быть счастливым".
Это была последняя минута жизни маршала. Ядро ударило в дерево, около
которого стоял Наполеон, и рикошетом попало в Дюрока. Он еще успел ска-
зать императору, что желает ему победы и заключить мир. "Прощай,- отве-
тил Наполеон,- может быть, мы скоро увидимся".
Смерть Дюрока, одного из немногих, кого Наполеон любил и кому верил,
сильно его поразила. Он машинально сел на пень; осколки снарядов прусс-
кого арьергарда ложились вокруг него, но он так задумайся, что не скоро
покинул этот пень. В течение всей этой кампании 1813 г. он очень часто
подвергал себя опасности, и, главное, без всякой нужды, чего никогда до
сих пор с ним не бывало и что противоречило его мнению о месте главноко-
мандующего в бою. У свиты даже составилось впечатление, что он в 1813 г.
тайно искал смерти, но скрывал это. В течение почти всего преследования
отступавших, но энергично отстреливавшихся русских и пруссаков он был в
авангарде, в самом опасном месте, без малейшей военной надобности лично
там присутствовать.
После Бауцена н нескольких дней преследования отступавших союзников
враждующие стороны приняли посредническое предложение Австрии, инспири-
рованное Меттернихом, и заключили перемирие. 4 июня 1813 г. в Плейсвице
договор о перемирии был подписан. Ни союзники, ни Наполеон, подписывая
перемирие, не желали, чтобы оно превратилось в мир, хотя обе стороны и
согласились на предложение Меттерниха послать своих представителей в
Прагу для переговоров. Союзники знали, что Наполеон, который еще до Лют-
цена и Бауцена не шел ни на какие уступки, подавно не пойдет на них те-
перь, после двух побед; со своей стороны, если Александр согласился на
перемирие, то потому, что Барклай де Толли прямо заявлял, что армии нуж-
но отправиться после испытанных поражений, привести себя в порядок и по-
лучить подкрепления. Наполеон согласился на перемирие тоже для того,
чтобы получить подкрепления и окончательно раздавить союзников. Подписы-
вая это перемирие, он сделал роковую ошибку, потому что перемирие пошло
на пользу его врагам, а не ему, и было одной из причин, побудивших
Австрию выйти из своей посреднической роли и примкнуть к союзникам.
Любопытно, что союзники совсем ничего не поняли в этой роковой для
Наполеона ошибке, хотя много лет спустя их генералы (как русские, так и
прусские и шведский наследный принц Бернадотт) утверждали, будто с само-
го начала перемирия искусно им воспользовались и очень были ему рады. У
нас есть неопровержимое свидетельство подполковника Владимира Ивановича
Левенштерна, ближайшего наблюдателя настроений в штабах союзной армии:
он утверждает, что "в войске союзников, в Пруссии, в германских странах,
всюду, где звучал немецкий язык", это перемирие "оплакивалось как вели-
чайшее несчастье". И Левенштерн со справедливой иронией восклицает: "О,
мудрость человеческая!" Эти немецкие записки Левенштерна
("Denk-wflrdigkeiten eines LivISnders") - один из драгоценнейших и бесп-
ристрастнейших документов по истории 1813 г., о которой столько раз соз-
нательно или неумышленно лгали и французские, и прусские, и русские, и
австрийские, и шведские мемуаристы.
Итак, перемирие было подписано. Но не верил Наполеон в серьезность
шансов на заключение такого мира, к которому он стремился. А другого он
твердо решил не подписывать.
Все или ничего. С этим лозунгом Наполеон начал великую борьбу 1813 г.
и с этим лозунгом продолжал ее. Даже на острове Св. Елены, проиграв все,
потеряв личную свободу, император никогда не выражал ни малейшего раска-
яния в совершенной ошибке, потому что для него это поведение вовсе не
было ошибкой. "Если бы я был не собой, а своим собственным внуком,- иро-
нически говаривал он,- я мог бы возвратиться побежденным и царствовать
после потерь". И еще несколько раз он пояснял свою мысль, говоря о раз-
нице между собой и монархами, царствующими по наследственному праву.
После ужасов московского похода, приведших в подавленное состояние
почти все население Франции, Париж встретил Наполеона беспрекословным
повиновением. Он так же встретил бы его и подавно, если бы после блестя-
щей весенней кампании 1813 г. он вернулся, сохранив все колоссальные
свои владения, и без далекой балканской, ненужной Иллирии, пожертвовав
только Варшавским герцогством и Рейнским союзом, где он даже и правил не
лично, а через вассалов, которые вовсе не входили в состав его империи.
Но он знал, что эти уступки, этот отказ от мысли доделать мировую импе-
рию означали бы и экономическую и политическую победу Англии. Та задача,
которую он считал своей, оставалась бы невыполненной, французская тор-
говля и промышленность были бы дальше бессильны бороться с английской,
кризис 1811 г. стал бы хроническим явлением, безработица тоже, "револю-
ция пустого желудка", не боящаяся пуль, свила бы себе прочное гнездо в
рабочих центрах, в столице и провинции, а буржуазии он, верный, могучий
ее вождь в экономической борьбе против Англии, стал бы просто не нужен.
Во имя чего французская буржуазия и дальше переносила бы его неслыханный
деспотизм? А править иначе он и не хотел и органически не мог. Вот что
заставило Наполеона - как раз в те самые дни, когда Меттерних выбивался
из сил, чтобы убедить его отказаться от Гамбурга, Бремена и Любека,пос-
лать туда Даву с жестокими приказами о расстрелах и конфискациях. Вот
что побуждало его думать не о мире и возвращении в Париж, но о походе
снова на Вислу и Неман, вот что сделало переговоры Праге пустой комеди-
ей. Ему говорили об уступке Гамбурга, а он думал о Немане; ему предлага-
ли отказаться от Иллирии, а он все еще не отзывал из Турции, Персии, Си-
рии, Египта своих агентов и разведчиков, которых послал туда перед похо-
дом на Россию. Спор этот могли решить только пушки, а не дипломатические
тонкости.
Австрийская дипломатия, в сущности, не хотела ни окончательной победы
Наполеона над коалицией, ни окончательной победы коалиции над Наполео-
ном, которая дала бы гегемонию русскому царю. Меттерних желал склонить
Наполеона к уступкам и, приехав в Дрезден, где жил император, явился во
дворец 28 июня 1813 г.
Наполеон начал с угроз, прямо обвиняя Австрию в том, что она под
предлогом посредничества готовится примкнуть к коалиции. "Объяснитесь:
вы хотите воевать со мной? Значит, люди неисправимы! Уроки им ни для че-
го не служат! Русские и пруссаки, несмотря на жестокий опыт, осмелев
после успехов последней Зимы, дерзнули пойти против меня,- и я их побил.
Вы тоже хотите Получить в свою очередь? Хорошо, вы получите свое. Я вам
назначаю свидание в Вене в октябре!"
Меттерних почтительно, но очень твердо возразил, что ничего подобного
Австрия не имеет в виду, а хочет прочного мира. И тут же перечислил ус-
ловия: все остается при Наполеоне, если он уступит Иллирию, Гамбург,
Бремен и Любек, герцогство Варшавское и откажется от звания протектора
Рейнского союза. Наполеон пришел в бешенство. "Я знаю ваш секрет! Вы,
австрийцы, хотите всю Италию, ваши друзья русские хотят Польшу, пруссаки
- Саксонию, англичане - Бельгию и Голландию... и если я уступлю сегодня,
вы у меня всего этого потребуете завтра! Но для этого будьте готовы мо-
билизовать миллионы людей, пролить кровь нескольких поколений и вести
Переговоры у подножия Монмартра!"
Меттерних ответил, что ничего подобного от него не требуют, что мир,
который ему предлагается, это почетный, славный мир. Наполеон выдвинул
тогда такой аргумент: даже малейшая уступка его унизит. "Ваши государи,
рожденные на троне, не могут понять чувств, которые меня воодушевляют.
Они возвращаются побежденными в свои столицы, и для них это все равно. А
я солдат, мне нужна честь, слава, я не могу показаться униженным перед
моим народом. Мне нужно оставаться великим, славным, возбуждающим восхи-
щение!"
На это Меттерних ответил, что если так, то война никогда не кончится,
а вся Европа и Франция тоже утомлены войной и нуждаются в мире. "Госу-
дарь, я только что проходил мимо ваших полков; ваши солдаты- дети. Вы
произвели несколько преждевременных наборов и призвали в войска едва
лишь сформировавшиеся возрасты. Когда это поколение будет уничтожено ны-
нешней войной, произведете ли вы следующий досрочный набор? Призовете ли
еще более молодых?"
Наполеон побледнел от ярости, вспоминает Меттерних, и швырнул на зем-
лю свою шляпу. "Вы не военный, у вас нет души солдата, какая есть у ме-
ня, вы не жили в лагере, вы не привыкли презирать свою и чужую жизнь,
когда это нужно. Что для меня значит 200 тысяч человек?" Наполеон был в
одном из тех припадков гнева, когда говорил циничнейшие вещи, стремясь
оскорбить противника. "Наконец, французы, кровь которых вы тут защищае-
те, не могут так уж жаловаться на меня. Я потерял, правда в России 200
тысяч человек; в том числе было 100 тысяч лучших французских солдат; о
них я, действительно, жалею. Что касается остальных, то это были
итальянцы, поляки и главным образом немцы!" При последнем слове он сде-
лал пренебрежительный жест. "Допустим,- ответил Меттеринх,но согласи-
тесь, государь, что это не такой аргумент, который следует приводить,
говоря с немцем". Разговор, конечно, ни к чему не привел после подобных
заявлений. Наполеон стал издеваться над тем, что Австрия преувеличивает
свои военные силы, и на просьбу Меттерниха позволить ему взять на себя
дипломатическое посредничество на указанных условиях, Наполеон вскричал:
"А, вы настаиваете! Вы все-таки хотите мне диктовать законы! Ах, Меттер-
них! - в гневе кричал император.- Скажите, сколько Англия вам заплатила,
чтобы заставить вас играть эту роль против меня? Хорошо, пусть будет
война! Но до свидания, увидимся в Вене!"
Когда Меттерних откланялся и вышел в зал, то маршалу Бертье, спросив-
шему о результатах переговоров (сам Бертье страстно желал мира и считал
условия вполне приемлемыми и почетными), Меттерних сказал: "Клянусь вам,
ваш повелитель потерял рассудок!"
Несмотря на эту сцену (где, между прочим, Наполеон заявил, что он
оказал Австрии милость и снисхождение, взяв в жены Марию-Луизу, и что
это была с его стороны ошибка), Наполеон, ничем не обязываясь офици-
ально, согласился в конце концов на австрийское посредничество. Пока по
приглашению Меттерниха русский, прусский и австрийский уполномоченные
съезжались к 12 июля 1813 г. в Прагу и время тянулось за бесплодными пе-
реговорами, армия Наполеона укреплялась, но общее политическое положение
явно расшатывалось. Между прочим пришел ряд известий о французских пора-
жениях и неудачах в Испании. Англичане и испанские гверильясы оттеснили
французские войсках Пиренеям. Битва при Виттории кончилась полной побе-
дой английского главнокомандующего лорда Веллингтона.
Наполеон, зная наперед, что из пражских переговоров ничего не выйдет,
да и не желая, чтобы что-нибудь вышло, тянул дело. Русский и прусский
уполномоченные и сам Меттерних оскорблялись и раздражались проволочками.
Они с 12 июля сидели в Праге, а французы все не являлись и всячески зат-
рудняли переговоры. Впрочем, после разговора Меттерниха с Наполеоном
австрийские колебания кончились. Меттерних прямо сказал французскому
представителю Нарбонну, что если пражское совещание не соберется до кон-
ца перемирия, т.е. до 10 августа, то Австрия примкнет к коалиции.
Ничего из всех этих бесплодных переговоров не вышло. Наполеон отдал
наперед приказ графу Нарбонну: 1) тянуть дело и не начинать совещаний;
2) если уж они начнутся, то не идти ни на какие уступки; соблюсти дипло-
матический принцип, выраженный в латинской формуле: "кто чем владе-
ет,пусть у того и остается".
Нарбонн, Коленкур, Фуше, Савари, Бертье, почти все маршалы убеждали
императора заключить мир. Все было напрасно. Савари, министр полиции,
