которые, впрочем, и без него склонялись к этому мнению. Союзники были
согласны с ним в том, что после низвержения Наполеона Бурбоны станут
"возможны". О республике Александр уже не считал нужным говорить: он ви-
дел, что и без разговоров на эту неприятную тему можно обойтись и покон-
чить с Наполеоном. Решено было рискнуть: воспользоваться тем, что Напо-
леон был далеко (он обходил их тыл с целью именно задержать их далеко от
Парижа), и идти прямо на Париж, ставя ставку на измену в Париже, которая
отдаст им столицу раньше, чем император успеет явиться лично.
Путь загораживали только маршалы Мармон и Мортье и генералы Пакто и
Амэ; у них в общей сложности было около 25 тысяч человек. Наполеон с
главными силами был далеко в тылу союзников. Битва при Фер-Шампенуазе 25
марта кончилась победой союзников над маршалами. Они были отброшены к
Парижу, 100-тысячная армия союзников подошла к столице.
Уже 29 марта императрица Мария-Луиза с маленьким наследником, римским
королем, выехала из Парижа в Блуа.
У французов для защиты Парижа было около 40 тысяч человек. Настроение
в Париже было паническое, в войсках тоже наблюдался упадок. Александр не
желал кровопролития под Парижем и вообще разыгрывал великодушного побе-
дителя. "Париж, лишенный своих защитников и своего великого вождя, не в
силах сопротивляться; я глубоко убежден в этом",- сказал царь М. Ф. Ор-
лову, уполномочивая его прекращать бой всякий раз, когда явится надежда
на мирную капитуляцию столицы. Ожесточенный бой длился несколько часов;
союзники потеряли в эти часы 9 тысяч человек, из них около 6 тысяч русс-
ких, но, угнетенные страхом поражения, под влиянием Талейрана, маршал
Мармон 30 марта в 5 часов вечера капитулировал. Наролеон узнал о неожи-
данном движении союзников на Париж в разгаре боев, которые он вел между
Сен-Дизье и Бар-сюр-Об. "Это превосходный шахматный ход. Вот, никогда бы
я не поверил, что какой-нибудь генерал у союзников способен это сде-
лать",- похвалил Наполеон, когда 27 марта узнал о происходящем. Специа-
лист-стратег сказался в нем прежде всего в этой похвале. Он сейчас же
бросился с армией к Парижу. 30 марта в ночь он прибыл в Фонтенебло и тут
узнал о только что происшедшем сражении и капитуляции Парижа.
Он был полон всегдашней энергии и решимости. Узнав о случившемся, он
молчал с четверть часа и затем изложил Коленкуру и генералам, бывшим
около него, новый план. Коленкур поедет в Париж и предложит от имени На-
полеона Александру и союзникам мир на тех условиях, какие они ставили в
Шатильоне. Затем Коленкур под разными предлогами проведет в поездках из
Парижа в Фонтенебло и обратно три дня, за эти три дня подойдут все силы,
какие еще есть (от Сен-Дизье), с которыми Наполеон только что оперировал
в тылу союзников, и тогда союзники будут выброшены из Парижа. Коленкур
заикнулся: а может быть, не в виде военной хитрости, но на самом деле
предложить мир союзникам на шатильонских условиях? "Нет, нет! - возразил
император.- Довольно итого, что был момент колебаний. Нет, шпага все по-
кончит. Перестаньте меня унижать!"
Сейчас же Коленкур отправился в Париж, а Наполеон снова принялся за
кипучую работу по подготовке битвы, которая должна была разразиться че-
рез 3-4 дня. Ему важно было, чтобы в эти 3-4 дня союзники не предприняли
каких-либо решительных политических мероприятий и ве внесли бы этим сму-
ту в умы и не склонили на свою сторону колеблющихся. Для этого-то он и
придумал комедию с предложением мира на шатильонских условиях (которые с
презрением отверг окончательно за две недели перед тем).
Но уже ничего нельзя было предотвратить. Роялистские радостные мани-
фестации, встретившие въезд союзных монархов в Париж, апатия и покор-
ность подавляющей части населения - все это показывало, что столица при-
мет то правительство, какое ей навяжут.
Союзные монархи издали прокламацию, в которой заявляли, что вести пе-
реговоры с Наполеоном не будут, но что они признают то правительство и
то государственное устройство, которое французская нация себе выберет.
Из переговоров Коленкура с союзниками при этих условиях ровно ничего
не могло выйти. Александр прямо сказал Коленкуру, что Франция не хочет
уже Наполеона и утомлена им. Шварценберг с горечью напомнил, что Наполе-
он 18 лет подряд потрясал весь свет и что при нем покоя никому и никогда
не будет и быть не может, что Наполеону не переставали предлагать мир,
оставляя ему империю, и он сам не шел ни на какие уступки, а теперь
поздно. Шварценберг, говоря это, не знал, что и сейчас Наполеон не идет
ни на какие уступки, а послал Коленкура лишь бы провести в разговорах
три дня, пока к Фонтенебло подойдет армия.
Вернувшись в Фонтенебло, Коленкур застал такую картину: войска стяги-
вались к ставке императора, и он рассчитывал 5 апреля иметь 70 тысяч в
своем распоряжении и с ними двинуться на Париж.
Утром 4 апреля Наполеон произвел смотр войскам и, обратясь к ним,
сказал: "Солдаты, неприятель, опередив нас на три перехода, овладел Па-
рижем. Нужно его оттуда выгнать. Недостойные французы, эмигранты, кото-
рым мы имели слабость некогда простить, соединившись с неприятелем, на-
дели белые кокарды. Подлецы! Они получат заслуженное ими за это новое
покушение! Поклянемся победить или умереть, отплатить за оскорбление,
нанесенное отечеству и нашему оружию!" - "Мы клянемся!" - закричали ему
в ответ. Но когда Наполеон вошел во дворец Фонтенебло после смотра, то
здесь он застал иное настроение. Печально, молча, понурившись, стояли
перед ним маршалы, и никто не решался заговорить. Тут были Удино, Ней,
Макдональд, Бертье, герцог Бассано.
Наполеон вызвал их на объяснения, и они сказали ему, что вовсе не на-
деются на победу, что Париж весь, без различия мнений, трепещет от ужа-
са, ожидая нападения императора на союзников, вошедших в город, потому
что это нападение будет знаменовать гибель населения и гибель столицы,
что союзники отомстят за Москву и сожгут Париж, что трудно будет заста-
вить солдат сражаться на развалинах Парижа. "Ступайте отсюда, я вас по-
зову и скажу свое решение",- сказал Наполеон. Он оставил при себе лишь
Коленкура, Бертье и герцога Бассано. Он гневно жаловался на колебания и
робость маршалов, на отсутствие преданности к нему. Через несколько ми-
нут он заявил маршалам, что отказывается от престола в пользу своего сы-
на, маленького римского короля, при регентстве Марии-Луизы, что если со-
юзники согласны на этих условиях заключить мир, то война кончена, и что
он отправляет с этим предложением Коленкура в Париж для переговоров с
союзниками. Тотчас же после этого он прочел им следующий, тут же состав-
ленный им документ, в котором говорилось, что так как союзные державы
провозгласили, что император Наполеон - единственное препятствие к восс-
тановлению мира в Европе, то император Наполеон, верный своей присяге,
объявляет, что он готов уйти с престола, покинув Францию и даже жизнь
для блага отечества, блага, неразрывно связанного с правами его сына,
правами регентства императрицы и законами империи.
Маршалы горячо одобрили этот акт. Прочтя эту бумагу, император взял
перо и вдруг раньше чем подписать сказал: "А может быть мы пойдем на
них? Мы их разобьем!" Но маршалы молчали. Ни один не поддержал этих
слов. Наполеон подписал бумагу и вручил ее депутации, которую отправлял
в Париж: Коленкуру, Нею и Макдональду.
Много событий за эти дни произошло в Париже. Талейран наскоро собрал
часть сенаторов, в которых был уверен, заставил их вотировать низверже-
ние династии Наполеона и призвание Бурбонов, и, главное, маршал Мармон
изменил Наполеону и отступил со своим корпусом в Версаль, передавшись
тем самым на сторону Талейрана и возглавляемого им (по желанию союзни-
ков) "временного правительства".
Александр сначала колебался; и он и австрийский император Франц не
очень протестовали бы против воцарения трехлетнего "Наполеона II", но
роялисты, окружавшие союзных монархов, настояли на том, чтобы предложе-
ние Наполеона было отвергнуто. Колебания союзников прекратились, когда
им стало известно об измене Мармона. Теперь, после ухода главных сил,
бывших непосредственно в распоряжении Наполеона, его нападение на Париж
становилось невозможным, и союзники решили предоставить престол Бурбо-
нам. "Убедите вашего повелителя в необходимости подчиниться року,- ска-
зал Александр, прощаясь с Коленкуром.- Все, что только будет возможно
сделать для почета (Наполеону), будет сделано",-и он снова назвал Напо-
леона "великим человеком".
Прощаясь с Коленкуром, союзники просили его побудить Наполеона от-
речься от престола, не ставя условий; императору обещали сохранение его
титула и отдавали ему в полное владение остров Эльбу на Средиземном мо-
ре, настоятельно просили не откладывать акта отречения. Союзники и роя-
листы во главе с перешедшим на их сторону (уже вполне открыто) князем
Талейраном несколько побаивались гражданской войны и солдатской массы, в
которой во-прежнему обнаруживалось полное повиновение Наполеону. Офици-
альное отречение Наполеона могло предотвратить опасность смуты. Решение
сената ни малейшего морального веса в этом случае не имело. Сенаторов
считали лакеями Наполеона, которые с полной готовностью предали своего
барина и поступили на службу к новым господам. "Этот презренный се-
нат,вскричал маршал Ней, говоря с Александром,- всегда торопился повино-
ваться воле человека, которого он теперь называет тираном! По какому
праву сенат возвышает теперь свой голос? Он молчал тогда, когда обязан
был говорить: как он позволяет себе говорить теперь, когда все повелева-
ет ему молчать?"
Только слово самого Наполеона могло окончить всю тягостную неопреде-
ленность, освободить от старой присяги солдат, офицеров, генералов, чи-
новников. Так полагали и французы всех партий и союзники.
Вечером 5 апреля Коленкур, Ней и Макдональд вернулись из Парижа в
Фонтевебло. Выслушав их рассказ о свидании с Александром и с союзниками
и их советы подчиниться неизбежному. Наполеон сказал, что у него еще
есть войска, что солдаты верны ему. "Впрочем, мы увидим. До завтра". От-
пустив их, он велел позвать снова к себе Коленкура. "0, люди, люди, Ко-
ленкур! - сказал он в этой долгой ночной беседе.- Мои маршалы стыдились
бы повести себя так, как Мармон, они говорят о нем с негодованием, но им
досадно, что он их так опередил по пути почестей. Они хотели бы, не пок-
рывая себя, правда, позором, получить те же права на благорасповожение
Бурбонов..." Он долго говорил об изменившем ему в этот решительный час
Мармоне. "Несчастный не знает, что его ждет. Его имя опозорено. Поверьте
мне, я не думаю о себе, мое поприще кончено или близко к концу. Впрочем,
какое же удовольствие мог бы я теперь иметь в том, чтобы царствовать над
сердцами, которые мною уже утомлены и готовы отдаться другим!.. Я думаю
о Франции... Ах, если бы эти дураки не предали меня, ведь я в четыре ча-
са восстановил бы ее величие, потому что, поверьте мне, союзники, сохра-
няя свое нынешнее положение, имея Париж в тылу и меня перед собой, по-
гибли бы! Если бы они вышли из Парижа, чтобы избежать этой опасности,
они бы уже туда. не вернулись... Этот несчастный Мармон сделал невозмож-
ной эту прекрасную развязку... Конечно, было бы средство продолжать вой-
ну и подняться. Со всех сторон до меня доходят вести, что крестьяне в
Лотарингии, в Шампани, в Бургони уничтожают отдельные группы неприя-
тельских солдат... Бурбоны явятся, и бог знает, что за ними последует...
Бурбоны - это внешний мир, но внутренняя война. Посмотрите, что они че-
рез год сделают со страной!.. Впрочем, в данный момент нужен не я, нужно
что-то другое. Мое имя, мой образ, моя шпага - все это наводит страх.
