Однако радости было больше, чем слез. Надо было столько услышать,
увидеть, рассказать. Мама держала на руках одного из своих внучат. Были с
нею и три мои сестры, а кругом -- множество всяких родичей, которых я не
видел с детства или которые еще не родились, когда я ушел из дому. Они
принесли с собой подарки, угощение и чанг. Впрочем, так поступили чуть ли не
все жители Кхумбу. Конечно, мы не нуждались ни в каком особом поводе для
того, чтобы устроить праздник, но тут совпало так, что на следующий день
после нашего прибытия приходился непальский Новый год и второй день
европейской пасхи. Мы все объединились в песнях и плясках, дружно пили чанг.
Позднее я выбрал время осмотреть Намче. Почти все оставалось по-старому.
Однако произошли некоторые изменения. Меня особенно порадовало, что
появилась школа, разумеется маленькая, всего с одним учителем. Ему
приходилось особенно трудно потому, что у шерпов нет письменности, и
преподавание велось на непальском языке. Но я был очень рад хоть такой школе
и подумал, что это хорошее предзнаменование для будущего нашего народа.
Мы располагали только одним днем, чтобы отпраздновать свидание и
осмотреться. Затем снова началась работа. Непальских носильщиков, которые
шли с нами из Катманду, рассчитали, и они двинулись обратно. Как мы и
намечали, десять лучших кхумбуских шерпов присоединились к дарджилингским,
чтобы участвовать в высокогорных переходах. А сверх того чуть ли не половина
местного населения пошла за нами, взявшись донести наш груз до базового
лагеря. Среди них были не только мужчины, но и женщины, в том числе моя
младшая сестра Сона Дома и племянница Пху Ламу, дочь умершего брата. Многих
других дарджилингских шерпов тоже сопровождали из Намче-Базара родственники;
таким образом, мы выступили в горы как бы одной большой семьей.
Ламы Тьянгбоче приняли нас очень тепло. Правда, я не совсем уверен, что
европейцы были довольны приемом, потому что в угощение входило большое
количество тибетского чая с солью и прогорклым яковым маслом, а я редко
видел европейца, который был бы в состоянии проглотить много этого напитка.
Один Ламбер показал себя героем, -- а может быть, просто у него "тибетский
желудок"? Если остальные отпивали немного и глотали через силу, стараясь не
обидеть хозяев, то Ламбер не только выпил все до дна, но принялся затем за
чашки своих товарищей. Весь день они потом ждали, когда он заболеет, однако
ожидания не оправдались.
-- Quel espece d'homme!31 -- бормотали друзья Ламбера с восхищением и
благодарностью.
Около монастыря мы находились уже на высоте 3700 метров, но настоящие
горы начинались дальше. Мы шли по тому же пути, что Тильман и Хаустон и
экспедиция Шиптона в 1951 году: на восток от Дудх Коси, вверх по крутым
ущельям между красивыми пиками Тавече и Ама Даблам к леднику Кхумбу,
спускающемуся с высоких перевалов юго-западнее Эвереста. Все это время мы
видели только часть Эвереста. Гора почти целиком закрыта своим южным соседом
-- Лхоцзе и западным -- Нупцзе; из-за них выглядывает лишь самая вершина --
белое пятно на фоне холодного голубого неба. Нижняя кромка ледника отвечала
примерно самому высокому месту, на которое я забирался мальчишкой, когда пас
яков. На противоположной стороне горы я, конечно, побывал гораздо выше, зато
теперь мне предстояло идти по совершенно новым для меня местам.
Как-то вечером в лагере царило страшное возбуждение: ученые-швейцарцы
вернулись из очередного похода и сообщили, "что обнаружили загадочные следы.
На следующий день кое-кто из нас решил сходить на то место -- полоска
мягкого снега у ледника, на высоте примерно 4900 метров. И действительно, на
снегу виднелись следы, следы йети, точь-в-точь такие, какие попались мне на
леднике Зему около Канченджанги в 1946 году.
Следы были ясные и отчетливые, и даже швейцарцы, хотя и расстроились,
подобно всем белым, увидев то, чего не могли объяснить, признали, что
никогда еще не видели таких следов. Ученые тщательно замерили их, получилось
двадцать девять сантиметров в длину и двенадцать сантиметров в ширину при
длине шага в пятьдесят сантиметров. Следы тянулись в один ряд, без начала и
конца. Сколько ученые ни искали, им не удалось обнаружить ни самого йети, ни
других следов. Я хотел бы быть в состоянии рассказать больше. Я хотел бы сам
знать больше. Но я не знаю.
22 апреля мы разбили базовый лагерь на леднике Кхумбу на высоте 5000
метров. Оттуда большинство местных шерпов вернулись в Намче, но человек
тридцать -- сверх десяти, участвующих в восхождении, -- швейцарцы просили
остаться, чтобы помочь перенести дрова и продовольствие до следующего
лагеря.
Прямо перед собой мы видели теперь, как ледник упирается в высокую
стену изо льда и снега. А в верхней части стены находился перевал Лхо Ла,
который отделял нас от Тибета и с которого я в 1938 году смотрел на эту
сторону горы. Но сейчас мы глядели не на Лхо Ла. Мы глядели направо, на
запад: там, по узкому проходу между Эверестом и Нупцзе, спускалось к леднику
нагромождение ледяных обломков -- ледопад. Именно на этот ледопад смотрели в
свое время, покачивая головами, Тильман и Хаустон; здесь потерпел неудачу
Шип-тон со своими людьми, и здесь предстояло сделать попытку нам, притом
успешную попытку, если мы хотели выйти в Западный цирк и дальше по
направлению к вершине.
На леднике погода временами портилась, но ненадолго, и мы продвигались
хорошо. Выступив с базы вверх, мы разбили у ледопада лагерь 1, после чего
швейцарцы стали искать проход дальше. Они разделились для этой цели на два
отряда; в один вошли Диттерт, Ламбер, Обер и Шевалье, в другой -- Рох,
Флори, Аснер и Гофштеттер. Альпинисты чередовались на тяжелой работе по
прокладке маршрута, вырубке ступеней и навешиванию перильных веревок.
Висс-Дюнан, старший по возрасту среди всех остальных, возглавлял работы в
базовом и первом лагерях; штурмовой группой руководил Диттерт. На этой
стадии я, как сирдар, наблюдал за заброской грузов по мере разбивки лагерей;
шерпы ходили вверх-вниз, вверх-вниз бесперебойно, точно соблюдая график.
Ледопад оказался очень серьезным препятствием. Словно мы прокладывали
путь в белых джунглях. К тому же здесь было опасно; повсюду нас подстерегали
то ледяные башни, готовые в любой момент обрушиться вниз, то скрытые под
снегом глубокие расселины. Те шерпы, которые ходили с Шиптоном годом раньше,
совершенно не узнавали дорогу, а может быть, и узнавать было нечего, потому
что ледопад находится в постоянном движении. Швейцарцы силились нащупать
проход. Везде их останавливали непреодолимые ледовые стены и расселины.
Тогда они поворачивали и искали новый путь, вырубали ступени, закрепляли
веревки, а мы, шерпы, шли за ними с ношами. В укрытом месте на полпути вверх
по ледопаду мы разбили лагерь 2. Оттуда начинался еще более трудный участок.
Но мы продолжали пробиваться вверх. Несчастных случаев не было, и наконец мы
стали выходить на уровень Западного цирка.
-- Уже немного осталось, -- твердили швейцарцы обнадеживающе.
А Ламбер, который не только видом напоминал медведя, но и работал за
десятерых, оборачивался и восклицал с улыбкой:
-- Са va bien! (Все в порядке!)
Но вот, почти у самого верха, мы встретились с тем, чего все время с
беспокойством ожидали, -- большая трещина, которая остановила отряд Шиптона
год назад. Действительно, устрашающее зрелище -- широкая, не перепрыгнуть,
глубокая, дна не видать, и тянется через - весь ледопад от склона Эвереста
да склона Нупцзе. Что оставалось делать? Что можно было сделать? Швейцарцы
ходили взад и вперед по краю, изучая каждый метр. Несколько часов они ломали
головы над тем, как перебраться на ту сторону, но так и не придумали ничего.
Было уже поздно, и пришлось возвращаться в лагерь 2. На следующий день вышли
снова. После долгих поисков им пришла в голову мысль одолеть трещину
"маятником". Аспер, самый молодой, вызвался попробовать. Однако он потерпел
неудачу. Повиснув на веревке, которая была закреплена верхним концом на краю
трещины, он мог раскачаться и достигнуть противоположной стороны, но не мог
зацепиться за гладкий лед ни руками, ни ледорубом и каждый раз, возвращаясь
обратно, сильно ударялся о ближний край. "Маятник" не оправдал себя, но
швейцарцы продолжали поиски; если бы они остановились там же, где Шиптон,
это означало бы крушение всех надежд и ожиданий. И они нашли наконец путь. В
одном месте внизу, на глубине примерно двадцати метров, торчал выступ вроде
полки или платформы. Похоже было, что по этому выступу можно пройти к
противоположной стенке, которая выглядела здесь не такой крутой. Снова выбор
пал на Аспера. Товарищи осторожно спустили его вниз, ему удалось пройти по
выступу, вскарабкаться вверх и выбраться на ту сторону! Напряженная работа
на такой высоте оказалась настолько утомительной, что он несколько минут
лежал без движения, собираясь с силами и восстанавливая дыхание. Но вот
Аспер в полном порядке, а значит, и все в порядке! Коль скоро по ту сторону
трещины есть хоть один человек, она уже не представляет собой серьезного
препятствия. Сначала закрепили веревку, с которой перебрался Аспер,
перебросили еще несколько концов, соорудили целый веревочный мост, и вскоре
казавшаяся непреодолимой трещина могла быть без труда преодолена даже
носильщиками.
Это была большая победа. Мы испытывали такую радость, словно уже
ступили на вершину Эвереста. Ведь мы пробились дальше, чем кто-либо до нас,
первыми изо всех людей вышли к Западному цирку. "Ага, Ангтаркай, -- подумал
я. -- С тебя двадцать рупий!" Увы, я до сих пор не получил их.
Швейцарцы поднялись еще выше и разбили лагерь 3, за ними пришли
носильщики. Всего из базы к цирку надо было перенести две с половиной тонны
груза. Если считать по двадцать килограммов на ношу -- больше на этой высоте
не унесешь, -- то это означало сто двадцать пять переходов. Теперь пришел
мой черед стать "блохой". Я без конца ходил вверх-вниз, вверх-вниз, следя за
тем, чтобы соблюдались маршрут и график. Правда, большую помощь оказывали
другие шерпы-ветераны, и среди них Сарки, Аджиба и мой старый друг Дава
Тхондуп. Впрочем, даже самые молодые и неопытные парни делали все, что от
них требовалось.
Чтобы дать представление о том, насколько все это было сложно, приведу
несколько строк из записей Диттерта:
{"1 мая.} Двенадцать шерпов поднимаются в лагерь 2. Из них шестеро
ночуют там вместе с Аила и Пасангом, которые пришли в лагерь раньше. Таким
образом, сегодня вечером в лагере 2 восемь шерпов. Остальные шестеро
возвращаются в лагерь 1, где сегодня отдыхают Сарки и Аджиба.
{2 мая.} Шесть шерпов поднимаются в лагерь 2, Сарки и Аджиба ведут
ночевавших там в лагерь 3.
{3 мая.} Еще четверо шерпов идут в лагерь 2. Еще десять шерпов выходят
из лагеря 2 в лагерь 3".
И так день за днем.
Мы находились теперь на высоте 6000 метров, и некоторые из швейцарцев
стали уже ощущать разреженность воздуха, особенно Аспер и Рох, которым
пришлось немало потрудиться при форсировании трещины. Помню, как-то вечером
восходители сидели и обсуждали этот вопрос и кто-то сказал, что особенно
волноваться тут нечего: мол, все чувствуют себя плохо, пока не
акклиматизируются, даже шерпы.
-- За исключением вот этого, -- возразил ему товарищ, указывая на меня.
-- Еще бы! У него трое легких.
-- Чем выше, тем он только лучше чувствует себя. Они рассмеялись, и я
рассмеялся тоже. Хотя, как это ни странно, во всяком случае, последнее из
сказанного ими было правдой. Со мной в горах всегда так: чем дальше, тем
