Так отзывался об освобождении Европы от Наполеона пруссак и немецкий
патриот под свежим впечатлением той роли, которую сыграл русский народ в
1812, 1813 и 1814 гг.
Это особенно полезно припомнить теперь, когда в иностранных учебниках для
средней школы повествуется об освобождении Пруссии в 1813 г. почти без
упоминания о русском 1812 годе, а упоминается о 1812 годе главным образом
лишь затем, чтобы пояснить, что если бы тогда не настала случайно морозная
погода, то Россию поминай как звали.
Что касается Англии, то ее положение было иное. Политически она от
Наполеона никогда не зависела, как зависел от него весь европейский
материк, но, разумеется, континентальная блокада была покончена русской
победой, и английские товары потоками хлынули во все страны Европы, так
долго закрытые. Случилось именно то, что предвидел Кутузов, бывший не
только замечательным стратегом, но и глубоким политиком, разговаривая с
Вильсоном между Красным и Березиной: гибель Наполеона пошла на пользу
больше всего именно Англии, а не какой-либо стране континента.
Экономическое главенство Англии, обусловленное ее промышленной революцией
XVIII в. и рядом других условий и не побежденное никакими отчаянными
усилиями всемогущего Наполеона пышно расцвело теперь на долгие десятилетия.
В частности русский экспорт, русский импорт, русская валюта оказались в
большой зависимости от Лондона. Английские купцы держали себя после падения
континентальной блокады в сношениях с русским правительством почти так же
самоуверенно и независимо, как представитель их интересов сэр Роберт
Вильсон в письмах к Александру и в разговорах с Кутузовым в 1812 г.
2
Для самой России последствия Отечественной войны были также огромны. Не
морозы и не пространства России победили Наполеона: его победило
сопротивление русского народа.
Русский народ отстоял свое право на независимое национальное существование
и сделал это с такой неукротимой волей к победе, с таким истинным,
презирающим всякую шумиху героизмом, с таким подъемом духа, как никакой
другой народ в тогдашнем мире, кроме одного только испанского.
У русского народа оказалось больше физических сил и материальных
возможностей, и наполеоновские полчища в шесть месяцев растаяли и погибли в
России, а испанцы, несмотря на весь свой героизм (столь же бесспорный, как
и героизм русский), не могли все-таки, несмотря на огромную помощь со
стороны англичан, пять лет подряд избавиться от Наполеона и избавились от
него опять-таки только в 1813 г. в прямой связи с последствиями русского
двенадцатого года.
Русская народная война сказалась в героизме русских солдат на полях битв с
Наполеоном, сказалась в вооруженных выступлениях крестьянства против
завоевателя, в успешных усилиях русских крестьян заморить голодом великую
армию; испанская народная война должна была выражаться в самостоятельных
боевых предприятиях неорганизованных крестьянских масс. Героизма для этого
требовалось очень много, но все-таки результаты не могли быть такими
быстрыми и значительными, как если бы в Испании сохранились боеспособные
организационные кадры. В Испании они возникли далеко не с начала борьбы; в
России они от начала до конца существовали и наиболее целесообразно могли
использовать подъем народного духа.
Победа двенадцатого года вызвала столько справедливой гордости, столько
справедливой уверенности в себе, так потрясла сердца, вызвала такое
лихорадочное возбуждение умов, что некоторые современники уверяли, будто
после 1812 г. Россия стала какая-то "новая", вроде Москвы, которая делит
свою историю "до француза" и "после француза".
С двенадцатым годом связан и первый революционный порыв новейшей русской
истории - восстание 14 декабря 1825 г., - и не только потому, что некоторые
декабристы в двенадцатом году подняли оружие за Россию против Наполеона,
как в 1825 г. они подняли оружие за Россию против Николая.
Двенадцатый год понимался молодыми поколениями 1812 - 1825 гг. и
позднейшими как борьба за свободу, как избавление от того добавочного
иноземного угнетения, от тех новых цепей, которые нес с собой в Россию
Наполеон.
Могучий толчок, который победа дала русскому народу, отозвался на первом
пробуждении революционного сознания. Ленинская точная формула: "декабристы
разбудили Герцена", может навести и на другую мысль: "двенадцатый год - в
своих ближайших последствиях - пробудил декабристов".
Но эта формулировка не имеет той точности, какую имеет формула Ленина,
потому что мы должны говорить не только о 1812, но и о 1813, и о 1814, и о
1815 гг., когда война с Наполеоном продолжалась уже в Европе. Даже и годы
после Ватерлоо, после 1815 г., должны быть приняты во внимание, потому что
русские войска еще долго оставались во Франции.
Но именно победа двенадцатого года и повлекла за собой все эти последствия.
Не только декабристы увязываются с двенадцатым годом, - давно была
высказана мысль: "без двенадцатого года не было бы Пушкина". В таком виде
эта мысль звучит парадоксально. Мы знаем, что великие поэтические гении
родятся и процветают также и в эпохи национального унижения, а не только
национального величия: Данте, Гете Шиллер - достаточное тому
доказательство, но что поэзия Пушкина отразила в себе также и радостное,
гордое сознание могучей моральной силы родного народа, низвергшего
"тяготеющий над царствами кумир", это бесспорно. Что без двенадцатого года
Пушкин не был бы таким, каким он был, и говорил бы о России не так, как
говорил о ней, когда уже подобно Петру "он знал ее предназначенье", это
более чем вероятно.
Пушкин - это лишь один из примеров, которые тут можно привести. Вся русская
умственная культура, русское национальное самосознание получили могучий
толчок в грозный год нашествия.
"Не шумные толки французских журналов погубили Наполеона, - при нем и не
было никаких толков. Его погубил поход 1812 года. Не русские журналы
пробудили к новой жизни русскую нацию, - ее пробудили славные опасности
1812 года" [1], - писал Чернышевский.
Русское крепостничество продолжало существовать и после двенадцатого года;
еще не было налицо всех социально-экономических условий, которые немедленно
привели бы к его сокрушению, но ведь и Наполеон приходил в Россию,
повторяем, не разбивать старые цепи, а, напротив, надеть на русский народ
сверх старых еще и новые.
Русский народ не есть народ обыкновенный, заговорили передовые люди России
(вроде В. Каразина) после двенадцатого года. В нашу эпоху русский народ
повел все другие народы, населяющие наше великое государство, на борьбу по
созданию первого в мировой истории социалистического строя, не знающего ни
эксплуататоров, ни эксплуатируемых.
Но чтобы иметь возможность это сделать, нужна была полная национальная
независимость, ничем не ограниченная свобода распоряжаться собой и своей
страной. Это великое благо, это необходимейшее условие всякой плодотворной
работы русский народ ревниво старался охранять в течение всей своей
истории, по крайней мере с тех пор, как сознал себя народом.
Это испытали поляки в начале XVII в., шведы в начале XVIII в., Наполеон в
начале XIX в. Из всех покушавшихся на самостоятельность России, конечно,
самым грозным врагом был именно Наполеон, потому что со времен Александра
Македонского и Юлия Цезаря не существовало еще такого чудовищного
могущества, сосредоточенного в одних руках. Наполеону была подчинена
необъятная империя, населенная самыми разнообразными богатыми,
цивилизованными народами, власть его над ними была беспредельна, его
великий военный гений считался и теперь считается первым, непревзойденным в
истории человечества. И русский народ сокрушил этого великана.
Могут ли быть теперь великому русскому народу страшны фашистские хищники,
поджигатели войн? "Затем ли свергнули мы льва, чтоб пред волками
преклоняться?" - спрашивал Байрон после падения наполеоновской империи.
Затем ли русский народ победил непобедимого гиганта, чтобы через 130 лет
уступить свое достояние или право распоряжаться собою ничтожным в
умственном и нравственном отношении пигмеям, сильным исключительно
безнаказанностью, которую до поры до времени встречает их наглость?
"Читайте историю России, это очень полезное занятие!" - настойчиво и очень
разумно советовал своим соотечественникам покойный германский публицист
Максимилиан Гарден в 1918 г., когда немцы так успешно, как им казалось,
распространились по Украине, Крыму и Кавказу. Он очень боялся результатов
этого вторжения для немцев, но берлинская военная цензура не давала ему
выражаться яснее. Об этом совете забыли гитлеровцы, которых ждет такой же
позорный конец, как и империалистическую Германию Вильгельма II.
1938 г.
Комментарии
[1] Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч., т. III, стр. 256-257.
