восходителям -- оба до того выбились из сил, что едва могли говорить и
двигаться.
-- Нет, -- сообщили они, -- до вершины не дошли. Бурдиллон и Эванс
взяли Южную вершину, не дойдя всего нескольких сот метров до цели и побывав
на самой высокой точке, когда-либо достигнутой альпинистами. Дальше идти у
них просто не было сил. Стоя на Южной вершине, они рассудили, как и мы с
Ламбером годом раньше, что, пожалуй, смогут еще добраться до главной
вершины, но вернуться оттуда живыми -- никогда. Их застигла бы ночь, а с ней
и смерть. Восходители знали это и повернули обратно.
Мы помогли Бурдиллону и Эвансу согреться, напоили их лимонадом и чаем.
Оба до того хотели пить, что одолели разом по две кварты37 жидкости, после
чего мы дали им отдохнуть и прийти в себя. Однако попозже. когда
восходителям стало лучше, я засыпал их вопросами: что они делали и видели,
как маршрут, какие трудности.
-- Тенцинг, я уверен, что вы с Хиллари справитесь, -- сказал Эванс. --
Но подъем очень труден, из верхнего лагеря придется идти еще часа четыре, а
то и пять. К тому же там опасно, очень круто, карнизы, так что будьте
осторожны. Впрочем, если погода удержится, вы дойдете. Не придется
возвращаться на следующий год!
Эванс и Бурдиллон совершенно выбились из сил и, конечно, страшно
переживали свою неудачу. И тем не менее они отвечали на все наши вопросы,
делали все, что могли, чтобы помочь нам. Я подумал: "Вот так и должно быть
при восхождениях. Вот как гора воспитывает благородство в человеке". Где бы
мы с Хиллари были без друзей? Без восходителей, проложивших маршрут, и
шерпов, поднявших грузы? Без Бурдиллона и Эванса, Ханта и Да Намгьяла,
разведавших путь к вершине? Без Лоу и Грегори, Анг Ньима, Анг Темпа и Пемба,
которые пришли сюда исключительно затем, чтобы помочь нам? Только благодаря
их труду и самоотверженности мы получили теперь возможность штурмовать
вершину.
Десять человек ночевали на седле в трех палатках. По плану мы должны
были выступить на следующее утро, однако ночью подул необычайно сильный
ветер, а на рассвете он ревел, словно тысяча тигров. О восхождении не
приходилось и думать. Оставалось только ждать и надеяться, что ураган
выдохнется; к счастью, у нас имелось достаточно припасов, чтобы выждать один
лишний день. К полудню ветер поослаб. Идти на штурм было уже поздно, но
Бурдиллон и Эванс приготовились спускаться. Полковник Хант собирался
оставаться на седле, пока мы с Хиллари завершим нашу попытку, однако
Бурдиллон чувствовал себя настолько плохо, что Хант решил сопровождать его
вниз; с ними ушел и Анг Темпа, который тоже жаловался на здоровье.
-- Счастливо! Берегите себя! -- сказал Эванс, уходя. -- Помните: если
вы возьмете вершину, то в будущем году сможете отдохнуть.
Теперь в лагере 8 оставалось шесть человек: Лоу, Грегори, Анг Ньима,
Пемба, Хиллари и я. Шли часы, мы отлеживались в палатках, стараясь сохранить
тепло, и пили невероятное количество чая и кофе, бульона и лимонада; потом я
достал семги, печенья и фруктов, и мы заставили себя немного поесть, хотя
никто не был голоден. И все это время я прислушивался к хлеставшему по
палаткам ветру. Он дул то сильнее, усиливая мое беспокойство, то слабее,
успокаивая меня. То и дело я выбирался наружу и стоял на ветру, на морозе,
глядя на высившуюся впереди часть горы.
Настала вторая ночь, а погода все ухудшалась. Мы лежали в спальных
мешках, тесно прижавшись друг к другу и дыша "ночным кислородом", а
англичане проглотили снотворные пилюли. Я прислушивался к ветру и думал: "Он
должен прекратиться. Он должен прекратиться, чтобы мы завтра могли пойти
вверх. Семь раз я ходил на Эверест. Я люблю Эверест. Но семь раз должно быть
достаточно. Отсюда мы должны дойти до вершины. На этот раз победа придет.
Теперь или никогда..."
Прошел еще час, за ним другой. Медленно, страшно медленно тянулось
время. Я вздремнул, проснулся, снова вздремнул. В полусне мой мозг продолжал
работать... "Сколько людей погибло на Эвересте! -- думал я. -- Как на поле
сражения. Но в один прекрасный день человек должен победить. И когда он
победит..." Мысли летели дальше. Мне вспомнился профессор Туччи, как он
обещал познакомить меня с Неру. Если я теперь дойду до вершины, это может и
в самом деле осуществиться. Потом я подумал о Солу Кхумбу, о моем старом
доме, об отце и матери. Подумал об их вере в бога, как они молились за меня,
и решил сам помолиться богу и Эвересту. Тут мысли смешались, на смену им
пришли сны. Снились мне яки, резвящиеся на пастбище, потом большая белая
лошадь. У нас считается, что это хорошо -- видеть во сне животных, и вот они
явились мне во сне. А где-то за яками и лошадью маячило еще видение --
что-то высокое, белое, достающее до самого неба...
МЕЧТА СТАНОВИТСЯ ЯВЬЮ
28 мая... В тот день мы с Ламбером сделали последний бросок, пробились
от нашего верхнего лагеря на гребне так высоко, как только могли. Теперь мы
с Хиллари находились одним дневным переходом ниже, опаздывая на один день
против прошлогоднего -- ровно один год спустя.
На рассвете ветер все еще дул, но к восьми часам стих. Мы поглядели
друг на друга и кивнули разом -- надо попытаться.
Однако в течение ночи случилась неприятная вещь: заболел Пемба, притом
настолько, что было ясно -- он не сможет участвовать в штурме. Накануне
вышел из строя Анг Темпа, один из троих, назначенных сопропождать нас до
лагеря 9, теперь Пемба. От первоначально намеченного отряда оставался один
Анг Ньима. Это означало, что остальным придется нести большую поклажу,
которая замедлит наше движение, сделает его еще труднее. Но делать было
нечего. Чуть раньше девяти вышли в путь Лоу, Грегори и Анг Ньима. Каждый нес
около двадцати килограммов да еще кислородный аппарат. Примерно час спустя
начали восхождение и мы с Хиллари, неся груз более двадцати килограммов
каждый. Было условлено, что вспомогательный отряд возьмет на себя тяжелую и
длительную работу -- вырубать ступени во льду, так что мы сможем потом идти
за ними следом с нормальной скоростью, не утомляясь. Или, точнее, {не
слишком} утомляясь.
Мы прошли между промерзшими скалами седла. Затем ступили на снежный
склон, за которым следовал длинный кулуар, ведущий в сторону юго-восточного
гребня. Удобные ступени, подготовленные другими, значительно облегчили нам
подъем, и, подойдя около полудня к подножию гребня, мы догнали их. Чуть выше
и в стороне виднелось несколько шестов и обрывки палатки -- здесь был
когда-то наш с Ламбером верхний лагерь. Воспоминания нахлынули на меня... Мы
немедленно двинулись дальше и ступили на гребень. Здесь было довольно круто,
однако не слишком узко, скала служила достаточно надежной опорой, если
только не забывать о покрывающем ее рыхлом снеге. Примерно пятьюдесятью
метрами выше старого швейцарского лагеря мы достигли высшей точки, до
которой дошли за два дня до этого полковник Хант и Да Намгьял; здесь для нас
лежали на снегу палатка, продукты и кислородные баллоны. Все это мы
навьючили на себя в дополнение к уже имевшемуся грузу. Теперь мы несли
немногим меньше тридцати килограммов.
Гребень стал круче, и мы двигались очень медленно. Потом начался
глубокий снег, и пришлось снова вырубать ступени. Большую часть времени это
делал Лоу, мерно взмахивая ледорубом впереди нас, следовавших за ним по
пятам. Около двух часов пополудни мы все заметно устали и решили искать
место для лагеря. Мне вспомнилось местечко, которое мы с Ламбером приметили
год назад, собираясь разбить там свой последний лагерь, если пойдем еще раз
на вершину; однако оно было все еще скрыто где-то наверху, а на пути к нему
не было такого места, где бы устояла палатка. И мы двинулись дальше. Теперь
уже впереди шел я -- сначала все так же по гребню, потом налево, через
крутой снежный склон к намеченной мною точке.
-- Эй, куда ты ведешь нас? -- спросили Лоу и Грегори. -- Нам уже вниз
пора.
-- Осталось совсем немного, -- ответил я. -- Еще минут пять.
Мы шли дальше, а я все не мог найти свое место и только твердил:
-- Еще пять минут... только пять минут.
-- Да сколько же всего будет этих пятиминуток?! -- воскликнул
недовольно Анг Ньима.
Наконец мы дошли. На снегу пониже оголенного гребня, под прикрытием
большой скалы, имелась небольшая, сравнительно ровная площадка, на которой
мы и сбросили свои грузы. Последовало быстрое прощание: "До свидания --
счастливо", -- Лоу, Грегори и Анг Ньима повернули к седлу, а мы с Хиллари
остались одни. Близился вечер, мы находились на высоте примерно 8500 метров.
Вершина Лхоцзе, четвертая в мире, на которую мы до сих пор ежедневно
смотрели вверх, была теперь ниже нас. На юго-востоке под нами торчала
Макалу. Все на сотни километров вокруг было ниже нас, кроме вершины
Канченджанги далеко на востоке и белого гребня, устремлявшегося к небу над
нашей головой.
Мы принялись разбивать самый высокий лагерь, который когда-либо
существовал, и закончили работу уже в сумерки. Сначала срубили ледяные
горбики, выровняли площадку. Затем начался поединок с замерзшими веревками и
палаткой. Оттяжки мы обвязали вокруг кислородных баллонов. На любое дело
уходило в пять раз больше времени, чем понадобилось бы на равнине. В конце
концов палатка была поставлена, мы забрались в нее и нашли, что внутри не
так уж плохо. Дул легкий ветерок, мороз был не слишком большой, и мы смогли
даже снять рукавицы, Хиллари стал проверять кислородную аппаратуру, а я
разжег примус и подогрел кофе и лимонад. Нас мучила страшная жажда, мы пили,
словно верблюды. Затем съели немного супа, сардин, печенья и
консервированных фруктов, причем последние до того замерзли, что их пришлось
оттаивать над примусом.
Как мы ни старались выровнять пол под палаткой, это не удалось вполне
-- одна половина была сантиметров на тридцать выше другой. Хиллари расстелил
свой спальный мешок на верхней "полке", я на нижней. Забравшись в мешки, мы
подкатились вплотную к стенкам палатки, чтобы прижимать ее полы своим весом.
Правда, ветер держался умеренный, но иногда налетали мощные порывы, грозя
снести нашу палаточку. Лежа таким образом, мы обсудили план восхождения на
следующий день. Потом наладили "ночной кислород" и попытались уснуть. В
пуховых мешках мы лежали во всей одежде, я даже не снял свои швейцарские
меховые сапоги. На ночь альпинисты обычно разуваются, считают, что это
улучшает кровообращение в ногах; однако на больших высотах я предпочитаю
оставаться обутым. Хиллари же разулся и поставил ботинки рядом.
Шли часы. Я дремал, просыпался, дремал, просыпался. Просыпаясь, каждый
раз прислушивался. В полночь ветер стих совершенно. "Бог милостив к нам, --
подумал я. -- Чомолунгма милостива к нам". Единственным звуком было теперь
наше собственное дыхание...
29 мая... В этот день мы с Ламбером отступали от седла к цирку. Вниз,
вниз, вниз...
Примерно с половины четвертого утра мы начали понемногу шевелиться. Я
разжег примус и растопил снегу для лимонада и кофе, затем мы доели остатки
вчерашнего ужина. По-прежнему было безветренно. Открыв немного спустя полог
палатки, мы увидели ясное небо и спокойный ландшафт в утреннем свете. Я
указал Хиллари вниз на маленькую точечку -- монастырь Тьянгбоче, пять тысяч
метров под нами. "Бог моего отца и моей матери, -- произнес я про себя, --
будь милостив ко мне сегодня".
Однако с самого начала нас ожидала неприятность: ботинки Хиллари
замерзли за ночь и превратились прямо-таки в чугунные слитки. Целый час
