьет рекорд.
- Валя, вы читали в "Правде", как орлы напали на самолет? - спросил
отец.
Вряд ли он спросил это из соображений такта. Просто знал, что следую-
щий вопрос о супе жена предложит ему, за двадцать пять лет совместной
жизни он выучил на память все ее вопросы и ответы.
- Читал, - сказал я.
- Что, что такое? - заинтересовалась Нина.
- Летел пассажирский самолет где-то в горах, кажется. А навстречу ему
три орла. Один орел разогнался - и прямо на самолет.
- Идиот! - сказала Нинина мама.
- Ну, ну... - Нина нетерпеливо заерзала на стуле.
- Ну и упал камнем с проломленной грудью, а те два улетели, - закон-
чил отец.
- Надо думать, - заметила Нинина мама, которая тоже улетела бы, будь
она на месте тех двух орлов. - Только последний дурак бросится грудью на
самолет.
- Это хорошо или плохо? - Нина посмотрела на меня.
- Для орла плохо, - сказал я.
- Ничего ты не понимаешь... - Нина стала глядеть куда-то сквозь сте-
ну, как Павлов сквозь меня, а я задумался: действительно, хорошо это или
плохо? Мог бы я броситься грудью на самолет или улетел, как те два ор-
ла?..
- Представляешь, - медленно проговорила Нина, - наверное, он решил,
что это птица.
Она глядела сквозь стену: в руках забытый кусочек хлеба, лицо растро-
ганное и вдохновенное, глаза светлозеленые, чистые, будто промытые. Если
бы знать, что она может поехать за сайгаками, я согласился бы просидеть
в этой комнате всю жизнь и никуда не ездить. Согласился бы каждый день
общаться с ее мамой, каждый день встречать в школе Сандю - только бы
знать, что Нина может поехать.
Все думали о своем и молчали, кроме Нининой мамы.
Она, очевидно, думала о том, сделаю я сегодня предложение или нет, а
вслух рассказывала про соседа, который ушел от жены к другой женщине,
несмотря на ребенка, язву желудка и маленькую зарплату.
Фамилия этого человека начиналась с буквы "а", звонить ему надо было
один раз, поэтому в лицо я его не видел. А жену видел и на месте соседа
тоже не посмотрел бы на язву желудка и на маленькую зарплату.
- Прожить десять лет и... как вам это нравится?! - возмущалась Нинина
мама.
- Мне нравится, - сказал я. - На месте вашего соседа я бы раньше
ушел.
Нина засмеялась.
- А как же, по-вашему, ребенок? - поинтересовалась мать.
Отец улыбнулся в тарелку.
- Уходят от жены, а не от ребенка.
Нина снова засмеялась, хотя я ничего смешного не сказал.
- Но ведь существуют... - Нинина мама стала искать подходящие слова.
Мне показалось, я даже услышал, как заскрипели ее мозги.
- Нормы, - подсказал отец.
- Нормы, - откликнулась Нинина мама и испуганно посмотрела на меня.
Я должен был бы сказать, что, конечно, существуют нормы и долг поря-
дочной женщины строго их соблюсти. Но я сказал:
- Какие там нормы, если их друг от друга тошнит?
Отец хотел что-то сказать, но тут он подавился и закашлялся.
Жена хотела заметить ему, что это не "комильфо", но только махнула
рукой и быстро проговорила:
- Дядя Боря звал в воскресенье на обед. Пойдем?
Значит, меня собираются представить будущим родственникам.
- А сегодня вас дядя не звал? - спросил я.
- При чем тут сегодня? - не понял отец.
- Ни при чем. Просто я жду, может, вы уйдете...
Нина бросила вилку и захохотала, а Нинина мама сказала:
- Вечно эти молодые выдрючиваются.
"Выдрючиваться" в переводе на русский язык обозначает "оригинальни-
