открытым небом в диком краю. Работа эта пришлась мне по душе. В первый год
занятия происходили в провинции Кулу, на следующий -- в Кашмире, причем база
находилась в курортном городке Гульмарг. А поскольку в обоих случаях мы
занимались зимой и на больших высотах, мне представился случай впервые после
Читрала стать на лыжи. В память о занятиях с солдатами у меня осталось
официальное свидетельство. А лыжами я занимался ради собственного
удовольствия; от этих занятий остались лишь красноречивые вмятины на
снегу...
Весной 1949 года в Дарджилинге произошло печальное событие.
Фрэнк Смайс24, с которым я ходил вместе на Эверест и который был,
пожалуй, наиболее известным из всех альпинистов, участников гималайских
экспедиций, приехал опять в наш город и был очень тепло встречен. На этот
раз он собирался в поход один -- фотографировать горы и горные цветы (он был
большим специалистом этого дела), и я помогал ему в приготовлениях.
Однако очень скоро стало видно, что Смайс уже не тот, каким его знали
прежде, причем дело было не в возрасте. Однажды он посетил ателье известного
в Дарджилинге художника мистера Сайна. Сайн попросил его, как обычно,
расписаться перед уходом в гостевой книге. Смайс подошел к столику, взял
ручку, но, вместо того чтобы сразу расписаться, почему-то задумался, глядя
на страницу. Затем улыбнулся слегка и сказал: "Странно. Я вдруг забыл
собственную фамилию". После этого он нагнулся над книгой и расписался,
тщательно и неторопливо. Однако над датой он снова задумался. Наконец
написал "октябрь", подумал еще и зачеркнул. Потом написал "декабрь" и
оставил так... На самом же деле был май.
Спустя день или два мы шли с ним по Човраста, и тут я сам был поражен.
Мы говорили о чем-то, не помню о чем, как вдруг Смайс обратился ко мне
совершенно изменившимся голосом:
-- Тенцинг, дай мне мой ледоруб.
Я, конечно, решил, что он шутит, и ответил сам шуткой. Но Смайс
продолжал совершенно серьезно просить у меня ледоруб. Он думал, что
находится где-то в горах. Тогда я понял, что его дела плохи. Вскоре после
этого его взяли в больницу, а когда я пришел навестить его, он не узнал
меня. Лежа в постели с широко раскрытыми глазами, он говорил о восхождениях
на большие вершины. Врачи нашли у Смайса редкую болезнь, поразившую головной
и спинной мозг, и его срочно направили самолетом в Англию. Но и там ему явно
ничем не смогли помочь, потому что вскоре он умер. Так печально и
безвременно кончилась жизнь выдающегося альпиниста.
Мало-помалу последствия войны и политической ломки в Индии начали
сглаживаться; пришло время, когда экспедиций стало больше, чем когда-либо.
Вскоре после отъезда Смайса в Дарджилинг прибыла швейцарская экспедиция;
Возглавлял ее другой мой старый друг, Рене Диттерт; он собирался исследовать
подходы к Канченджанге со стороны Непал?. Он приглашал меня, и я охотно
согласился бы, однако успел уже к тому времени договориться с Тильманом;
единственное, что я мог сделать для швейцарцев, -- набрать для них других
шерпов и пожелать успеха.
Тильмана мы, шерпы, разумеется, тоже причисляли к нашим старым
друзьям25. Я по-настоящему восхищался им на Эвересте в 1938 году и был рад
встретиться с ним снова, хотя мы оба находились под впечатлением несчастья
со Смайсом. Вместе с другими четырьмя шерпами я проехал из Дарджилинга в
Калькутту. Здесь мы встретили Тильмана и двух его английских товарищей,
после чего направились на северо-запад, к южной границе Непала. С каждым
этапом мы передвигались все более примитивным способом. По Индии мы ехали
поездом до пограничного городка Раксаул. Затем пересекли на автобусе
покрытые джунглями отроги -- тераи, закончив этот отрезок пути в непальском
городе Бимпеди. Дальше не было ни железной, ни автомобильной дороги, и мы
двинулись пешком через невысокие хребты в Непальскую долину; багаж полз
потихоньку над нашими головами по канатной дороге. Я предвкушал много
интересного; как ни странным это покажется, особенно если учесть близость
Дарджилинга к непальской границе, я не был в Непале с тех самых пор, как
удрал во второй раз из Солу Кхумбу в 1934 году. Думаю, что нашим начальникам
тоже было интересно -- им предстояло увидеть страну, почти совершенно
неизвестную европейцам. На протяжении всей истории Непал был закрыт для них
даже еще прочнее, чем Тибет, куда хоть попадали отдельные лица и экспедиции.
Теперь же Непал слегка приоткрыл ворота, и Тильман с его друзьями оказался в
числе первых, кто проник в эту щелочку.
Странно бывает иногда с национальностями. Хоть я индийский гражданин,
но по рождению непалец и Непал тоже считает меня своим подданным; Между тем
мало кому пришло бы в голову назвать меня непальцем или даже индийцем,
потому что я принадлежу к другому народу и исповедую другую религию. Живя в
Солу Кхумбу, мы были почти изолированы от остальной части страны. Все
происходившее там мало касалось нас; у нас были свои обычаи, свой образ
жизни, мы почти ничего не знали о стране, к которой принадлежали в
политическом отношении.
Позднее я, конечно, многое узнал, и мне понятны теперь причины вещей,
которые я раньше принимал как нечто разумеющееся. Так, главной причиной
долгой изоляции Непала было то, что свыше ста лет у власти стояла группа
сплотившихся вместе семей Рана. Им принадлежало почти все в стране, они
переняли власть королей и боялись утратить ее в случае допуска иностранцев
или иностранного влияния. Но в XX веке так, конечно, не могло продолжаться.
Тысячи гуркхов, знаменитых непальских воинов, участвовали в обеих мировых
войнах и приносили домой новые идеи и обычаи. На господствующие круги
оказывалось давление как внутри страны, так и со стороны индийского
правительства. В конце концов после второй мировой войны произошел
переворот. Группу Рана лишили власти, был восстановлен в своих правах
либерально настроенный, мыслящий более современно король. В результате
изменения правительства страна вступила на путь нового развития и стала
открываться для внешнего мира26.
Итак, мы поднялись в горы по крутой тропе из Бимпеди; перед нами
раскинулась широкая зеленая Непальская долина с городом Катманду в центре.
Много нового появилось в столице: большие здания, электричество, телефон и
даже несколько автомашин (их перенесли через перевалы из Индии). Но в
основном все оставалось по-старому. Старые кривые улочки, кишащие народом
базары, индуистские и буддийские храмы, изумительные барельефы и статуи, а
за городом -- ярко-зеленые рисовые поля на фоне далеких снежных вершин
Гималаев.
Прошел всего год, как я побывал в Лхасе, и мне было интересно сравнить
два города. Я подумал, что в известном смысле они похожи: вряд ли найдутся в
мире столицы, менее затронутые западной цивилизацией. Но есть и большие
различия. Ведь в Лхасе, лежащей в уединении в горах, население однородное --
одни тибетцы, буддисты, а население Катманду исстари представляет собой
смесь всего, что только есть на Востоке.
Как и моя прошлогодняя экспедиция, экспедиция Тильмана не собиралась
штурмовать вершины. Правда, Тильман в отличие от профессора Туччи не
интересовался рукописями или произведениями искусства: он занимался
исследованием природы Непала, и двое сопровождавших его товарищей были
ученые. Я гадал, не пойдем ли мы из Катманду в сторону Солу Кхумбу и
Эвереста, однако такой поход не состоялся. Вместо этого мы пошли в прямо
противоположном направлении, на запад, в область страны, которая называется
Ланг Данг Гималаи и в которой мне еще не приходилось бывать. Несколько дней
мы двигались по сельскохозяйственным районам с обширными рисовыми полями и
террасным земледелием на склонах холмов. Мы шли мимо деревень, старинных
укреплений и пагод, которые, по словам непальцев, первоначально появились
здесь, а не в Китае, как то думают многие. Потом потянулись более пустынные
места, и, хотя мы прибыли не для восхождений, нам пришлось немало полазать
по скалам. На севере высились большие вершины западно-центрального Непала:
Аннапурна, Дхаулагири, Манаслу и сотни других. Это был первый и единственный
раз, когда я их видел все сразу.
Тильман изучал географию страны, его друзья -- растения и минералы.
Занимаясь этими исследованиями, мы передвигались вверх и вниз, туда и сюда
целых три месяца. Порой забирались в чащу джунглей, порой оказывались высоко
в горах, карабкаясь через ледники и заснеженные перевалы, и большей частью
ходили по местам, где никогда еще не бывал человек. На одном из ледников я
перенес снежную слепоту27, единственный раз за всю мою жизнь. Каким-то
образом я потерял свои темные очки и, проходя по льду, ощутил резь в глазах.
Я тер их, мыл, пытался идти зажмурившись, причем остальные всячески
старались мне помочь -- все бесполезно. Резь непрерывно усиливалась, пока не
стала почти невыносимой. Словно кто-то колол мне глаза пиками, длинными
блестящими пиками -- они слепили меня, впивались в глазное яблоко и
поворачивались там так, что, казалось, глаза сейчас выскочат из орбит. Так
продолжалось, пока мы не миновали ледник, и даже еще некоторое время спустя.
К счастью, снежная слепота проходит быстро, без тяжелых последствий, но с
тех пор я неизменно ношу с собой в экспедициях запасные очки.
В джунглях тоже не обошлось без приключений. Нам не раз случалось
заблудиться, чаще всего не очень сильно, так что бояться было нечего, но
бывало и так, что я начинал опасаться, выберемся ли мы когда-либо вообще.
Запомнился особенно один случай, когда Тильман, шерп Дава Намгиа и я сам
отбились от остальных и потом целый день были заняты их поисками. Под вечер
мы запутались так, как еще ни разу не приходилось. Мы не могли найти ни
своих спутников, ни деревни, ни тропы; похоже было, что придется провести
ночь без пищи и без крыши над головой; Вдруг впереди послышался шум, и мы
увидели представителя местного племени, которое в Непале называется лимбу.
Мы с Дава Намгиа заговорили с ним и дали пять рупий, чтобы он довел нас до
деревни. Непалец уже было согласился, но тут нас догнал Тильман. Я уже
говорил, что Тильман в экспедициях отращивал бороду и ходил такой косматый,
что мы называли его Балу, медведь. У него были такие густые брови, что в
горах на них собирался иней, и они напоминали заснеженные карнизы! Правда, в
джунглях снега не было, но и здесь Тильман выглядел достаточно устрашающе --
длинные волосы и борода, да еще из ворота на груди торчали волосы. Подобно
многим жителям Азии, лимбу почти лишены волос на лице и на теле. Наш
проводник, конечно, никогда не видал ничего подобного. Не успели мы
опомниться, как он издал дикий вопль и исчез, унося с собой наши пять рупий,
а мы остались ни с чем.
Стемнело, мы сели под деревом, решив переночевать здесь. Откуда-то
неподалеку доносилось журчание ручейка, и мне захотелось напиться. Однако
Тильмаа остановил меня: он боялся, что это водопой диких животных.
Непальские леса полны зверья, особенно онасны тигры и медведи, а ручей --
самое подходящее место, где их можно встретить ночью. Я послушно остался под
деревом, промокший насквозь и тем не менее изнывающий от жажды, а утром,
подойдя к ручью, мы убедились, что Тильман был прав -- на иле виднелось
множество звериных следов.
В конце концов мы отыскали своих товарищей и продолжали путь. Однако
нам еще не раз случалось заблудиться; Мы прокладывали себе дорогу сквозь
тропические лианы нашими кхукри, вырубали ступени на ледовых склонах;
