увидел йети". Но на этот раз он видел йети не так близко и не болел потом.
По всем Гималаям среди горцев ходят истории об йети. Трудно сказать,
что правда, а что рождено воображением и суеверием. В Солу Кхумбу
рассказывают, что много лет назад целая компания йети поселилась недалеко от
деревни Таргна. Местные шерпы строили дома и возделывали свои поля, а по
ночам или когда люди уходили, появлялись йети и все разрушали и портили, так
что потом приходилось начинать сначала. Примечательно при этом, что йети
делали это не ради разрушения. Испортив все, они потом пытались по-своему
соорудить дома или устроить поля. Но, конечно, у них ничего не получалось, и
жители деревни были просто в отчаянии. Застать животных им никак не
удавалось; тогда они придумали хитрость. Как-то раз шерпы направились в одно
место, где часто собирались йети -- об этом они узнали по помету, -- и
поставили там много чаш с чангом, крепким шерпским пивом, а кругом положили
кхукри, кривые непальские ножи. Ночью йети, как и было задумано, обнаружили
чанг и выпили его. А захмелев, собрали кхукри и принялись драться. Утром их
нашли почти всех мертвыми, и с тех пор жители Таргна могли спокойно
заниматься своими делами. Так рассказывают люди.
Шерпы считают, что существуют йети двух родов: {метрей}, людоед, и
{чутрей}, который поедает только животных. Из них чутрей якобы крупнее,
напоминает большого бурого медведя, только у него, как у всех йети, ноги,
мол, вывернуты задом наперед. Некоторые европейцы и ученые так и считают,
что йети не что иное, как вид медведя. Известный ученый Джулиан Гексли
приехал как-то в Дарджилинг, и там я услышал от него такое предположение.
Другие же считают йети похожим на большую обезьяну, таким описывал его и мой
отец.
Лишь немногие утверждают, что видели йети своими глазами. Местные горцы
боятся встречи с ним, потому что здесь распространено поверье, будто после
такой встречи в человека вселяется бес. Как я уже говорил, сам я не видел
йети -- ни пьяного, ни трезвого, ни ходящего задом наперед. Я не суеверен. Я
не верю ни во что сверхъестественное, не верю и во многие слышанные нелепые
истории. Однако я не думаю, чтобы мой отец был лжецом и сочинил все на ходу.
Бесспорно также, что следы, которые я видел на леднике Зему в 1946 и около
Эвереста в 1952 году, не были следами какого-либо известного мне животного.
Хотя я и не могу доказать этого, я уверен, что йети существует. Думаю, что
это зверь, а не человеческое существо, что он выходит из своего логова
только по ночам и кормится растениями и мелкими животными, обитающими на
высокогорных лугах; скорее всего это обезьяна еще неизвестного вида.
В 1954 году в район Эвереста выезжала на поиски йети специальная
англо-индийская экспедиция. Я охотно сопровождал бы их, но, увы, не мог.
Подобно многим другим, они нашли следы и другие признаки, но только не самих
йети, и, хотя итог был обескураживающим, я думаю, что это даже к лучшему.
Люди пробрались в самые отдаленные уголки земли, научились изготовлять
всевозможные вещи, сделали столько открытий, и, мне кажется, это даже
неплохо, что осталось хоть немного такого, чего мы еще не знаем 14.
ПОРАЖЕНИЯ И ПОБЕДЫ
В первые послевоенные годы в Дарджилинге жилось тяжело. Экспедиции
приезжали редко, больших восхождений и вовсе не устраивали. А с
провозглашением независимости Индии все смешалось. Американские военные и
чиновники уехали, других туристов не было; за американцами последовали и
многие англичане. Чайные плантации приходили в запустение. С работой стало
плохо, нужда и безработица усилились.
В довершение всего у нас в семье появились еще и свои трудности: моя
теща болела и была прикована к постели уже два года, а так как муж ее умер,
то ухаживать за ней приходилось нам. Я подолгу ходил без работы. Читральским
сбережениям пришел конец, и Анг Ламу одна кормила всю семью. Некоторое время
она работала в качестве айя, няни, в разных семьях, потом сестрой у Смит
Бразерс, американских зубных врачей, которые много лет практиковали в
Дарджилинге. Я говорил ей тогда и повторял не раз позже, что никогда не
забуду, что она сделала для всех нас в те трудные дни.
Как я уже говорил, Анг Ламу родилась в Дарджилинге. В детстве она
побывала в Солу Кхумбу, но почти ничего не помнила и очень мало знала о
примитивной жизни на моей родине. Впрочем, ее семья, как и все шерпы, тоже
жила бедно. С восьми лет она узнала тяжелый труд: сначала носила поклажу по
городу, потом работала прислугой в состоятельных семьях. Прислугой она была
и тогда, когда я познакомился с ней и мы торговались из-за молока. Но в 1938
году в жизни Анг Ламу произошла большая перемена. Английская семья Уоллес, в
которой она тогда работала, возвратилась в Лондон и взяла ее с собой няней
двоих своих детей. Несколько месяцев Анг Ламу прожила в центре Лондона, в
гостинице возле Гайд-парка, познакомилась с жизнью на Западе. Однако
путешествие оказалось не очень удачным: впервые попав на пароход, Анг Ламу
почти всю дорогу проболела, а пожив некоторое время в Лондоне, снова
почувствовала себя плохо, и ей пришлось лечь в больницу. Выйдя из больницы,
она узнала, что миссис Уоллес опять уезжает из Англии; таким образом, Анг
Ламу осталась без места и вынуждена была в одиночку проделать весь обратный
путь в Индию. Это случилось перед самой войной, отношения между Англией и
Германией сильно осложнились, и можно было ждать самого худшего. В 1953
году, когда мы поехали в Англию уже вместе, Анг Ламу рассказывала, что из
предыдущего путешествия ей лучше всего запомнилось, как ее учили в больнице
пользоваться противогазом.
Анг Ламу скрытная женщина. И сейчас мало кому известно, что она
побывала в Англии до 1953 года и хорошо понимает по-английски. Хозяева, у
которых она работала, знают ее обычно под именем Нимы, а не Анг Ламу или
миссис Тенцинг. Совсем недавно в связи со штурмом Эвереста произошел
забавный случай из-за ее скрытности. Пока я был в экспедиции с англичанами,
она работала айя у жены одного английского офицера, поселившегося в
Дарджидинге в гостинице. В газетах часто печатали мою фотографию; Анг Ламу
интересовалась, что обо мне пишут, но сама прочесть не умела и вынуждена
была просить других. Как-то раз она обратилась к одной английской даме в
гостинице, а та, в свою очередь, захотела узнать, почему это ее так
интересует. "Ты знаешь этого Тенцинга, Нима? -- спросила она. -- Это твой
знакомый?" Но моя жена осталась верна себе и ответила: "Просто это один шерп
из Тунг Сунг Басти, оттуда, где я живу". На том тогда все и кончилось. А
несколько месяцев спустя после взятия Эвереста в Калькутте давали прием в
нашу честь, причем среди приглашенных оказалась та самая англичанка. Гости
подходили здороваться с нами, настал и ее черед. Я увидел, что женщина
смотрит совсем не на меня, а на Анг Ламу, которая стояла рядом со мной.
Потом она вдруг замерла и произнесла с таким видом, будто сейчас упадет в
обморок: "Господи, да это же Нима!"
Так и шла наша жизнь: веселое и печальное вперемежку, то вверх, то
вниз, как в горах. Счастлив тот мужчина, который находит в своей жене
помощницу, готовую делить с ним хорошее и плохое, какую я нашел в Анг Ламу.
Однако сразу после войны казалось, что все идет только под гору. Семья
держалась на Анг Ламу, мне же лишь от случая к случаю перепадала плохонькая
работенка. А на севере высилась над долинами Канченджанга: огромная, белая,
красивая и неожиданно ненавистная, потому что она словно издевалась надо
мной. Что случилось со мной или с миром, почему я не могу пойти в любимые
горы, жить жизнью, для которой рожден?
Я не ходил больше на Тигровый холм. Туристов не было, да я и все равно
бы не пошел туда. Если уж Эверест стоит на месте, то лучше хоть не видеть
его. Я не хотел его видеть, даже думать о нем не хотел... И все-таки все
время думал.
А весной 1947 года произошел нелепый случай. Началось с того, что в
Дарджилинг приехал мистер Эрл Денман.
Мистер Денман родился в Канаде, вырос в Англии и жил теперь в одном из
британских владений в Африке. Там он немало путешествовал, ходил по горам в
диких местах; короче, это был такой человек, который не нуждался в няньках.
Но все, что он совершил ранее или собирался совершить, вдруг потеряло для
него всякую цену: у него родился великий замысел, родилась великая мечта. Он
хотел взять Эверест, и притом в одиночку! Впрочем, не совсем в одиночку,
конечно, но, во всяком случае, без настоящей экспедиции. Денман искал
спутников, и таким образом я и встретил его. Однажды ко мне зашел Карма
Пауд, старый сирдар, и сказал: "К нам в город приехал один господин, он
задумал дело, которое может тебя заинтересовать". "Что-нибудь насчет гор?"
-- спросил я. "Да, насчет гор". И вот уже я вместе с другим шерпом, Анг
Дава, в маленькой конторе Карма Паула веду переговоры с мистером Денманом.
С самого начала мне стало ясно, что я еще никогда не видел ничего
подобного. Денман был один. У него было очень мало денег и плохое
снаряжение. Он не имел даже разрешения на въезд в Тибет. Зато решимости у
него было хоть отбавляй, и говорил он крайне серьезно и убежденно; переводил
Карма Паул. Денман особенно настаивал на моем участии. Ведь я был "тигр",
поднимался на Эверест выше 8000 метров, говорил по-тибетски и немного
по-английски, наконец, меня рекомендовали ему как лучшего проводника среди
шерпов. Все это звучало очень лестно, но в то же время нелепо, и мы с Анг
Дава ответили, что нам надо подумать.
О чем тут было думать, даже не знаю, потому что вся эта затея выглядела
чистейшим безумием. Во-первых, нам вряд ли удастся вообще попасть в Тибет.
Во-вторых, если даже попадем, то нас скорее всего поймают, а тогда нам,
проводникам, как и Денману, грозят серьезные неприятности. В-третьих, я ни
на минуту не верил, что наш маленький отряд, даже добравшись до горы, сможет
взять вершину. В-четвертых, уже сама попытка будет чрезвычайно опасной.
В-пятых, у Денмана не было денег ни для того, чтобы хорошо заплатить нам, ни
чтобы гарантировать приличное возмещение нашим семьям, если с нами
что-нибудь случится. И так далее и тому подобное. Любой нормальный человек
сказал бы "нет". Но я не мог отказаться. Меня неудержимо тянуло в горы, зов
Эвереста действовал на меня сильнее всего на свете. Мы с Анг Дава
посовещались несколько минут и решились. "Хорошо, -- сказал я Денману, -- мы
попробуем".
Выяснилось, что он не только не имел разрешения на въезд в Тибет, но
даже подписал бумагу, в которой обязался не приближаться к его границам.
Поэтому необходимо было соблюдать строгую тайну, и мы, вместо того чтобы
выступить из Дарджилинга, условились встретиться в определенном месте за
городом и выйти оттуда. Затем двинулись по обычному маршруту экспедиций,
через Сикким. Но этим и ограничивалось наше сходство с настоящей
экспедицией, потому что если там все тщательно распланировано и
организовано, то мы жили ото дня ко дню и никогда не знали, что принесет нам
завтра. Иногда мы передвигались одни, иногда вместе с караванами, и тогда
удавалось нанять вьючных животных для перевозки нашего груза. Наконец мы
вышли из долин и лесов Сиккима к высоким гималайским перевалам, по которым
проходит граница Тибета.
Здесь я предложил Денману уклониться от обычного маршрута, чтобы
избежать встречи с патрулями. Нам удалось перебраться через границу по редко
используемому перевалу. Оттуда мы направились на запад через большое плато в
