или восходить на Монблан - забава. Есть в Англии такие богачи, которым
нравится в летнюю пору править почтовой каретой, запряженной четвериком,
потому что это стоит им бешеных денег; а если б они получали за это жа-
лованье, игра превратилась бы в работу и потеряла для них всякий инте-
рес.
Том раздумывал еще некоторое время над той существенной переменой,
какая произошла в его обстоятельствах, а потом отправился с донесением в
главный штаб.
ГЛАВА III
Том явился к тете Полли, которая сидела у открытого окна в очень уют-
ной комнате, служившей одновременно спальней, гостиной, столовой и биб-
лиотекой. Мягкий летний воздух, успокаивающая тишина, запах цветов и
усыпляющее гудение пчел оказали свое действие, и она задремала над вя-
заньем, потому что разговаривать ей было не с кем, кроме кошки, да и та
спала у нее на коленях. Очки безопасности ради были подняты у нее выше
лба. Она думала, что Том давным-давно сбежал, и удивилась, что он сам
так безбоязненно идет к ней в руки. Он сказал:
- Можно мне теперь пойти поиграть, тетя?
- Как, уже? Сколько же ты сделал?
- Все, тетя.
- Том, не сочиняй, я этого не люблю.
- Я не сочиняю, тетя, все готово.
Тетя Полли не имела привычки верить на слово. Она пошла посмотреть
сама и была бы довольна, если бы слова Тома оказались правдой хотя бы на
двадцать процентов.
Когда же она увидела, что выбелен весь забор и не только выбелен, но
и покрыт известкой в два и даже три слоя и вдобавок на земле проведена
белая полоса, то ее удивление перешло всякие границы. Она сказала:
- Ну-ну! Нечего сказать, работать ты можешь, когда захочешь, Том. -
Но тут же разбавила комплимент водой: - Жаль только, что это очень редко
с тобой бывает. Ну, ступай играть, да приходи домой вовремя, не то выде-
ру.
Она была настолько поражена блестящими успехами Тома, что повела его
в чулан, выбрала самое большое яблоко и преподнесла ему с назидательной
речью о том, насколько дороже и приятней бывает награда, если она зара-
ботана честно, без греха, путем добродетельных стараний. И пока она за-
канчивала свою речь очень кстати подвернувшимся текстом из Писания, Том
успел стянуть у нее за спиной пряник.
Он вприпрыжку выбежал из комнаты и увидел, что Сид поднимается по на-
ружной лестнице в пристройку второго этажа. Комья земли, которых много
было под рукой, замелькали в воздухе. Они градом сыпались вокруг Сида,
и, прежде чем тетя Полли успела опомниться от удивления и прийти на вы-
ручку, пять-шесть комьев попали в цель, а Том перемахнул через забор и
скрылся. В заборе была калитка, но у него, как и всегда, времени было в
обрез, - до калитки ли тут. Теперь душа его успокоилась: он отплатил Си-
ду за то, что тот подвел его, обратив внимание тети Полли на черную нит-
ку.
Том обошел свой квартал стороной и свернул в грязный переулок мимо
коровника тети Полли. Он благополучно миновал опасную зону, избежав пле-
нения и казни, и побежал на городскую площадь, где по предварительному
уговору уже строились в боевом порядке две армии. Одной из них командо-
вал Том, а другой - его закадычный друг Джо Гарпер. Оба великих полко-
водца не унижались до того, чтобы сражаться самим, - это больше подходи-
ло всякой мелюзге, - они сидели вместе на возвышении и руководили воен-
ными действиями, рассылая приказы через адъютантов.
После долгого и жестокого боя армия Тома одержала большую победу.
Подсчитали убитых, обменялись пленными, уговорились, когда объявлять
войну и из-за чего драться в следующий раз, и назначили день решительно-
го боя: затем обе армии построились походным порядком и ушли, а Том в
одиночестве отправился домой.
Проходя мимо того дома, где жил Джеф Тэтчер, он увидел в саду незна-
комую девочку - прелестное голубоглазое создание с золотистыми волосами,
заплетенными в две длинные косы, в белом летнем платьице и вышитых пан-
талончиках. Только что увенчанный лаврами герой сдался в плен без едино-
го выстрела. Некая Эми Лоуренс мгновенно испарилась из его сердца, не
оставив по себе даже воспоминания. Он думал, что любит ее без памяти,
думал, что будет обожать ее вечно, а оказалось, что это всего-навсего
мимолетное увлечение. Он несколько месяцев добивался взаимности, она
всего неделю тому назад призналась ему в любви; только семь коротких
дней он был счастлив и горд, как никто на свете, - и вот в одно мгнове-
ние она исчезла из его сердца, как малознакомая гостья, которая побыла
недолго и ушла.
Он поклонялся новому ангелу издали, пока не увидел, что она его заме-
тила; тогда он притворился, будто не видит, что она здесь, и начал ло-
маться на разные лады, как это принято у мальчишек, стараясь ей понра-
виться и вызвать ее восхищение. Довольно долго он выкидывал всякие ду-
рацкие штуки и вдруг, случайно взглянув в ее сторону во время какого-то
головоломного акробатического фокуса, увидел, что девочка повернулась к
нему спиной и направляется к дому. Том подошел к забору и прислонился к
нему в огорчении, надеясь все-таки, что она побудет в саду еще немножко.
Она постояла минутку на крыльце, потом повернулась к двери. Когда она
переступила порог, Том тяжело вздохнул. Но тут же просиял: прежде чем
исчезнуть, девочка перебросила через забор цветок - анютины глазки. Том
подбежал к забору и остановился шагах в двух от цветка, потом прикрыл
глаза ладонью и стал всматриваться куда-то в даль, словно увидел в конце
улицы что-то очень интересное. Потом поднял с земли соломинку и начал
устанавливать ее на носу, закинув голову назад; двигаясь ближе и ближе,
подходил к цветку и в конце концов наступил на него босой ногой, - гиб-
кие пальцы захватили цветок, и, прыгая на одной ноге, Том скрылся за уг-
лом. Но только на минуту, пока засовывал цветок под куртку, поближе к
сердцу, - а может быть, и к желудку: он был не слишком силен в анатомии
и не разбирался в таких вещах.
После этого он вернулся к забору и слонялся около него до самой тем-
ноты, ломаясь по-прежнему. Но девочка больше не показывалась, и Том уте-
шал себя мыслью, что она, может быть, подходила в это время к окну и ви-
дела его старания. Наконец он очень неохотно побрел домой, совсем замеч-
тавшись.
За ужином он так разошелся, что тетка только удивлялась: "Какой бес
вселился в этого ребенка! "Ему здорово влетело за то, что он бросал зем-
лей в Сида, но он и ухом не повел. Он попробовал стащить кусок сахару
под самым носом у тетки и получил за это по рукам. Он сказал:
- Тетя, вы же не бьете Сида, когда он таскает сахар.
- Но Сид никогда не выводит человека из терпения так, как ты. Ты не
вылезал бы из сахарницы, если б я за тобой не следила.
Скоро она ушла на кухню, и Сид, обрадовавшись своей безнаказанности,
потащил к себе сахарницу; такую наглость было просто невозможно стер-
петь. Сахарница выскользнула из пальцев Сида, упала и разбилась. Том был
в восторге. В таком восторге, что даже придержал язык и смолчал. Он ре-
шил, что не скажет ни слова, даже когда войдет тетя Полли, а будет си-
деть смирно, пока она не спросит, кто это сделал. Вот тогда он скажет и
полюбуется, как влетит "любимчику", - ничего не может быть приятнее! Он
был до того переполнен радостью, что едва сдерживался, когда тетя вошла
из кухни и остановилась над осколками, бросая молниеносные взоры поверх
очков. Про себя он думал, затаив дыхание: "Вот, вот, сию минуту!" И в
следующий миг растянулся на полу! Карающая длань была уже занесена над
ним снова, когда Том возопил.
- Да погодите же, за что вы меня лупите? Это Сид разбил!
Тетя Полли замерла от неожиданности, и Том ждал, не пожалеет ли она
его. Но как только дар слова вернулся к ней, она сказала:
- Гм! Ну, я думаю, тебе все же не зря влетело! Уж наверно, ты че-
го-нибудь еще натворил, пока меня тут не было.
Потом совесть упрекнула ее, и ей захотелось сказать чтонибудь ласко-
вое и хорошее; но она рассудила, что это будет понято как признание в
том, что она виновата, а дисциплина этого не допускает. И она промолчала
и занялась своими делами, хотя на сердце у нее было неспокойно. Том си-
дел, надувшись, в углу и растравлял свои раны. Он знал, что в душе тетка
стоит перед ним на коленях, и мрачно наслаждался этим сознанием: он не
подаст и вида, - будто бы ничего не замечает. Он знал, что время от вре-
мени она посылает ему тоскующий взор сквозь слезы, но не желал ничего
замечать. Он воображал, будто лежит при смерти и тетя Полли склоняется
над ним, вымаливая хоть слово прощения, но он отвернется к стене и ум-
рет, не произнеся этого слова. Что она почувствует тогда? И он вообра-
зил, как его приносят мертвого домой, вытащив из реки: его кудри намок-
ли, измученное сердце перестало биться. Как она тогда упадет на его без-
дыханный труп и слезы у нее польются рекой, как она будет молить бога,
чтоб он вернул ей ее мальчика, тогда она ни за что больше его не обидит!
А он Судет лежать бледный и холодный, ничего не чувствуя, - бедный ма-
ленький страдалец, претерпевший все мучения до конца! Он так расчувство-
вался от всех этих возвышенных мечтаний, что глотал слезы и давился ими,
ничего не видя, а когда он мигал, слезы текли по щекам и капали с кончи-
ка носа. И он так наслаждался своими горестями, что не в силах был до-
пустить, чтобы какая-нибудь земная радость или раздражающее веселье
вторглись в его душу; он оберегал свою скорбь, как святыню. И потому,
когда в комнату впорхнула его сестрица Мэри, вся сияя от радости, что
возвращается домой после бесконечной недели, проведенной в деревне, он
встал и вышел в одну дверь, окруженный мраком и грозовыми тучами, в то
время как ликование и солнечный свет входили вместе с Мэри в другую.
Он бродил далеко от тех улиц, где обычно играли мальчики, выискивая
безлюдные закоулки, которые соответствовали бы его настроению. Плот на
реке показался ему подходящим местом, и он уселся на самом краю, созер-
цая мрачную пелену реки и желая только одного: утонуть сразу и без муче-
ний, не соблюдая тягостного порядка, заведенного природой. Тут он вспом-
нил про цветок, извлек его из кармана, помятый и увядший, и это усилило
его скорбное блаженство. Он стал думать о том, пожалела ли бы она его,
если б знала. Может, заплакала бы, захотела бы обнять и утешить. А мо-
жет, отвернулась бы равнодушно, как и весь холодный свет. Эта картина
так растрогала его и довела его муки до такого приятно-расслабленного
состояния, что он мысленно повертывал ее и так и сяк, рассматривая в
разном освещении, пока ему не надоело. Наконец он поднялся на ноги со
вздохом и скрылся в темноте.
Вечером, около половины десятого, он шел по безлюдной улице к тому
дому, где жила прелестная незнакомка. Дойдя до него, он постоял с мину-
ту: ни одного звука не уловило его настороженное ухо; свеча бросала
тусклый свет на штору в окне второго этажа. Не там ли она присутствует
незримо? Он перелез через забор, осторожно перебрался через клумбы с
цветами и стал под окном; долго и с волнением глядел на него, задрав го-
лову кверху; потом улегся на землю, растянувшись во весь рост, сложив
руки на груди и прижимая к ней бедный, увядший цветок. Так вот он и ум-
рет - один на белом свете, - ни крова над бесприютной головой, ни дру-
жеской, участливой руки, которая утерла бы предсмертный пот с его холо-
деющего лба, ни любящего лица, которое с жалостью склонилось бы над ним
в последний час. Наступит радостное утро, а она увидит его бездыханный
труп. Но ах! - проронит ли она хоть одну слезинку над его телом, вздох-
нет ли хоть один раз о том, что так безвременно погибла молодая жизнь,
подкошенная жестокой рукой во цвете лет?
Окно открылось, резкий голос прислуги осквернил священную тишину, и
целый потоп хлынул на распростертые останки мученика.
