время в Намче-Базаре и Тами, мы отправились дальше -- посетить знаменитый
Тьянгбоче и другие монастыри. Затем я прошел с дочерьми почти до места
базового лагеря 1953 года; и здесь они воздали почести Эвересту, который
сделал шерпов великим народом, а нам принес счастье.
В Солу Кхумбу мы дважды пережили интересное событие: впервые в моей
жизни я увидел настоящие останки йети, "ужасного снежного человека". Оба
раза это происходило в монастырях -- в Кхумджунге и Пангбоче, и в обоих
случаях нам показали скальп заостренной формы, с сохранившейся кожей и
волосами. На кхумджунгском скальпе волосы были короткие и жесткие, словно
свиная щетина; пангбочанский скальп покрывали более светлые волосы,
возможно, он принадлежал более молодому животному. Ламы считали эти скальпы
драгоценными и сильнодействующими талисманами, причем они попали в монастыри
так давно, что никто не знал, откуда они взялись. Тайна живого йети и
вопрос, на что он, собственно, похож, остаются по-прежнему нераскрытыми.
Случилось во время этого путешествия и другое событие, которого я давно
ждал, -- я забрал мать к себе в Дарджилинг. Настоящая дочь своего народа,
она, несмотря на возраст, благополучно проделала немалый переход. Ей никогда
еще не приходилось бывать далеко от родного края, так что в индия она
пережила много неожиданного и удивительного. В Джайнагаре она впервые в
жизни села в поезд. Вскоре после того как поезд тронулся, мать вдруг
спросила меня с удивлением:
-- Тенцинг, а где же дерево, которое я видела перед залом ожидания?
Мы с дочерьми громко рассмеялись, и я объяснил, что такое поезд. Тогда
она облегченно вздохнула и произнесла:
-- Никогда в жизни я еще не видела двигающиеся дома.
И вот впервые в Дарджилинге собрана почти вся моя семья.
Так обстоят мои дела к тому моменту, когда я кончаю свой рассказ. Что
принесет мне будущее, я, понятно, не знаю. Предстоит работа в школе
альпинизма, в которой я надеюсь познакомить многих молодых индийцев с горами
и научить их любить горы. Предстоит работа в Ассоциации шерпов-альпинистов,
председателем которой я сейчас состою; в обязанности Ассоциации теперь
входит подбор шерпов для экспедиций и согласование ставок и условий работы.
Мне хочется вообще быть полезным своему народу, насколько это в моих силах.
Я начал с самых низов, знаю, что такое бедность и невежество, и хочу помочь
своим соплеменникам развиваться и добиться лучшей жизни.
Но больше всего мне хочется помочь расширить знания молодежи, у которой
впереди вся жизнь. Правда, то, чем я могу поделиться, взято не из книг; это
то, чему я сам научился за свою жизнь, чему меня научили люди, страны, горы,
но прежде всего Эверест. Кое-что касается чисто практических вещей. Но не
все -- мне кажется, что я научился и другим вещам, притом более важным. Я
узнал, что нельзя стать хорошим восходителем, каким бы ловким ты ни был,
если нет в тебе бодрости и чувства товарищества. Друзья -- это не менее
важно, чем подвиг. Далее что совместные усилия -- единственный ключ к
успеху; эгоизм делает человека маленьким. И еще урок: ни один человек ни в
горах, ни где-либо еще не может ожидать от других больше того, что дает сам.
{Будь человеком, с большой душой! Помогай другим стать такими!} Вот чему я
научился и чему следует научиться всем людям у великой богини Чомолунгмы.
Меня часто спрашивают, допускаю ли я, что Эверест будет взят еще
кем-нибудь. Ответ: да, разумеется. Когда именно состоится следующее
восхождение или следующая попытка, никто не знает, но со временем он будет
взят, наверное, не только из Непала, но и из Тибета; возможно, даже будет
сделан его траверс43. Следующий вопрос, всегда сопутствующий предыдущему,
труднее: можно ли взять Эверест без кислорода? Мне кажется, однако, что
можно -- при тщательной подготовке и благоприятных условиях. Только
необходимо разбить еще один лагерь, ближе к вершине, нежели наш лагерь 9 в
1953 году, потому что на такой высоте человек может пройти за день лишь
очень немного. И еще нужно, чтобы выдались пять дней хорошей погоды подряд
-- лишь в этом случае альпинисты смогут пройти от Южного седла до вершины и
обратно и остаться живыми. Так что если это когда-нибудь и будет сделано, то
явится результатом не только большого умения, выносливости и тщательной
подготовки, но и исключительной удачи. Ибо ни один человек (а иногда,
думается, ни один бог) не властен над погодой на Эвересте.
Собираюсь ли я сам еще совершать восхождения? Отвечаю: на другие,
меньшие вершины -- да. На Эверест -- нет. Ходить на гору, принадлежащую к
числу подлинных гигантов Гималаев, в качестве сирдара и альпиниста
одновременно, неся двойную ответственность, -- это слишком много для одного
человека, больше таких испытаний в моей жизни не будет. Раньше иное дело. В
1953 году я чувствовал, что должен взойти на вершину Эвереста или умереть, и
ради такой победы стоило постараться. Теперь же, когда победа завоевана, я
не ощущаю ничего подобного ни в отношении Эвереста, ни в отношении
какой-либо другой горы, сравнимой с ним. Мне сейчас сорок, я не так уж стар,
но и не молод, и меня не тянет больше покорять мировые вершины. Конечно,
меня влекут к себе горы, потому что горы -- это мой дом и моя жизнь. Мне
хочется совершить еще не одно восхождение -- с небольшими экспедициями, на
интересные вершины, с хорошими партнерами. Всего больше мне хочется
совершить восхождение с моим дорогим другом Раймоном Ламбером.
Помимо восхождений мне хочется путешествовать.
Надеюсь посетить Соединенные Штаты, когда эта книга выйдет там. Надеюсь
снова побывать в Англии и Швейцарии, где меня так замечательно встречали,
хочется повидать еще много мест, где я не бывал. Я чувствую, что многое
узнал в путешествиях, причем не только о городах, авиалиниях и географии. Я
узнал, что мир велик, что его не охватишь взором из маленького захолустья,
что повсюду есть и хорошее и плохое, что, если люди отличаются от тебя, это
еще вовсе не значит, что ты прав, а они не правы. Часто говорят, что жители
Запада большие материалисты, чем восточные люди, но не следовало ли
добавить, что они еще и честнее? Во всяком случае, об этом говорит опыт моих
встреч с чиновниками и дельцами. Мы на Востоке любим говорить о своем
гостеприимстве, однако прием, оказанный мне в Лондоне, заставляет меня
прямо-таки стыдиться, когда я сравниваю его с тем, как встречали англичан по
возвращении экспедиции в Катманду.
Эти два маленьких примера вовсе не означают, что я настроен против
своего собственного народа, -- напротив, я горжусь тем, что я индиец и
непалец. Однако мне кажется, что предвзятость и национализм принесли большой
вред. Обида нанесена также и Эвересту, причем отчасти виноват в этом и мой
народ. Мир слишком тесен, а Эверест слишком велик, чтобы к ним можно было
подходить иначе как с точки зрения понимания и терпимости между людьми --
вот самый важный урок, который я почерпнул из своих восхождений и
путешествий. Каковы бы ни были расхождения между Востоком и Западом, они
ничто в сравнении с общностью, которая объединяет всех людей мира. Каковы бы
ни были осложнения, возникшие в связи с восхождением на Эверест, они ничто в
сравнении с общим делом и общей победой; через полмира я протягиваю руку
моим английским партнерам Ханту, Хиллари и многим другим и всем их
соотечественникам.
После взятия Эвереста мой собственный народ отнесся ко мне
замечательно. Все отнеслись ко мне очень хорошо. Но, очевидно, как и у всех
людей, у меня было и хорошее и плохое, награды и неприятности, всего
понемногу. Порой толпа вокруг становилась такой плотной, а давление таким
сильным, что я мрачно думал: нормальная жизнь больше невозможна для меня,
единственный путь к счастливой жизни -- это удалиться вместе с семьей в
уединенное место, где можно жить в покое. Но это означало бы поражение и
отступление, и я молюсь, чтобы обошлось без этого. Лишь бы меня оставили в
покое с политикой, тогда все будет в порядке. Лишь бы меня не вертели и не
крутили в своих целях, не спрашивали, почему я говорю на том или ином языке,
почему ношу индийскую, непальскую или европейскую одежду, почему флаги были
именно в такой последовательности, а не в другой, когда я поднял их в руке
на вершине Эвереста.
Это задевает меня не столько ради меня самого, сколько ради Эвереста;
он слишком велик, слишком драгоценен для такой мелочности. Моя самая
заветная надежда на будущее -- чтобы мне дали прожить мою жизнь с честью и я
не опозорил Эверест. Будущие поколения спросят: "Что за люди первыми взошли
на вершину мира?" И мне хотелось бы, чтобы ответ был таким, которого мне не
надо стыдиться.
Ибо именно в этом, кажется мне, заключается подлинное значение
Эвереста: он высочайшая точка не одной какой-то страны, а всего мира. Он был
взят людьми Востока и Запада вместе. Он принадлежит нам всем. И мне тоже
хочется принадлежать всем, быть братом всем людям, а не только
представителем определенной расы или определенного вероисповедания. Как я
сказал в начале своего рассказа, я счастливый человек. У меня была мечта,
она осуществилась. Все, что мне теперь осталось просить у бога, -- это чтобы
я оказался достоин того, что выпало на мою долю.
Итак, Эверест взят. Моя жизнь идет дальше. В этой книге я оглянулся на
прошлое, но в жизни надо смотреть вперед.
Однажды, только однажды в своей новой жизни я сделал то, что так часто
случалось в старой: поднялся на рассвете на Тигровый холм у Дарджилинга и
посмотрел вдаль на северо-запад. Со мной не было никаких туристов, лишь
несколько друзей. Можно было стоять спокойно и смотреть, как вырастают в
утреннем свете великие белые пики. Я смотрел, и вот уже я перенесся в другое
утро, даже другой год. Вернулось прошедшее, и я стою на холме с семью
американскими леди и говорю им: "Нет, не эта -- это Лхоцзе. И не та -- то
Макалу. А вот та, маленькая такая".
"Та, маленькая"... Вероятно, странно говорить так о величайшей горе на
земле. А может быть, и не так странно и не так уж неверно, потому что что
такое Эверест без глаза, который его видит? Велик ли он или мал -- это
зависит от души человека.
Недолго виден Эверест с Тигрового холма. Вот поднялось солнце, набежали
облака. Он уже не велик и не мал -- исчез. Пора и мне уходить вниз, в
Дарджилинг, домой, к семье, к новой жизни, которая так отличается от старой.
Один из друзей спрашивает:
-- Ну как? Что ты чувствуешь теперь? Но я не могу ответить ему. Я могу
ответить только в душе и только самому Эвересту, как я сделал в то утро,
когда наклонился и положил на снегу на вершине красно-синий карандашик:
-- Туджи чей, Чомолунгма. Благодарю тебя.
ПРИМЕЧАНИЯ
0 Тенцинг неоднократно изменял написание своего имени, но обещает, что
данное написание окончательное и официальное. ( Примеч Дж Ульмана )
1 Сахиб -- в данном случае "европеец". ( Здесь и далее примеч. ред.)
2 А. М. Келлас -- шотландец, в 1910 г. сделал в Сиккимских Гималаях
десять первовосхождений на вершины высотой более 6000 м, умер от сердечной
недостаточности во время первой британской экспедиции на Эверест в 1921 г.
3 Англичанин Ч. Г. Брюс -- известный альпинист и исследователь
Гималаев; в 1892 г. делал восхождения в Каракоруме; в 1895 г. участвовал в
первой попытке покорить восьмитысячник Нанга Парбат; в начале 1900-х годов
дважды вносил предложения снарядить экспедицию на Эверест; после увольнения
