каких-либо сведений другим газетам. Между тем слух об инциденте с гаражом
быстро распространился, а поскольку я не был связан никакими соглашениями,
меня немедленно окружили журналисты.
"Ничего заслуживающего внимания не произошло", -- сказал я им. Однако
не все корреспонденты добросовестны. Должен с сожалением признать, что мои
слова были извращены с целью обострить отношения. Подобно горам, пресса
может вознести человека на большую высоту и сбросить его глубоко вниз. Таков
один из мучительных уроков, которые мне пришлось усвоить в связи со взятием
Эвереста.
Как бы то ни было, несколько часов спустя и пресса и гараж остались
позади. Мы доехали на автобусе до Бхадгаона, в нескольких километрах
восточное Катманду, -- там находилось снаряжение экспедиции. Начались
обычные хлопоты: упаковка груза в тюки, распределение их между
многочисленными носильщиками-непальцами и прочие дела, без которых не
отправишь в путь большой караван.
Не обошлось и тут без шума. Выяснилось, что шерпам не выдадут
экспедиционной одежды и снаряжения (за исключением спальных мешков), пока
караван не придет в Солу Кхумбу. Это задело их не меньше, чем происшествие с
гаражом.
-- Почему так? -- спрашивали они. -- В других экспедициях нам выдавали
наши вещи сразу, мы хотим, чтобы так было и теперь.
Однако полковник Хант считал, что если не выдавать вещи сейчас, то они
лучше сохранятся для использования в горах. Я снова оказался между двух
огней, стараясь примирить обе стороны.
-- Зачем столько шума из-за пустяков? -- говорил я шерпам. -- Если
выдадут вещи сейчас, придется самим же тащить все. А так это снаряжение
несут непальские носильщики.
В конце концов мы выступили. Подобно большинству крупных экспедиций, мы
следовали двумя отрядами с промежутком в один день. Я командовал первой
колонной, майор Уайли -- второй. Уайли был отличный человек, он свободно
говорил по-непальски и очень хорошо относился к местным носильщикам. Тем не
менее у нас обоих было немало хлопот, потому что плохое начало повлекло за
собой непрестанные жалобы и недовольство. То одно было не так, то другое.
Даже из-за питания вышел спор: англичане ели в основном привезенные с собой
консервированные продукты, а шерпам покупали продовольствие на месте, шерпы
же считали, что должны есть то же, что англичане. В некоторых вопросах я
считал шерпов правыми, в других -- нет и так и говорил им. Больше всего меня
злило, когда они не высказывали ничего определенного, а только ворчали и
бормотали. У меня такая натура -- говорить прямо, что думаешь, и я
предпочитаю, чтобы и другие так поступали.
-- Ну ладно! Бросьте шуметь из-за пустяков, -- говорил я им. -- Нас
ждет гора!
И мы шли вверх-вниз, вверх-вниз через холмы, долины и реки. Несмотря на
все неприятности, горы, как обычно, оказывали на меня воздействие -- с
каждым днем я чувствовал себя лучше. Вначале я побаивался, что совершил
ошибку, согласившись идти, что болезнь слишком истощила меня. Теперь же я
убедился, что со здоровьем все в порядке, и поблагодарил мысленно бога.
Когда я думал об Эвересте и о предстоявших нам великих днях, жалобы
товарищей казались мне кудахтаньем старых кур.
Мои собственные отношения с англичанами складывались вполне
удовлетворительно. Правда, они не носили непринужденного, товарищеского
характера, как со швейцарцами. Я не делил палатку ни с кем из англичан, как
это было с Ламбером, мы не шутили и не поддразнивали друг друга. Тем не
менее полковник Хант был отличный человек и превосходный руководитель.
Хиллари, с которым я уже тогда много общался, держался спокойно и
дружелюбно, да и все остальные альпинисты относились ко мне внимательно и
приветливо.
-- Ну хорошо, они не такие, как швейцарцы, -- говорил я моим
недовольным товарищам-шерпам. -- И почему бы им быть такими же? Это другой
народ. Думайте побольше о горе и поменьше о своем мелком недовольстве, и все
будет в порядке.
Мы пришли в Намче-Базар 25 марта. Снова самый горячий прием, песни,
пляски, потоки чанга. Снова мать и другие родные пришли из Тами повидаться
со мной; встретившись с полковником Хантом, мать благословила его и всю
экспедицию. Вместе с тем, как и оставшаяся в Дарджилинге Анг Ламу, она
считала, что я слишком часто подвергаю себя опасности на Эвересте, и умоляла
меня быть осторожным.
-- Не тревожься, ама ла, -- отвечал я. -- На этот раз мы, похоже,
взойдем на вершину, и тогда мне больше незачем будет ходить туда.
Я всем сердцем надеялся, что это так и будет.
Из Намче мы направились к монастырю Тьянгбоче; он должен был служить
нам своего рода временной базой. Здесь произошло последнее и самое большое
осложнение организационного характера. И на этот раз все заварилось из-за
одежды и снаряжения: раздавая их шерпам, англичане заявили, что большинство
вещей выдается только для пользования при восхождении с последующим
возвратом, а не в полную собственность. Это вызвало невиданную дотоле бурю
возмущения. Во всех предыдущих экспедициях, в том числе и английских, вещи
выдавались без каких-либо условий, и большинство шерпов заявило теперь, что,
если не будет соблюдаться старый порядок, они вовсе не пойдут. Полковник
Хант объяснил свою точку зрения: он считал неправильным заранее дарить вещи
так, ни за что ни про что; вернее будет оставить их шерпам потом. -- в
качестве вознаграждения за хорошую работу. Но шерпам эта идея отнюдь не
пришлась по душе. Они считали одежду и снаряжение частью положенного им
жалованья и отказывались продолжать путь, если не получат одежду именно на
таких условиях.
Это был для меня самый тяжелый момент за всю экспедицию. Вместе с
майором Уайли, который тоже всячески старался восстановить мир, я чувствовал
себя словно зажатым в тиски. Каждая сторона считала, что я действую на руку
другой; шерпы намекали, что англичане нарочно платят мне большие деньги,
чтобы я стоял за них. Порой я жалел, что я не рядовой носильщик, а один раз
сказал майору Уайли:
-- Послушайте, я взял с собой швейцарское снаряжение и собираюсь
пользоваться им. Отдайте мое английское снаряжение другим, может быть, они
успокоятся.
Разумеется, таким путем ничего нельзя было уладить. Споры и ругань
продолжались, пока не был найден компромисс, на который пошли все шерпы,
кроме двоих -- Пасанга Пхутара (Жокея) и Анг Дава; оба ушли из экспедиции и
направились домой. Пасанг (он был помощником сирдара) -- способный и умный
человек, и я жалел, что он уходит. Однако Пасанг вел себя как политик: он
был зачинщиком почти всех недовольств и осложнений; после ухода его и Анг
Дава все остальные быстро успокоились. Я не боюсь признаться, что облегченно
вздохнул, потому что всегда ненавижу брюзжание и столкновения по мелочам,
когда идет речь о великом деле. Когда люди идут в горы, им следует забыть о
кротовых бугорках. Кто идет на большое дело, должен обладать большой душой.
Я проводил взглядом Жокея и Анг Дава, спускавшихся по тропе к
Намче-Базару, потом обернулся и посмотрел на других шерпов. Они уже не
стояли с обиженным видом, а принялись за свою работу. Тогда я поглядел на
то, что ждало нас впереди: горы, долины, ледники, а над всем, словно
огромные башни, великие вершины Ама Даблам и Тавече, Нупцзе и Лхоцзе. A вот
позади них в облачке снежной пыли и Эверест, древняя Чомолунгма. Я позабыл
все остальное; неприятности, споры, ругань потеряли разом всякое значение.
Во всем мире ничто больше не имело значения -- только Эверест, борьба и
мечта.
-- Ну что ж, пошли на нее! -- крикнул я. И подумал: "Да, пошли на нее.
Вверх по ней. Вверх -- на этот раз, седьмой раз -- до самой вершины".
Теперь или никогда...
В СЕДЬМОЙ РАЗ
Шерпы за работой, шерпы говорят между собой. Частью на родном языке,
частью по-непальски с примесью английского...
-- Готовы выступать?
-- Ача (все в порядке).
-- Только хусиер -- будьте осторожны. Бара сапур -- переход предстоит
большой.
Выступаем в путь, вверх по леднику, по моренам.
-- Ача?
-- Нет, не ача. Той йе! Черт побери! (Обязательно с энергичным
плевком.) Укладка перекосилась!
-- Каи чаи на. Ничего.
-- Той йе! (Плевок.) Как так ничего! Мне нужно остановиться. Куче куче.
Пожалуйста.
-- Ап ке укам. Делай как знаешь. Постой-ка, я помогу тебе... Теперь
ача?
-- Ача. Туджи чей. Спасибо.
-- Тогда пошли. Только хусиер. Здесь круто.
-- Слишком круто. Той йе!
Снова плевки. Снова карабкаемся вверх, снова ледники и морены -- и
наконец очередной лагерь.
-- Шабаш! Хорошо поработали! Справились.
-- За сегодняшнюю работу нам, собственно, причитается бакшиш.
-- Или хотя бы по пиале чанга.
-- Был бы чанг, мы бы выпили за свое здоровье... Таши делаи! Будь
здоров!
-- Сам таши делаи! За всех нас!
-- Шерпы зиндабад! Да здравствуют шерпы!
Мы не пошли на Эверест сразу из Тьянгбоче. По плану полковника Ханта
группа должна была сначала акклиматизироваться и попрактиковаться со
снаряжением; для этого мы разбились на три отряда и выступили в горы
поблизости. В одном отряде со мной были Хант, Лоу, Грегори и пять шерпов. В
течение примерно недели мы тренировались, базируясь в лагере на высоте 5200
метров на леднике Нупцзе: совершали восхождения, вырубали ступени, проверяли
кислородную аппаратуру и всесторонне готовили себя к настоящей работе. После
этого мы вернулись в Тьянгбоче и вместе с другими отрядами стали
прокладывать путь к леднику Кхумбу, к месту базового лагеря, который
предполагалось разбить у подножия большого ледопада.
После ухода Пасанг Пхутара англичане и шерпы ладили гораздо лучше,
однако по-прежнему случались отдельные недоразумения. Одной из причин
раздоров было питание. Жаловались шерпы и на вес нош при тренировочных
восхождениях: англичане установили 27 килограммов на человека, а шерпы
говорили, что это чересчур много. Мне все-таки удалось добиться уменьшения
грузов до 22,5 килограмма. Наконец я и сам поспорил немного с англичанами;
речь шла о заброске в горы лесоматериалов для сооружения мостов через
трещины. Альпинисты привезли с собой из Англии легкую длинную металлическую
лестницу, которая разбиралась по секциям, и считали, что этого достаточно. Я
возразил: трещин будет много, очень много, мы потеряем немало времени,
перетаскивая лестницу туда и обратно, а из бревен можно соорудить постоянные
переходы. Англичан больше всего беспокоило, что придется платить местным
шерпам за переноску материалов. Но я настаивал на своем, и они согласились.
Собственно, с этих пор между англичанами и шерпами не случалось почти
никаких недоразумений, установились прекрасные отношения. Экспедиция была
очень велика, и порядки в ней царили чуть ли не военные; конечно, многие
наши люди предпочли бы более свободную атмосферу, поменьше формальностей.
Однако даже самые заядлые жалобщики должны были признать, что все
организовано очень хорошо. Хант -- мы звали его Полковник-сахиб -- порой вел
дело так, будто мы составляли воинское подразделение, но был всегда
справедлив и внимателен. Майор Уайли, как я уже говорил, оказался
превосходным начальником транспорта. Знакомясь ближе с остальными
альпинистами, мы убеждались, что они тоже приветливые, симпатичные люди. И
если я рассказал здесь о небольших осложнениях, то лишь с целью дать
достоверный отчет о вопросах, которые всячески искажались впоследствии, а
