дряхлого старичка, представительного джентльмена средних лет с седеющими
волосами и величественной дамы, должно быть, его жены. Дама вела за руку
девочку. Тому Сойеру не сиделось на месте, он был встревожен и не в ду-
хе, а кроме того, его грызла совесть - он избегал встречаться глазами с
Эми Лоуренс, не мог вынести ее любящего взгляда. Но как только он увидел
маленькую незнакомку, вся душа его наполнилась блаженством. В следующую
минуту он уже старался из всех сил: колотил мальчишек, дергал их за во-
лосы, строил рожи, - словом, делал все возможное, чтобы очаровать девоч-
ку и заслужить ее одобрение. Его радость портило только одно - воспоми-
нание о том, как его облили помоями в саду этого ангела, но и это воспо-
минание быстро смыли волны счастья, нахлынувшие на его душу. Гостей уса-
дили на почетное место и, как только речь мистера Уолтерса была оконче-
на, их представили всей школе. Джентльмен средних лет оказался очень
важным лицом - не более и не менее как окружным судьей, самой высокопос-
тавленной особой, какую приходилось видеть детям. Им любопытно было
знать, из какого материала он создан, и хотелось услышать, как он рычит,
но вместе с тем было и страшно. Он приехал из Константинополя, за двена-
дцать миль отсюда, - значит, путешествовал и видел свет: вот этими самы-
ми глазами видел здание окружного суда, о котором ходили слухи, будто
оно под железной крышей. О благоговении, которое вызывали такие мысли,
говорило торжественное молчание и ряды почтительно взирающих глаз. Ведь
это был знаменитый судья Тэтчер, брат здешнего адвоката. Джеф Тэтчер не-
медленно вышел вперед, на зависть всей школе, и показал, что он коротко
знаком с великим человеком. Если б он мог слышать шепот, поднявшийся
кругом, то этот шепот услаждал бы его душу, как музыка:
- Погляди-ка, Джим! Идет туда. Гляди, протянул ему руку - здоровает-
ся! Вот ловко! Скажи, небось хочется быть на месте Джефа?
Мистер Уолтерс старался, проявляя необыкновенную распорядительность и
расторопность, отдавая приказания, делая замечания и рассыпая выговоры
направо и налево, кому придется. Библиотекарь старался, бегая взад и
вперед с охапками книг и производя ненужный шум, какой любит поднимать
мелкотравчатое начальство. Молоденькие учительницы старались, ласково
склоняясь над учениками, которых не так давно драли за уши, грозили
пальчиком маленьким шалунам и гладили по головке послушных. Молодые учи-
теля старались, делая строгие выговоры и на все лады проявляя власть и
поддерживая дисциплину. Почти всем учителям сразу понадобилось что-то в
книжном шкафу, рядом с кафедрой; и они наведывались туда раза по два, по
три, и каждый раз будто бы нехотя. Девочки тоже старались как могли, а
мальчики старались так усердно, что жеваная бумага и затрещины сыпались
градом. И над всем этим восседал великий человек, благосклонно улыбаясь
всей школе снисходительной улыбкой судьи и греясь в лучах собственной
славы, - он тоже старался.
Одного только не хватало мистеру Уолтерсу для полного счастья: воз-
можности вручить наградную Библию и похвастать чудом учености. У некото-
рых школьников имелись желтые билетики, но ни у кого не было столько,
сколько надо, - он уже опросил всех первых учеников. Он бы отдал все на
свете за то, чтобы к немецкому мальчику вернулись умственные способнос-
ти. И в ту самую минуту, когда всякая надежда покинула его, вперед выс-
тупил Том Сойер с девятью желтыми билетиками, девятью красными и десятью
синими и потребовал себе Библию. Это был гром среди ясного неба. Мистер
Уолтерс никак не ожидал, что Том может потребовать Библию, - по крайней
мере, в течение ближайших десяти лет. Но делать было нечего - налицо бы-
ли подписанные счета, и по ним следовало платить. Тома пригласили на
возвышение, где сидели судья и другие избранные, и великая новость была
провозглашена с кафедры. Это было самое поразительное событие за послед-
ние десять лет, и впечатление оказалось настолько потрясающим, что новый
герой сразу вознесся до уровня судьи, и вся школа созерцала теперь два
чуда вместо одного. Всех мальчиков терзала зависть, а больше других
страдали от жесточайших угрызений именно те, кто слишком поздно понял,
что они сами помогли возвышению ненавистного выскочки, променяв ему би-
летики на те богатства, которые он нажил, уступая другим свое право бе-
лить забор. Они сами себя презирали за то, что дались в обман хитрому
проныре и попались на удочку.
Награда была вручена Тому с такой прочувствованной речью, какую
только мог выжать из себя директор при создавшихся обстоятельствах, но в
ней недоставало истинного вдохновения, - бедняга чуял, что тут кроется
какая-то тайна, которую вряд ли удастся вывести из мрака на свет: просто
быть не может, чтобы этот мальчишка собрал целых две тысячи библейских
снопов в житницу свою, когда известно, что ему не осилить и двенадцати.
Эми Лоуренс и гордилась, и радовалась, и старалась, чтобы Том это заме-
тил по ее лицу, но он не глядел на нее. Она задумалась; потом слегка
огорчилась; потом у нее возникло смутное подозрение - появилось, исчезло
и возникло снова; она стала наблюдать; один беглый взгляд сказал ей
очень многое - и тут ее поразил удар в самое сердце; от ревности и злобы
она чуть не заплакала и возненавидела всех на свете, а больше всех Тома,
- так ей казалось.
Тома представили судье; но язык у него прилип к гортани, сердце уси-
ленно забилось, и он едва дышал - отчасти подавленный грозным величием
этого человека, но главным образом тем, что это был ее отец. Он бы с ра-
достью упал перед судьей на колени, если бы в школе было темно. Судья
погладил Тома по голове, назвал его славным мальчиком и спросил, как его
зовут. Мальчик раскрыл рот, запнулся и едва выговорил:
- Том.
- Нет, не Том, а...
- Томас.
- Ну, вот это так. Я так и думал, что оно немножко длиннее. Очень хо-
рошо. Но у тебя, само собой, есть и фамилия, и ты мне ее, конечно, ска-
жешь?
- Скажи джентльмену, как твоя фамилия, Томас, - вмешался учитель, - и
не забывай говорить "сэр". Веди себя как следует.
- Томас Сойер... сэр.
- Вот так! Вот молодец. Славный мальчик. Славный маленький человечек.
Две тысячи стихов - это очень много, очень, очень много. И никогда не
жалей, что потратил на это столько трудов: знание дороже всего на свете
- это оно делает нас хорошими людьми и даже великими людьми; ты и сам
когда-нибудь станешь хорошим человеком, большим человеком, Томас, и тог-
да ты оглянешься на пройденный путь и скажешь: "Всем этим я обязан тому,
что в детстве имел счастье учиться в воскресной школе, - моим дорогим
учителям, которые показали мне дорогу к знанию, моему доброму директору,
который поощрял меня, следил за мной и подарил мне прекрасную Библию -
роскошную, изящную Библию, которая станет моей собственностью и будет
храниться у меня всю жизнь, - и все это благодаря тому, что меня пра-
вильно воспитывали!" Вот что ты скажешь, Томас, и эти две тысячи стихов
станут тебе дороже всяких денег, - да, да, дороже. А теперь не расска-
жешь ли ты мне и вот этой леди что-нибудь из того, что ты выучил? Конеч-
но, расскажешь, потому что мы гордимся мальчиками, которые так хорошо
учатся. Без сомнения, тебе известны имена всех двенадцати апостолов? Мо-
жет быть, ты скажешь нам, как ввали тех двоих, которые были призваны
первыми?
Том все это время теребил пуговицу и застенчиво глядел на судью. Те-
перь он покраснел и опустил глаза. Душа мистера Уолтерса ушла в пятки.
Про себя он подумал: ведь мальчишка не может ответить даже на самый
простой вопрос, и чего это судье вздумалось его спрашивать? Однако он
чувствовал, что обязан что-то сказать.
- Отвечай джентльмену, Томас, не бойся.
Том все молчал.
- Я знаю, мне он скажет, - вмешалась дама. - Первых двух апостолов
звали...
- Давид и Голиаф!
Опустим же завесу милосердия над концом этой сцены.
ГЛАВА V
Около половины одиннадцатого зазвонил надтреснутый колокол маленький
церкви, а скоро начал собираться и народ к утренней проповеди. Ученики
воскресной школы разбрелись по всей церкви и расселись по скамейкам
вместе с родителями, чтобы быть все время у них на глазах. Пришла и тетя
Полли. Сид и Мэри сели рядом с ней, а Тома посадили поближе к проходу,
как можно дальше от раскрытого окна и соблазнительных летних видов. При-
хожане заполнили оба придела: престарелый и неимущий почтмейстер, знав-
ший лучшие дни; мэр со своей супругой - ибо в городишке имелся и мэр,
вместе с прочими ненужностями; судья; вдова Дуглас - красивая, нарядная
женщина лет сорока, добрая душа, всем известная своей щедростью и бо-
гатством, владелица единственного барского дома во всем городе, гостеп-
риимная хозяйка и устроительница самых блестящих праздников, какими мог
похвастать Сент-Питерсберг; почтенный согнутый в дугу майор Уорд со сво-
ей супругой; адвокат Риверсон, новоявленная знаменитость, приехавшая от-
куда-то издалека; местная красавица в сопровождении стайки юных покори-
тельниц сердец, разряженных в батист и ленты. Вслед за девицами ввали-
лись целой гурьбой молодые люди, городские чиновники, - полукруг напома-
женных вздыхателей стоял на паперти, посасывая набалдашники своих трос-
точек, пока девицы не вошли в церковь; и, наконец, после всех явился
Примерный Мальчик Вилли Мафферсон со своей мамашей, с которой он обра-
щался так бережно, как будто она была хрустальная. Он всегда сопровождал
свою мамашу в церковь и был любимчиком городских дам. Зато все мальчишки
его терпеть не могли, до того он был хороший; кроме того, Вилли постоян-
но ставили им в пример. Как и всегда по воскресеньям, белоснежный плато-
чек торчал у него из заднего кармана - будто бы случайно. У Тома платка
и в заводе не было, поэтому всех мальчиков, у которых были платки, он
считал франтами.
После того как собралась вся паства, колокол прозвонил еще один раз,
подгоняя лентяев и зевак, и в церкви водворилось торжественное молчание,
нарушаемое только хихиканьем и перешептыванием певчих на хорах. Певчие
постоянно шептались и хихикали в продолжение всей службы. Был когда-то
один такой церковный хор, который вел себя прилично, только я позабыл,
где именно. Это было что-то очень давно, и я почти ничего о нем не пом-
ню, но, по-моему, это было не у нас, а где-то за границей.
Проповедник назвал гимн и с чувством прочел его от начала до конца на
тот особый лад, который пользовался в здешних местах большим успехом. Он
начал читать не очень громко и постепенно возвышал голос, затем, дойдя
до известного места, сделал сильное ударение на последнем слове и словно
прыгнул вниз с трамплина:
О, мне ль блаженствовать в раю, среди цветов покоясь,
Тогда как братья во Христе бредут в крови по пояс!
Он славился своим искусством чтения. На церковных собраниях его всег-
да просили почитать стихи, и как только он умолкал, все дамы поднимали
кверху руки и, словно обессилев, роняли их на колени, закатывали глаза и
трясли головами, будто говоря: "Словами этого никак не выразишь, это
слишком хорошо, слишком хорошо для нашей грешной земли".
После того как пропели гимн, его преподобие мистер Спрэг повернулся к
доске объявлений и стал читать извещения о собраниях, сходках и тому по-
добном, пока всем не начало казаться, что он так и будет читать до вто-
рого пришествия, - странный обычай, которого до сих пор придерживаются в
Америке, даже в больших городах, невзирая на множество газет. Нередко
бывает, что чем меньше оправданий какому-нибудь укоренившемуся обычаю,
тем труднее от него отделаться.
А потом проповедник стал молиться. Это была очень хорошая, длинная
молитва, и никто в ней не был позабыт: в ней молились и за церковь, и за
