в палатке высоко на Эвересте. Все произошло так, как я надеялся и мечтал. С
первого же мгновения Пандит-джи40 отнесся ко мне, как отец, -- ласково и
дружелюбно, причем в отличие от многих других думал не о том, какую выгоду
можно извлечь из меня, а исключительно о том, как помочь мне и сделать меня
счастливым. На следующий день Неру пригласил меня в свою канцелярию и
настоятельно посоветовал мне поехать в Лондон. Он считал, что и так уже
вокруг восхождения было слишком много осложнений и споров, что лучше не
примешивать к Эвересту политику. Он надеялся, что будет сделано все
возможное, чтобы залечить причиненные раны. Я присоединился к его словам от
всего сердца. И наконец, для полноты счастья оставалось только услышать от
него, что моей жене и дочерям будет обеспечен проезд до Лондона вместе со
мной.
Однако Пандит-джи не ограничился этим. У меня было плохо с одеждой; он
пригласил меня к себе домой, открыл гардероб и поделился своим. Он дал мне
пиджаки, брюки, рубашки -- все необходимое, а так как мы с ним одного роста,
то все отлично подошло. Сверх того Неру подарил мне несколько вещиц, которые
принадлежали его отцу и которыми он очень дорожил. Анг Ламу получила
красивую сумочку и плащ, причем Пандит-джи сказал с улыбкой, что в Лондоне
часто бывает хмурая погода. Наконец, он вручил мне портфель. Я подумал:
"Теперь я больше не бедный шерп, а бизнесмен или дипломат". Чуть не
единственное из одежды, чем он со мной не поделился, были белые
конгрессистские шапочки -- это имело бы политический смысл, а Неру был
совершенно согласен, что мне следует держаться в стороне от политики.
В это же время возник вопрос о документах: несмотря на все мои
путешествия, у меня до сих пор не было паспорта. Зато теперь я получил сразу
два, индийский и непальский, что как раз отвечало моим собственным желаниям.
Спустя несколько дней мы вылетели на Запад. Других шерпов с нами не было, за
исключением Лакпа Черинга, который по-прежнему был моим секретарем и
советником. Остальные шерпы, участники восхождения, не попали ни в
Калькутту, ни в Дели, а вернулись прямо в Дарджилинг из Катманду. Зато в
самолете находилось большинство английских членов экспедиции, а из женщин
кроме Анг Ламу и моих дочерей еще и миссис -- вернее, уже леди -- Хант. Она
прилетела встретить своего мужа, когда мы были еще в Непале. Наш самолет,
принадлежавший британской авиационной корпорации, совершил первую посадку в
Карачи, где мы задержались около часа, приветствуемые огромной толпой. Далее
мы летели через Багдад, Каир, Рим. Наконец-то я видел страны за пределами
Индии и Пакистана, о чем так давно мечтал!
В Риме нас встречали индийский и английский послы, там нам пришлось
переночевать из-за неполадок с мотором. На следующее утро, когда мы снова
сели в самолет, полковник Хант выглядел заметно озабоченным, и я очень скоро
узнал, чем именно. Оказывается, газеты как раз напечатали первую часть моего
рассказа для "Юнайтед Пресс", в которой шла, в частности, речь об известных
недоразумениях во время экспедиции между англичанами и шерпами. Хант подошел
ко мне тут же в самолете, и мы переговорили обо всем начистоту. Я сказал
ему, как меня задело его заявление для печати, будто меня нельзя считать
опытным альпинистом, а он, в свою очередь, рассказал о своих затруднениях.
Майор Уайли еще раньше обсуждал со мной это дело. Он подчеркивал, как важно,
чтобы случившиеся недоразумения не послужили поводом для неприязни, и я
согласился с ним. Теперь я повторил то же самое Ханту. Известные
недоразумения {имели} место во время экспедиции и после. Отрицать это не
было никакого смысла, и я просто рассказал корреспонденту все так, как оно
мне представлялось, стараясь быть совершенно искренним. Но это вовсе не
означало, что я затаил обиду или пытаюсь раздуть происшедшее, как это
сделали другие в политических целях.
Мы говорили дружески и откровенно, и я думаю, что мы оба почувствовали
себя лучше после этого разговора.
После Рима самолет совершил посадку в Цюрихе. Мы задержались здесь
очень недолго, но это было для меня чудесное время, потому что на аэродром
встретить меня приехали многие старые швейцарские друзья. И самое главное,
среди них был Ламбер. Он крепко обнял меня, воскликнув: "Зa va bien!", a я
рассказал ему про заключительный подъем, про то, как вспоминал его, когда
стоял на вершине. Затем мы вылетели дальше, в Лондон. Перед самой посадкой
полковник Хант спросил, не буду ли я возражать, если он выйдет из самолета
первый, держа в руке ледоруб с английским флагом. Разумеется, я согласился.
Так и сделали, и скоро мы уже стояли на аэродроме, окруженные большой толпой
встречающих.
В Лондоне меня с семьей поселили в Индийском клубе; индийский посол
мистер Кер отнесся к нам с исключительным вниманием. Сразу же по прибытии
остальные члены экспедиции разъехались по всей Англии -- повидать своих
родных, так что я остался в городе чуть ли не один. Впрочем, мне, конечно,
не приходилось ломать голову над тем, чем заняться. Большая часть времени
уходила на то, чтобы встречаться с разными людьми и пожимать им руки, сверх
того надо было давать интервью газетам, позировать фотографам, разъезжать по
городу и присутствовать на всякого рода официальных собраниях. Англичане
приняли меня исключительно тепло и заботливо. Они приветствовали меня,
уроженца чужой, далекой страны, ничуть не менее горячо, чем своих
соотечественников; я невольно сравнивал этот прием с тем, как встречали
англичан непальцы.
Я побывал в стольких местах, что потерял им счет. Я говорил по радио,
выступал по телевидению, не успев еще увидеть ни одного телевизора, давал
одно интервью за другим. В конце концов у меня просто закружилась голова от
бесконечных расспросов о том, что я чувствовал на вершине Эвереста.
-- Послушайте, у меня есть предложение, -- сказал я журналистам. --
Следующий раз {вы} совершите восхождение на Эверест, а я буду репортером.
Когда вы спуститесь, я спрошу вас тысячу и один раз, как вы себя чувствовали
на вершине, и тогда вы будете знать не только, что я чувствовал на Эвересте,
но и что чувствую сейчас.
Мы провели в Лондоне шестнадцать дней, которые пролетели, словно сон.
Единственной неприятностью было то, что Пем-Пем заболела вскоре по приезде и
ей пришлось провести все время в больнице. Зато Анг Ламу и Нима ходили со
мной повсюду -- по театрам, магазинам, достопримечательным местам. Один раз
мы попали в увеселительный парк и катались там на американских горках. Они
мне очень понравились, напомнив о спуске с горы на лыжах. Но Анг Ламу до
того перепугалась, что все время стучала кулаком по моей спине, а когда
катание кончилось, воскликнула:
-- Ты что, убить меня хочешь?!
Как и положено женщине, она лучше всего чувствовала себя в магазинах, и
скоро у нас набралось немало вещей, которые предстояло везти в Индию. К тому
же люди постоянно делали нам подарки. Я высоко ценил их доброту, однако
считал, что нам не следует брать слишком много.
-- Почему? -- удивлялись Анг Ламу и Нима.
-- Потому что это нехорошо, -- отвечал я. И начиналась семейная ссора.
Помню, как мы зашли однажды в фотомагазин и хозяин предложил нам в подарок
аппараты по нашему выбору. Нима немедденно отобрала себе дорогой
"Роллейфлекс", но тут вмешался я:
-- Нет, нет, так не годится. Возьми что-нибудь попроще.
Впоследствии, уже в Дарджилинге, она сказала моему другу Митре:
-- Папа поскупился, не захотел, чтобы у меня был хороший аппарат.
Тогда я возразил:
-- Не я поскупился, а ты пожадничала. В том-то и вся беда с вами,
женщинами, вы всегда страдаете жадностью.
Полковник Хант пригласил нас к себе домой -- он жил за городом. Мы
охотно поехали бы к нему, но не сочли возможным оставлять Лондон, пока не
выздоровела Пем-Пем; зато мы дважды побывали у жившего поблизости майора
Уайли. Я повидал много старых друзей, в том числе Эрика Шиптона и Хью
Раттледжа, с которым мы поговорили всласть о прошлом. Меня глубоко тронул
доктор Н. Д. Джекоб, тот самый, который так тепло отнесся ко мне в Читрале в
годы войны, -- он проехал около восьмисот километров, чтобы повидаться со
мной.
За всем этим время проходило очень быстро. Порой, когда мне не нужно
было встречаться с людьми или куда-то ехать, я отправлялся гулять по улицам
Лондона. Эти прогулки доставляли мне громадное удовольствие. При этом я
переодевался в европейскую одежду, чтобы меня не узнали, и иногда это
удавалось. Для официальных целей я обычно надевал индийский костюм,
пользуясь тем, что дал мне Неру в Пью-Дели.
Немного спустя в город стали съезжаться другие участники экспедиции, и
наконец произошло самое выдающееся событие за все пребывание в Лондоне --
представление королеве. Все улицы на пути в Букингемский дворец были
переполнены людьми; большое впечатление произвела на меня дворцовая охрана в
красных мундирах и высоких меховых шапках. Перед представлением королеве был
подан чай под открытым небом, причем и здесь собралось множество людей, так
много, что я боялся быть раздавленным. Но тут же я подумал: "Нет, мне грех
жаловаться. Я хоть худой, а вот каково приходится бедной Анг Ламу?"
После чая нас провели в большой зал во дворце, где мы увидели королеву
и герцога Эдинбургского. Здесь находились все члены экспедиции и их родные;
королева и герцог вручили нам награды и знаки отличия. Затем подали
освежающие напитки, и на секунду я было подумал, что опять очутился на
Эвересте, потому что нам предложили... лимонад! Королева была очень
приветлива и внимательна, расспрашивала меня о восхождении, о других
экспедициях, в которых я участвовал. Полковник Хант стал было переводить для
меня, но тут я обнаружил, что сам достаточно хорошо понимаю и отвечаю
по-английски, и это, разумеется, очень меня порадовало.
После приема состоялся мужской обед, даваемый герцогом, причем мы были
при всех наградах. Затем последовал еще прием. И завтра и послезавтра все
продолжались приемы, большинство из которых давалось различными послами.
Настал момент, когда вся моя жизнь казалась одним сплошным приемом, и я
невольно подумал: "Что было бы со мной, если бы все это время я пил не чай и
лимонад, а чанг?"
Но вот настало время прощаться с Лондоном. Хант, Уайли и многие другие
пришли проводить нас, и всякий мог видеть, что между нами нет никакой
неприязни. Англичане приняли меня замечательно. Английские восходители, мои
друзья, были прекрасными людьми. Несмотря на мелкие недоразумения и усилия
людей, которые пытались раздуть их, мы провели большую и успешную
экспедицию. И если полковник Хант когда-нибудь снова возглавит экспедицию в
Гималаи, он убедится, что я готов всячески помочь ему, хотя бы и не смог сам
пойти с ним.
-- До свидания! Счастливо! Счастливо вам долететь!
И вот мы уже в самолете, летим в обратном направлении, в Швейцарию.
Экспедиция наконец-то окончилась совсем, я остался только со своей семьей и
моим помощником Лхакпа Тшерингом. Швейцарский фонд содействия альпийским
исследованиям, организовавший обе экспедиции 1952 года, пригласил меня
провести две недели в Швейцарии. И снова нас ожидал грандиозный прием и
приятные встречи. Правда, на этот раз мое время не было исключительно занято
приемами, интервью и встречами с людьми. Проведя в Цюрихе всего одну ночь, я
отправился со старыми друзьями в горы: теперь я получил возможность не
только посмотреть знаменитые Альпы, но и походить по ним. Мистер Эрнст Фойц,
